В своих самых кошмарных снах она всегда видела пожары.
– О, Джад, действительно, – произнесла другая женщина со своей койки в противоположном конце каюты. – Я согласна.
Даница посмотрела туда. Было очень темно, просто черно. Только хорошее зрение позволило ей различить очертания тела другой женщины, лежащей там. Тико чесал за ухом у двери, он слышал ее голос.
– Простите. Я вас разбудила.
– Я не спала.
– Говорят, я разговариваю во сне.
– Вы кричите. Предостерегаете кого-то.
– Я знаю. Мне иногда снятся разбойники.
Корабль мягко поднимался и опускался, потрескивая. По-видимому, утро спокойное, если сейчас утро.
– Разве вы не разбойники?
– Что? Отругай ее за невежество!
– Нет, жадек.
Вслух она сказала:
– Я выросла в деревне, которую сожгли хаджуки. Мы бежали в Сеньян, втроем.
– Я не знаю, кто такие хаджуки.
Это странно, но Даница была довольна, что эта женщина, наконец, заговорила. Это не должно иметь значения, но они, как-никак, убили ее мужа.
– Османские бандиты. В основном, с гор. Они спускаются вниз и нападают на фермы или деревни, иногда заходят далеко на запад. Они похищают людей ради выкупа, угоняют скот. Уводят детей.
– Выкуп? Как ужасно, – в голосе женщины явственно слышалась ирония.
– Отругай ее!
На этот раз она ему не ответила. А вслух сказала:
– Мы умирали с голоду в Сеньяне, синьора. Зимой всегда трудно, а вы заблокировали морские проливы и запретили даже обычную торговлю с островами. Это погубило бы нас. Вы об этом знали?
Молчание. Она продолжала.
– Вы ведь не знали, правда? Зачем вам знать? Какое дело женщине из Серессы до детей, умирающих в Сеньяне? Или в какой-нибудь деревне на приграничных землях?
– Я не из Серессы.
– Вы так сказали. Это служит ответом? Или все в Батиаре просто представляют себе варваров из Сеньяна и их женщин, пьющих кровь?
– Я не знала, что вы пьете кровь.
Первый, слабый намек в ее голосе на нечто другое. Можно назвать это лукавством. Даже насмешкой. Даница поняла, что ей хочется назвать это именно так.
– И поедаем отрубленные руки к тому же.
– Только руки османов, смею надеяться, – на этот раз в ее тоне нельзя было ошибиться.
– Конечно. Милазийцы на вашем побережье очень горькие на вкус, как я слышала.
– Неужели?
Даница заколебалась.
– Я действительно думаю так, как сказала раньше, синьора. И наш вожак Бунич тоже. Наш человек не должен был убивать вашего мужа.
– Мне мало пользы от того, что я это знаю. Он все равно мертв.
– Даже если мы убили одного из наших?
– Это сделали вы – это было только вашим решением.
– Нет, я сделала это ради Сеньяна. Ради всех нас.
– Правда?
– Правда, синьора.
– Тогда почему вы сейчас здесь, одна?
Даница встала. Подошла к двери и открыла ее. Тико ворвался в каюту, лохматый, энергично виляя хвостом. Он уткнулся в нее головой, потом вежливо повернулся, чтобы приветствовать другую женщину, которая теперь сидела на постели. Слабый свет просачивался вниз из ближайшего люка.
– Может быть, вы слышали, как мы об этом говорили? Кому-то нужно объясниться в Дубраве. Принести извинения. Нам не нужно, чтобы нас еще больше ненавидели. Ваш муж не должен был погибнуть.
– Но почему именно вы?
Это трудный вопрос.
– Все знали, что я поступила правильно, иначе началось бы кровопролитие, – сказала Даница. – Владелец корабля уже вынимал из ножен меч, чтобы драться с Кукаром. Все закончилось бы очень плохо. Об этом необходимо сказать в Дубраве.
– Но это не ответ на мой вопрос. Ваши предводители понимают, что вы поступили правильно. Очень хорошо. Но вы здесь, вы не возвращаетесь домой. Дубрава может передать вас Серессе. Или они могут сами вас повесить. Вас приносят в жертву?
Умная женщина. Умнее, чем она ожидала. Но имеет ли это значение? Эта женщина сядет на следующий корабль, идущий в Серессу, вероятно, получив компенсацию от обоих городов за смерть мужа. Может быть, они поплывут на одном корабле, только Даница – в цепях.
– Я не могу вернуться, – сказала Даница. – У убитого мной мужчины большая семья. У меня ее нет. Правильный поступок не всегда спасает.
Эта женщина из Сеньяна, думала Леонора, умнее, чем она ожидала. Ей пришло в голову, что она сделала несколько слишком поспешных предположений насчет этой женщины. Она также подумала, что если ей предстоит действовать в этом мире без какой-либо защиты (а она осталась совершенно беззащитной), то ей придется вести себя осторожнее.
Она снова протянула руку к псу, и тот лизнул ее пальцы. Она росла вместе с охотничьими собаками. Этот пес был не самым крупным из всех, каких она встречала, – ее отец гордился своей сворой, – но он был большой. Она ничуть не сомневалась, что он бы любому перегрыз глотку, защищая эту женщину из Сеньяна. В этом предположении она была уверена.
Ее отец гордился дочерью почти так же, как собаками, пришла ей в голову мысль. Но не вызвала печали. Уже нет. Она уже пережила это горе. Появились новые поводы для печали.
