Через три дня сотня воинов выступила в поход. Время имело большое значение. Накануне вечером состоялась церемония при свечах в большем из их двух святилищ (собственно говоря, не таком уж большом).
Самому младшему из этого войска было четырнадцать лет. Самому старшему, Тияну Любичу, было шестьдесят, по его подсчетам, если ему не изменяла память. Младший, мальчишка Павлич, бегал быстрее всех в городе; Любич лучше всех предсказывал погоду и выбирал, какой дорогой идти.
До Воберга путь был долгим. Об этом отряде еще долго потом слагали песни и легенды – большинство людей не удостаиваются такой чести после смерти.
Храбрость не бывает настоящей, если нет риска, ожидаемого или реального. В этом случае риск был и ожидаемым, и реальным. Они понимали, слушая присланное им письмо, что выполнение просьбы-приказа императора смертельно опасно, и все равно выступили в поход. Пуская жадный, лживый, слабый мир берет пример с Сеньяна.
В начале той весны, вскоре после отъезда из Дубравы с компанией купцов, направляющихся в Ашариас в год войны, художник Перо Виллани начал кое-что понимать о Данице Градек.
Официально она поехала с ними в качестве одного из телохранителей, работающих на семью Дживо, но в действительности она поехала потому, что хотела убивать ашаритов.
Ему нравилась эта женщина с Сеньяна, но он вел себя осторожно. Она его восхищала. Он знал, что Леонора относится к ней с таким же восхищением, даже еще большим. У него не было ощущения, что он понимает Даницу. Ему не с кем было обсудить свои мысли по поводу ее душевного состояния, но он чувствовал, что это важно, или может быть важным.
Они пустились в путь в то же самое время, когда, вероятно, армии Ашара выступили в поход. Караван купцов должен был находиться южнее маршрута ашаритских войск, движущихся к крепостям империи. Его в этом заверили. У них имелись документы, которые они могли предъявлять, и средства на взятки. Сересса не воевала с османами, а Дубрава была городом-государством, который платил им дань и пользовался их благосклонностью.
А художник, путешествующий с этим отрядом, имел соответствующие бумаги и ехал из Серессы по особой просьбе калифа, который пожелал, чтобы его портрет был написан в западном стиле.
Каравану можно было не опасаться военных – путешественникам грозили только обычные, очевидные опасности в дороге: дикие звери, плохая еда, погода, разбойники, болезни. Любой попавшийся им навстречу чиновник должен был, как ожидалось, скорее помочь, чем помешать им, – хотя чиновникам всегда надо было давать взятки. Марин Дживо, который возглавлял отряд, уже раньше путешествовал по этому маршруту.
«Странно, – думал Перо, – и даже пугает, что может идти большая война, разоряющая земли крестьян, деревни, города, убивающая множество людей, а в то же самое время некоторые люди могут продолжать жить почти нормальной жизнью вне военных действий».
Учитывая это, его убеждение в том, что Даница Градек молится о сражении, что она надеется на то, что на них нападет какая-нибудь банда, внушало тревогу.
Всякий раз, когда он бросал на нее взгляд, ему казалось, что она к чему-то прислушивается или наблюдает за чем-то. Она целеустремленно рвалась вперед, даже больше, чем ее пес, по мнению художника. Большой пес – она звала его Тико – был до смешного счастлив, он гонялся за кроликами по грязи в полях и возвращался обратно к отряду, не огорченный неудачей.
«Ее бы неудача огорчила», – думал Перо. Она бы очень расстроилась.
Можно надеяться, что их путешествие продлится шесть-семь недель, сказал им Марин Дживо, если не случится ничего непредвиденного. Этот купец из Дубравы руководил ими, несмотря на присутствие трех купцов из Серессы с их товарами. Большинство членов отряда шли пешком, несколько человек ехали верхом на ослах, четверо из восьми телохранителей – на конях, и двое из них каждый вечер отправлялись вперед, чтобы предупредить следующий постоялый двор о приближении большого отряда с животными и товарами. Не всем им каждую ночь доставалась кровать, хотя дороги были малолюдными. Чаще им приходилось спать по четыре-пять человек в комнате, в гостиницах, не всегда просторных и чистых. Перо Виллани, обитатель района кожевен в Серессе, привык к неудобствам. Привередливый Дживо иногда доплачивал за отдельную комнату.
Путешествие не для тех, кто привык к комфорту и желает удобной жизни. Телохранители спали на конюшне вместе с животными и там же сторожили их товары. «У телохранителей еще менее комфортная жизнь», – насмешливо заметил Перо, когда один из его спутников-серессцев пожаловался на третьем постоялом дворе на дождь, капающий с потолка.
Конечно, Даница Градек была единственной женщиной. Она отказалась остричь волосы, хотя закалывала их и прятала под шляпой. Она отличалась высоким ростом, носила мужскую одежду и оружие: те, с кем они ненадолго встречались в дороге, могли даже не понять, что это женщина.
Она и Перо шли пешком. Дни были длинные, часто мокрые. Время от времени он пытался вызвать ее на разговор. Она слушала его учтиво, но невнимательно.
