В ту злую секунду понимания она испугалась до холодного пота, а потом всё прошло.
— Я никому не звоню, не дёргаю ничьих родителей. Как ты думаешь, оно же должно было вернуться, если я их больше не держу, да?
— Наверное, — сказал Антон из темноты.
Глаза всё никак не привыкали, и скоро Вета поняла, почему. Не светились огни у трассы, вообще ничего в городе не светилось, кроме самого неба. Оно казалось серым покрывалом над чёрными айсбергами домов.
Рассуждать было глупо, всё равно что пятиклассники заговорили бы вдруг о высшей математике, но Вете хотелось доказать самой себе: всё кончилось. Правда-правда. На всякий случай она подтянула под себя ноги.
— Знаешь, если бы речь шла о человеке, я бы смог что-то предполагать, — негромко сказал Антон. Он приблизился к ней и сел рядом, судя по звуку, подвинув стул ближе. — Но что скажешь, когда речь идёт о пугале, которое убивает детей, родившихся в этом городе?
Вета уловила краем глаза белёсые вспышки в небе, в самой верхней точке, видимой из окна. Обернулась: ничего не было. Должно быть, шалили уставшие за день глаза.
— Я бы тоже в такое не поверила. Да никогда в жизни. Но, видишь же, как гладко всё вышло. Я не обращала на них внимания — они умирали. Я стала обращать — они все остались живы. Если ты скажешь, что это совпадение, я сочту себя сумасшедшей.
Она теперь неотрывно смотрела в окно, силясь рассмотреть хоть одну звезду, вдруг хоть одна вырвется из плена туч. Всё напрасно. Антон рядом с ней шумно вздохнул.
— Я всё, что можно, перерыл. Все архивы, библиотеки, записки из сумасшедших домов. Никаких упоминаний, даже намёков.
— Главное, что всё кончилось, — сказала Вета машинально. Она готова была повторять эту фразу до потери пульса, чтобы только убедить саму себя.
Протяжный гул разнёсся над городом. Так мог бы реветь далёкий мотор или всё, что угодно, как объяснила сама себе Вета, но сердце всё равно зашлось в отчаянном ритме. Была в этом звуке жуткая нотка, как будто застонал тяжелобольной — безысходно, дико.
— Мы же сделали всё, что смогли. Никто бы не сделал больше. — Вета закрыла глаза.
— Судя по тому, как нам вставляли палки в колёса, никто бы и не стал делать больше, — усмехнулся Антон в темноте за её левым плечом.
Вспышка света опять расцвела над домами и быстро потухла, но Вета успела её заметить. Она протянула руку к окну, указывая на тёмное небо, но сказать ничего не успела: новый стон-гул сотряс дом, обиженно зазвенели стёкла. Страшно наклонились деревья, силуэты которых всё ещё можно было различить на фоне серого неба.
— Включи радио, — севшим голосом попросил Антон.
Она потянулась к стене, нашарила пластмассовую коробку с единственным переключателем, щёлкнула им. Послышался шум, напоминающий шорох прибоя, тихий и безобидный. Вета всегда убавляла звук перед тем, как выключить радио совсем.
— Ты трогал настройки?
В темноте было не различить шкалу волн. Вета покрутила ручку настройки туда-сюда, но помехи только стали громче. Голые руки покрылись мурашками, как от холода. Было уже тихо, но предчувствие морозом дышало в затылок.
— Пойдём, — сказал за её спиной Антон деловито и спокойно.
— Ну это же… — Перед тем, как выйти в коридор, Вета снова обернулась на окно. Деревья стояли неподвижно, будто высеченные из мрамора. По небу разливалось белое рваное марево, под которым жались друг к другу по-прежнему чёрные дома.
— Это город.
Ей не было ни страшно, ни волнительно, но когда она сдёргивала с вешалки плащ, потянула так сильно, что оторвала петельку.
— Не бойся, — сказал ей Антон.
Вета удивилась тому, как тихо и без толкотни спускались люди по лестнице вниз. И молчал лифт. Всё было так слаженно, словно у них каждый месяц случалась война, и каждый месяц стёкла тряслись от утробного гула. Но почему и нет? Ей никто и никогда не рассказывал о закрытом городе. Не посчитали нужным.
Где-то на нижних этажах запищал ребёнок, но быстро смолк. Свет сочился из высоких окон на лестничных пролётах, но его оказалось слишком мало. Несколько раз Вета чуть не слетела со ступеньки, не рассчитав высоты.
Ещё одна неожиданность — подвал дома оказался довольно сухим и не пах мышами, хоть Вета успела вообразить все прелести убежища. До самого утра приглушённый гул тревожил их шаткое спокойствие даже в подвале — помещении без единого окна.
Вета шла по ступенькам подземного перехода — вверх. Непривычно яркое солнце выбелило бетонную лестницу, высушило лужи на дорогах. Вета шла по ступенькам и вспоминала, как некрасиво закончится её самый короткий рабочий день.
Ночью она и подумать не могла, что этот день будет похож на вереницу предыдущих, что машины будут точно так же носиться по шоссе, а люди — собираться на автобусных остановках. А туман утром снова поднимется с асфальта в рыжее от рассвета небо.
— Это мёртвый город, — мысленно повторила она услышанную где-то фразу и остановилась.
Все ступеньки были исписаны мелом — белые буквы тянулись от одной стены перехода к другой, но сколько она не щурилась, она не могла разобрать ни слова. Свет солнца и чужие подошвы почти стёрли меловые каракули, оставив только обрывки и хвостики у самых стен.
