Карст искренне расхохотался.
– Ага, ну… я строю планы на дальнейшее – рассчитываю выиграть. Потому что если мы не победим в бою со спутником, никакие расчеты уже не понадобятся. Так что будем считать, что мы его сожгли. Что дальше?
– Планета, – отозвался кто-то.
По собравшимся пробежала странная волна надежды и страха одновременно.
Карст мрачно кивнул:
– Угу. Большинство из вас этого не видели, но там обживаться будет сложно, по крайней мере поначалу. Я прав, Мейсон?
Холстен вздрогнул от неожиданного воззвания к его мнению. «Но, конечно, на поверхности были только мы с ним».
– Прав, – подтвердил он.
– Вот тут и понадобится огнестрел – тем, кто снизойдет до его применения. – Заранее притушивший ухмылку Карст снова включил ее на максимум. – По сути, на планете полно всякого зверья: пауков, жуков и прочего дерьма. Так что, обживаясь, нам надо будет выжигать и их тоже: вырубать лес, прогонять диких животных, уничтожать все, что нехорошо на нас посмотрит. Будет весело. Честно, именно такое я и предвкушал, когда садился на корабль. Но работенка непростая. И работать будут все. Не забывайте: мы – основная команда. Мы и новые начальники инженеров – вот как Аль… это наша работа. Мы должны все наладить. Все на нас рассчитывают. И только подумайте: когда я говорю «все», то имею в виду именно это. Кроме «Гильгамеша» ничего не осталось.
Он хлопнул в ладоши, словно эта речь придала ему сил и подняла дух.
– Группа безопасности, у кого из вас список наших новобранцев: разберитесь с ними и вооружите. Расскажите, в какой конец заглядывать нельзя. Вам всем потом присоединяться к нам в охоте на насекомых.
Холстен предположил, что это относится ко всем тем, кто имел глупость ответить «да», когда Вайтес спрашивала насчет владения оружием.
– Племя… – добавил Карст и тут резко притормозил. – Не стану ничего вам говорить: вы и так знаете, что вам делать. И вообще вы занимаетесь этим уже давно. Альпаш, но ты держись рядом: ты мне нужен для связи.
Похоже, «племенем» называли бортинженеров – или тех их потомков, кто сейчас не давал кораблю развалиться. Те немногие из них, кто еще здесь оставались, бросились бежать с видом людей, кому все происходящее представлялось скучным и необязательным, но кто понимает, что им все равно надо хорошо себя вести: словно дети на церковной службе.
– Так, Мейсон… Харлеи?
– Холстен.
– Ага. – Карст кивнул, нисколько не смутившись. – Нечто особое для тебя, так? Тебе предстоит заниматься своей работой. Спутник передает кучу всякого дерьма, а ты единственный мог бы понять, что он говорит.
– Передает… нам?
– Да. Возможно. Альпаш?
– Вероятно, нет, – ответил молодой техник.
– Короче, так: бери Мейсона и подключай. Мейсон, если что-то сможешь разобрать, дай мне знать. Лично я считаю, что он просто сумасшедший.
– Стал еще более сумасшедшим, – уточнил Холстен, и, хотя это была не шутка, Карст захохотал.
– Мы же все на борту, правильно? – сказал он почти с теплотой, обводя взглядом потрепанные внутренности «Гильгамеша». – Мы все в одной старой лодке.
Маска соскользнула, и секунду Холстен смотрел на трещины и грубые заплатки, составлявшие перетруженную душу Карста. Этот человек всегда выполнял приказы, а теперь он командует: последний генерал человечества перед лицом неизвестной опасности, в игре с самыми высокими ставками. Его несколько невнятный брифинг задним числом выглядел как попытка сохранить самообладание, причем давшаяся ему с огромным трудом. Несмотря на все ожидания, Карст справлялся. С учетом момента, с учетом личности.
А еще он, возможно, пьян. Холстен понял, что определить не сможет.
Альпаш провел его к пульту, по-прежнему ведя себя так, словно Холстен, Карст и остальные – это ожившие герои легенд, вот только в реальности вызывающие легкое разочарование. Холстену как профессионалу было бы интересно узнать, возник ли у племени какой-то цикл мифов о нем самом и остальных членах основной команды как о пантеоне капризных богов, хитроумных героев и чудовищ. Он понятия не имел, сколько поколений прошло с их последнего контакта с кем-то, кто не родился на «Гильгамеше», с…
Он собирался задать этот вопрос, но теперь один кусочек встал на место, и он понял, что не станет спрашивать – не сейчас. Не сейчас, когда наконец вспомнил о Лейн. Потому что Лейн наверняка уже давно умерла. Вспоминала ли она его перед концом? Приходила ли заглянуть в холодную тишину его гроба – посмотреть на своего спящего принца, которому она так и не позволила за ней вернуться?
Уловив изменившееся настроение Холстена, Альпаш нервно кашлянул.
Классицист нахмурился и отмахнулся от тревоги своего сопровождающего.
– Рассказывай про те передачи.
Бросив на него обеспокоенный взгляд, Альпаш повернулся к пульту. Устройство казалось старым, словно его не раз разбирали и собирали обратно. На боковой стороне оказались какой-то символ и надпись, которые выглядели новыми. Холстен секунду смотрел на нее и только потом разобрал слова:
«Не вскрывать. Полезных деталей нет».