Общей темой была для них Леонора. Он гадал, знает ли эта женщина о чувствах, в которых он признался другой женщине в Дубраве, на пристани. Вероятно, нет, решил он. Леонора Валери (он уже не думал о ней как о Мьюччи) должна будет проявлять крайнюю сдержанность в своей новой роли. Еще одна сложная женщина, и именно ее, как он постепенно осознавал, с каждым шагом удаляясь от нее, он, наверное, будет любить всю жизнь.
При данных обстоятельствах эта мысль его не обрадовала.
На второй неделе дождей стало больше. Если дожди также идут дальше на севере, это хорошо для императора и его крепости. Однако им стало труднее двигаться. Можно наслаждаться цветением полевых цветов, красотой полей, залитых солнечным светом. В эти серые дни – тяжелые тучи, ветер, холодный дождь – даже самые плохо оборудованные постоялые дворы казались привлекательными в конце дня, если в их гостиной горел очаг.
Перо знал, что эта система дорог и гостиниц была построена тысячу лет назад, в Сарантии, во время расцвета его славы. Имперские курьеры мчались по ним до самой Батиары и обратно, меняли коней на почтовых станциях, спешили дальше. Часто проезжали путешественники, гостиницы были переполнены, и – по слухам – благодаря инспекции, в них было чисто и хозяева не обсчитывали постояльцев. Интересно, думал он, это скорее легенды, чем правда? Прошлое, которое видится сквозь дымчатое стекло, кажется более красивым. Рухнувшее государство современного мира. Ну, оно пало, не так ли? Сарантий погиб.
Османы взяли на себя некое обязательство содержать этот маршрут в порядке. Им нужны были товары, которые доставляли в Ашариас, и серебро джадитов в обмен на шелка, пряности и другие восточные товары. Но у них раньше не хватало на это средств, и много денег уходило на содержание армии. Вероятно, сейчас их солдаты уже направляются на северо-запад, к Вобергу.
Нужно молить Джада о дожде, если ты благочестив, или просто надеешься, что воины в крепостях джадитов не погибнут под пушками и саблями османов. А если крепости падут, все понимали, что откроется дорога на Обравич, и станет возможной еще одна, внушающая ужас, немыслимая перемена в этом мире.
И вот опять, думал Перо: немыслимые перемены, большая война, а они здесь, компания купцов, везущих товары в Ашариас, и среди них художник.
Они все еще двигались по одной из двух главных дорог, которая тянулась южнее. Она начала сворачивать на северо-восток, чтобы там слиться с большей дорогой, идущей из Мегария в Ашариас.
Время от времени они проходили мимо небольших святилищ джадитов, стоящих в глуши. Некоторые были разрушены, сожжены и лишились крыш, но не все. Они заходили в святилище, когда встречали уцелевшее. Зажигали свечи (если они там были), вносили пожертвования в обмен на молитвы священников. Священники держались осторожно, были молчаливы. «Их притесняют», – подумал Перо Виллани.
Одно из святилищ принадлежало секте под названием «Молчаливые». Такие секты зародились здесь, на востоке, в глубокой древности. Они не спали по ночам, чтобы поддержать бога в его путешествии сквозь холод под миром, до возвращения солнца на заре. Это заставило Перо понять, когда он стоял рядом со священнослужителями, которые каждый день бодрствовали по ночам, пока другие спали, как далеко он сейчас от своего собственного мира. Он пересек границу, когда они преодолели перевал у Дубравы.
Османы позволяли джадитам жить среди них. Последователи Джада на покоренных землях платили налог за свою веру. Многие из-за этого меняли веру. Все вели себя по-разному, в зависимости от того, чем человек был готов пожертвовать ради Джада, когда предлагали сменить веру, молиться в храме звездам Ашара – и не платить никакого налога.
Шагая под дождем, Перо гадал, как бы он поступил, если бы родился в этой глуши, а не в городе на каналах. «Лучше не судить их», – подумал он.
На следующее утро он сказал об этом Данице Градек. В тот день дождь еще не начался, хотя тучи были черные, и ветер дул им в лицо. Она посмотрела на художника, потом снова принялась наблюдать за дорогой и полями по обеим сторонам от нее. На севере виднелся лес. Перо видел, что раньше он подходил совсем близко к дороге, но даже здесь деревья вырубали, отодвигая границу леса назад. Всем нужны деревья. Для постройки кораблей, хижин, для кузнечного горна, в качестве дров на зиму.
Он думал, что Даница не собирается ему отвечать, но потом она сказала:
– У нас всегда есть выбор. Разве мы можем судить, хороший или плохой вариант был выбран?
– Может быть, только если мы уверены, что не сделали бы такой же выбор.
Она пожала плечами.
– Но я уверена. Сеньян уверен, конечно. Есть вещи, за которые стоит сражаться.
– А за некоторые не стоит, может быть?
Она смотрела на поле, по которому бегал ее пес.
– За некоторые не стоит.
– А что, если ты не умеешь сражаться, по-настоящему? – спросил Перо. – Что, если твои дети умирают, потому что нет еды, она ушла на уплату этого дополнительного налога?