Кто-то кричал наверху, потом раздались веселые возгласы. В тусклом свете женщины переглянулись.
– Должно быть, увидели землю, – сказала женщина из Сеньяна. – Мы пересекли море. Теперь они на палубе вознесут благодарственную молитву, за то что выжили в море.
– Не все выжили, – сказала Леонора и тут же пожалела о своих словах. Ей не понравился тон собственного голоса.
Ее собеседница лишь пожала плечами.
– Хотите подняться наверх? Помолиться вместе с ними?
Она не хотела, но устала находиться в этой темной тесноте. Наверху уже утро. Она посмотрела на женщину напротив и сказала:
– Я была к вам несправедлива, наверное. То, что случилось с Якопо, – не ваша вина, и вы действительно совершили правильный поступок. Потом.
– Я действовала ради всех нас.
– Да, да, – согласилась Леонора, охваченная нетерпением. – Вы это говорили. Но никто другой этого не сделал, не так ли?
Женщина из Сеньяна слегка улыбнулась.
– У меня был лук в руках.
Леонора невольно улыбнулась в ответ.
– Наверное, вы правы. Можно узнать ваше имя?
– Меня зовут Даница Градек. Не думаю, что наше знакомство продлится долго.
– Понятия не имею. Я – Леонора Мьюччи. Я действительно из Милазии, а не из Серессы.
– Я вам уже поверила. Зачем вам было лгать?
Позже она попыталась понять, как повлиял на нее этот простой вопрос, почему она сказала то, что сказала. И не нашла простого ответа. Эта женщина была молодой, как она сама, среди чужих людей и вдали от дома, отчасти дело было в этом. Позднее Леонора пришла к выводу, что мы не всегда поступаем так или иначе по какой-то очевидной причине, иначе жизнь оказалась бы совсем не такой, какой она стала.
– В этом я не солгала, – сказала она. – Но я лгала с тех пор, как мы поднялись на корабль.
Другая женщина просто смотрела на нее и ждала. Пес поворачивал голову и смотрел то на одну, то на другую, по-прежнему виляя хвостом, но теперь неуверенно. Атмосфера как-то изменилось.
– Я не… меня послали…
Даница Градек хладнокровно продолжила:
– Вас послали шпионить для Серессы.
Леонора уставилась на нее:
– Это так очевидно?
– Они всегда так делают. В Сеньяне был шпион. Очень скоро пришлют другого. На пристани в Дубраве нас будут ждать наблюдатели, которым платит Сересса. Вероятно, вам полагается связаться с ними.
– Нет. Да, то есть. Но…
Леонора встала. Глубоко вздохнула. И сказала:
– Я не была его женой. Женой Мьюччи. Есть причины, почему я согласилась. Но я не вернусь, я не могу вернуться в Серессу. Я одна на целом свете.
Даница Градек была женщиной высокого роста. Она стояла рядом с псом, и в комнате было тесно. Она улыбнулась Леоноре, потом рассмеялась.
– Одна? Значит, нас таких уже две. Давай посмотрим, что мы сможем сделать.
Драго Остае не нравилось все, что происходило на его корабле с того времени, когда они покинули Серессу и направились в сторону дома.
Он всем сердцем ненавидел пиратов. Эти разбойники побывали на его палубе, залезли к нему в трюм, забрали товары, доверенные ему. И он не смог им помешать.
Это случалось и раньше на тех судах, капитаном которых он был, и ощущение беспомощности потом долго заставляло его чувствовать себя слабым. Но они просто не в состоянии ни сражаться с пиратами, ни все время избегать их.
Сеньян существует, как некий вид дополнительного налога на торговые суда, так однажды сказал Марин. Им нравится называть себя героями границы, Драго знал об этом, но про себя отказывал им в этом праве. А потом один из них убил пассажира на корабле Драго. Он видел, как Марин вынимает меч и быстро идет через палубу, и Драго понимал, что ему тоже придется вынуть из ножен свой меч, и что они, вероятно, погибнут на борту «Благословенной Игнации».
Женщина своей стрелой предотвратила это. «Ей теперь не жить в Сеньяне», – подумал тогда Драго, еще в тот самый момент.
Потом вторая женщина, та, о которой Марин сказал ему, что она шпионка, устремилась по палубе к поручням корабля, и Драго, обернувшись слишком поздно, понял, что она собирается броситься в море, и закричал, и тогда… она не прыгнула.
Что-то там произошло, у поручней.
Воспоминание об этом потом портило ему настроение и пугало еще много дней. Он все время вспоминал о своей матери, и о знахарке из деревни, где он вырос, и думал о том, что никто не мог бы честно сказать, будто понимает все, что происходит на свете.
Леонора Мьюччи, считал Драго, остановилась у поручней не совсем по своей воле. Она собиралась прыгнуть в море. Он не мог бы объяснить, почему он в этом так уверен, не мог поговорить об этом ни с Марином, ни с кем-либо из знакомых моряков или священников. Он мог бы рассказать своей матери, но она умерла много лет назад. Он все еще тосковал по ней.
А теперь, чтобы окончательно переполнить чашу его неприятностей, эти женщины поднялись на палубу, как раз тогда, когда корабль приближался к берегу, а почти все моряки верят, что две женщины на палубе корабля могут принести несчастье.