Он засмеялся, решив, что видит шутку – из того мрачного юмора, к которому, как ему помнилось, технари прибегают в отчаянных ситуациях. На лице Альпаша не было никаких признаков того, что он видит в этом нечто смешное – или что это объявление не является просто неким священным символом племени. Холстен снова почувствовал тошнотворную горечь. Наверное, точно так же чувствует себя Карст. Он – просто кусок потерянного прошлого, пытающийся снова зацепиться за почти ушедшее будущее.
– Тут их много, – начал объяснять Альпаш. – Они идут постоянно, на разных частотах. Мы ничего понять не можем. Не знаю, что такое эта Аврана Керн, но, по-моему, капитан прав. Это похоже на бред. Кажется, будто планета сама себе шепчет.
– Планета? – переспросил Холстен.
– Насколько можно понять, эти сигналы идут не прямо от спутника. – Теперь, когда Альпаш стал говорить больше, Холстен уловил в его речи незнакомые ритмы: что-то от Лейн, что-то от автоматизированных систем «Гильгамеша», что-то совсем новое. Теперь это, похоже, стало говором рожденных на корабле.
Альпаш вывел цифровую картинку, которая, похоже, была обучающей.
– Здесь видно, что можно вывести из передач.
Холстен привык к тому, что «Гильгамеш» разжевывал такого сорта данные до состояния, удобоваримого для непосвященных, однако племя, похоже, не считало необходимым делать подобные скидки.
Встретив его недоуменный взгляд, техник продолжил:
– Мы предполагаем, что на планету идут передачи – такие же, как первоначальная цифровая последовательность, – и теперь мы ловим отраженный сигнал. Однако он определенно идет к нам от планеты.
– Вы поручали анализ кому-то из классицистов из груза? Там должны были быть студенты или…
Альпаш без улыбки ответил:
– Боюсь, что нет. Мы просматривали грузовые декларации. С самого начала их было мало. Ты последний.
Холстен какое-то время смотрел на него, обдумывая услышанное – думая о долгой земной истории до падения, до обледенения. Его культура имела такое фрагментарное и неточное представление о предшественниках, которым они постоянно пытались подражать, – и неужели даже эти жалкие сведения теперь сводятся к нему одному – к тому, что осталось в голове одного старика? «Вся эта история, а если… когда я умру?..» Он не мог поверить, что в запланированном Карстом рае для выживальщиков у кого-то будет время для уроков истории.
Он содрогнулся – не от обычного осознания своей смертности, но ощущая, как громадные, невидимые массивы уходят в забвение, безвозвратно и неотвратимо. А потом мрачно повернулся к сообщениям, которые теперь ему выводил Альпаш.
Спустя какое-то время Холстен наконец в достаточной степени разобрался с дисплеем, чтобы понять, сколько там записей… а они, предположительно, были только малой частью всего объема. «Что Керн задумала? Может, просто совсем с катушек съехала».
Он открыл одно из сообщений, однако оно совершенно не походило на те передачи со спутника, которые он помнил по прошлому разу. И тем не менее… Холстен почувствовал, как его давно не использовавшиеся аналитические способности пытаются проснуться и что-то понять, выявляя сложность и повторяющиеся моменты. Он выполнил тот анализ и моделирование, которые поволяло предоставленное ему устройство. Это были не бессмысленные помехи – но и не сообщения на староимперском, который раньше использовала Керн/Элиза.
«Возможно, это шифр», – подумал он вслух.
– Тут есть и второй тип, – пояснил Альпаш. – Большая часть таких, но некоторые выглядят иначе. Вот.
Холстен прослушал выбранную запись: еще одну последовательность импульсов, но на этот раз ближе к тому, что он мог определить как сообщение.
– Но только вот это? Никаких сигналов бедствия? Никаких числовых последовательностей?
– Это… и их сколько угодно, – подтвердил Альпаш.
– Сколько времени у нас до того… до того, как все начнется?
– Не меньше тридцати часов.
Холстен кивнул.
– Найдется, что мне поесть?
– Конечно.
– Тогда оставь меня тут, и я посмотрю, найду ли там чего-то для Карста.
Альпаш направился на выход, и мгновение Холстен собирался остановить его, задать невозможный вопрос, который историкам не положено задавать в отношении предмета изучения: «Каково это – быть тобой?» Вопрос, на который никто не способен ответить, потому что для этого необходимо полностью выйти за пределы собственной системы координат.
С небольшой помощью от племени он смог прошерстить системы «Гильгамеша» и найти хотя бы часть своего электронного инструментария, чтобы попытаться расплести сообщения. Ему выдали необходимое и оставили работать. Ему показалось, что на корабле очень многие рожденные на борту и разбуженные сейчас готовятся к тому моменту, к которому вели жизни многих поколений – или многие столетия сна. Он был рад, что в этом не участвует. Здесь, в этом конце времен, классицист Холстен Мейсон был рад корпеть над какими-то непонятными передачами в бесплодном поиске смысла. Он не Карст. И он не Альпаш и ему подобные. «Стар – я стар, как ни посмотри». Стар – и в то же время, похоже, достаточно бод