Прохожий толкнул Вету под локоть, и она принялась быстро подниматься вверх, опомнившись.
…Сегодня утром Лилия встретила её у порога школы. В холле не шумели первоклассники. Только дворник бродил по аллее, шаркая жёсткой метлой по асфальтовым дорожкам. Вета уже решила, что уроки отменили, но оказалось, что её всё равно ждали.
Лилия прятала руки за краями шали.
— Вы не отели бы взять отпуск за своё счёт? По семейным обстоятельствам, — сказала она очень сухо и твёрдо.
Вета не сразу сообразила, что ей ответить.
— У меня сегодня уроки.
— Уроки проведёт Роза, она разберётся. А вы идите домой. Да-да.
Они с полминуты стояли друг напротив друга, перегородив узкий проход между колоннами. Смотрели — и ни одна не опускала взгляда.
— А с какой стати? — поинтересовалась Вета. Не то, чтобы она надеялась получить правдивый ответ, но всё-таки глупо было стоять, ощущая только сквозняк, холодящий щиколотки. И уходить так сразу тоже было глупо. Скажут потом — ты совсем не боролась.
Лилия вскинула голову, так что засверкали стёкла очков. Она так говорила на педсоветах — вскидывала голову — и становились видны узкие породистые ноздри.
— Школа временно переведена на ограниченное расписание. Понимаете, биология — у нас не профильный предмет. Пока что уроки отменяются.
Без сомнения, она всё очень хорошо придумала и безупречно сказала. Алые губы собрались удивлённым колечком, когда Вета шагнула вперёд.
— Так отменяются или их проведёт Роза, что-то я ничего не могу понять?
Лилия отвела глаза, запоздало делая вид, что не отвела, а закатила, и принялась обмахиваться кончиком шали, хотя из приоткрытой двери в холл влетал совсем не летний ветер. Её обнажённые до локтей руки пошли мурашками.
— И отменили, и проведёт, если надо будет. Вы можете отдыхать две недели, разве тут что-то не ясно?
Она уже говорила, как будто вдалбливала двоечнику.
«Это официальный документ, понимаете? Не нужно устаивать тут мазню!»
Несколько недель назад Вета бы обрадовалась. Она бы запрыгала по ступенькам вниз, размахивая сумкой, как первоклассница, получившая сразу пять пятёрок. Но сейчас она застыла, сжимая верхнюю пуговицу на блузке. Показалось вдруг, что ещё чуть-чуть, и она задохнётся. По гулкому холлу прошла старшеклассница, покосившись на них заинтересованно.
— Вы не хотите, чтобы я была с ними, да? Вы поняли, что он остановился?
Лилия вскинула брови — и опять запоздало, Вета успела заметить, как на её лице нарисовалось брезгливое негодование.
— С кем были? Хватит, мне пора работать. Идите. Идите уже. А если будете дёргаться, он и вас сожрёт тоже. Не боитесь ходить по тёмным улицам?
Она собиралась проводить Вету взглядом, чтобы та и не посмела вернуться. Та облизала пересохшие губы.
— Значит, теперь вы решили от меня избавиться? Ну-ну, сначала расформировали класс, теперь поняли, что даже это не помогает. — Она вспоминала почему-то вовсе не глаза своего восьмого «А», который так отчаянно нуждался в ней совсем недавно, а всего лишь черепаху, которая скребёт лапами по скользкой стенке аквариума и никак не выберется. Никогда. Как же там черепаха?
— Что же вы так глупо — сначала сами позвали, не давали уволиться, теперь выгоняете? — выпалила Вета на одном дыхании. Она сказала бы ещё, про все свои обиды, но слова растерялись.
Вета развернулась на каблуках и собиралась картинно хлопнуть дверью, и навстречу ей попался парень из девятого. Он дёрнулся в сторону, но Вета всё равно влетела в его плечо. Красивого ухода не получилось…
Надпись мелом она заметила ещё и на асфальте возле книжного магазина. Дверь магазина была закрыта, окна темнели зарешёченными провалами. Слова остались на удивление чёткими. Отодвинув ногой кленовый лист, Вета прочитала: «любовь остаётся навсегда, она не умирает». Буквы, выведенные дрожащей рукой, оказались в тени. Чёткие белые буквы.
Прохладный ветерок потрогал её за пальцы. Вета сунула руки в карманы плаща и зашагала дальше, почти сразу забыв о глупой фразе. Подумала только, что незадачливый отвергнутый любовник, наверное, решил напомнить избраннице о себе. Ох, эти подростки!
Она ещё помнила себя такой — порывистой и резкой, такой — тринадцатилетней. Когда хотелось безоглядно влюбляться в двоечников и их же в открытую ненавидеть. Она ещё помнила, но уже слишком выросла, чтобы красивые фразы про любовь пробирали её до дрожи.
За поворотом Вета заметила ещё одну написанную мелом фразу, на этот раз слегка потёртую. «Люди не смотрят под ноги, топчут чувства». Она усмехнулась.
— Прятали бы вы свои чувства получше, друзья.
Она впервые шла домой пешком и боялась заблудиться, хоть много раз видела все эти улицы из окна автобуса. Ветер тревожил собранные в кучи листья, и стеклянный воздух чуть звенел в ушах Веты. Она не знала, что ей делать до самого вечера — хорошо было бы просто идти.