– Здесь, – сказала Даница.
Скандир приказал искать.
Они нашли их в роще. Османов вытащили обратно на дорогу, поставили на колени в грязь перед Скандиром. Это были не солдаты. Один плакал и дрожал от страха. Она подумала, что он, возможно, обделался.
Время для сбора налогов еще не пришло, весной их не собирают, к тому же тогда с ними были бы фургоны и охрана. Эти двое всего лишь проверяли списки хозяйств на здешних фермах и в деревнях, готовясь к осеннему сезону.
Даница ожидала, что они убьют османов. Ей этого хотелось.
Вместо этого Скандир велел раздеть их догола и отправить дальше пешком, в чем мать родила.
Он отобрал у них дорожные мешки и записи. Пускай заставят кого-нибудь снова их составлять. Может, даже этих же двоих, если они выживут. Могут и не выжить. Кто-нибудь их может убить.
Тогда придут другие.
«Унижение, – сказал он, – общий смех в деревне, на фермах – иногда лучшее оружие, чем убийство незначительных людей».
Он уже давно этим занимается, поняла Даница.
Все равно она осталась недовольной, старалась совладать с желанием убить любого ашарита, попавшегося ей на глаза.
Об этом она позже сказала Скандиру, оставшись с ним ночью наедине.
Они находились в деревне, в той, откуда только что ушли сборщики податей. Они прочли вечерние молитвы под открытым небом (здесь не было святилища), их накормили. Им двоим предоставили хижину. Он уже бывал здесь прежде, как она поняла. За долгие годы он находил кров во многих местах.
Он не пытался заняться с ней любовью. Разделся в темноте, потом отвернулся от нее на их лежанке и сделал вид, будто спит. Некоторое время она лежала рядом с ним, потом приняла решение. Она возбудила его, и себя тоже одновременно. Села на него верхом. Все-таки он был не так стар и немощен, как утверждал, и она шепотом сказала ему об этом, прижавшись губами к уху. У него было много шрамов. Она их ощущала под ладонями на его теле, когда двигалась.
Даница слышала, как воет ветер, как охотится сова. Они находились в деревне где-то возле Тракезии, или, может быть, в Тракезии. Она не знала ее названия. Не так она раньше представляла себе течение своей жизни. Но этот человек сражался с османами, и делал это еще до того, как она родилась, и он был намерен умереть, сражаясь.
Даница сказала себе, что это подходящее для нее место. Возможно, она ошибается, но как можно быть уверенной, что ты не ошиблась?
– Спасибо, – сказал он неожиданно в темноте, потом.
– Спасибо, – ответила она. Потом она уснула.
Через день, когда они все еще ехали на юг, рана Никласа, от укуса Тико, воспалилась. Он не мог двигать рукой. Рана начала потрескивать, источать гной. Он умер в мучениях, в лихорадке, через два дня после этого. Даница не собиралась его убивать, но наши намерения не всегда осуществляются.
Незадолго до того, как они добрались до Ашариаса, Марин Дживо скомандовал привал на полуденную трапезу и сказал, что хочет поговорить со всеми.
Стоял чудесный день, как обычно в конце весны, над головой раскинулось высокое небо. Птицы о чем-то предостерегали друг друга криками. Перо поднял глаза и увидел, о чем: в небе парил ястреб. Странно было ощущать солнечный свет, видеть голубое небо и сознавать, что в нем таится опасность. Он понимал, что здешняя погода не может рассказать им о том, что происходит на севере. Там им нужен дождь, а они не знают, идет ли он. «Калиф и его советники тоже этого не знают», – подумал он. Честно говоря, его мысли во время путешествия все чаще обращались к Великому Калифу Гурчу. И еще Марин стал больше молиться.
Дживо откашлялся. Они собрались в стороне от дороги. Пускай сересские купцы держались высокомерно (конечно, они высокомерны), но Марин Дживо уже бывал здесь, в отличие от них. Они все больше нервничали и готовы были его слушать.
Никто не мог подслушать его в том месте, где они стояли. По дороге двигались люди, теперь их стало очень много, в том числе – солдаты, направляющиеся в обе стороны. В конце концов, они уже очень близко подошли к городу.
Городом Городов когда-то называли Сарантий.
Перо и сам нервничал. У него была причина нервничать, не так ли? Ведь это его должны отделить от остальных, и от него ожидают, что он изобразит калифа так похоже, чтобы это понравилось Разрушителю Гурчу. А это не тот человек, которого можно разочаровать. Перо слышал, что никто не произносит ни единого слова в присутствии калифа.
Это создаст проблему для художника при работе с натурой. Одну из многих проблем. От него также ожидают, чтобы он собрал все сведения, какие сможет, и поделился ими после возвращения домой. Это возвращение, понимал Перо Виллани, кажется очень маловероятным, учитывая другую задачу, которую перед ним поставили. Если представится такая возможность, когда он попадет в Ашариас, небрежно произнес тогда секретарь Совета.
Он заставил себя слушать Марина Дживо.
– Завтра или послезавтра нас встретит эскорт, как обычно бывает с купцами-джадитами, поэтому я решил поговорить с вами сегодня. Вы, вероятно, знаете, что в городе наши пути разойдутся.
– Что? Почему? – спросил самый младший из серессцев. Очевидно, он ничего об этом не знал.
Дживо терпеливо объяснил:
– Вас с эскортом отправят через пролив на другой берег, где живут купцы-джадиты, и где расположены склады. У Дубравы с ними… другие отношения. Нам разрешают остаться в самом Ашариасе.
– Как это удобно для вас, – заметил младший купец. Его звали Гвибальдо Ферри, и Перо он не нравился.
– Возможно, – спокойно согласился Дживо. И усмехнулся. – На вашем берегу вы тоже найдете красивых женщин. Но стражники будут за вами следить. Они следят за всеми нами.
– Я слышал об этом, – сказал старший из купцов. – Насколько тщательно?
Дживо взглянул на него.
– Об этом я и хотел с вами поговорить. Я оказываю вам любезность, вы понимаете. То, что с вами произойдет, не очень повлияет на меня и мои товары, но мы вместе совершили это путешествие.
– Это правда, – согласился старший купец, один из членов семейства Грилли.
– И поэтому я призываю вас никак не обсуждать то, что случилось в дороге, даже когда вы считаете, что вас окружают друзья. И внушите это вашим слугам, если они хотят вернуться домой.
– О! Вы имеете в виду Скандира? – голос Ферри прозвучал слишком громко. Перо быстро посмотрел в сторону дороги.
Дживо сохранил серьезное выражение лица.
– Да, его. Поймите, пожалуйста. Вас посадят в тюрьму и будут пытать, чтобы получить информацию, а потом убьют вас, если узнают, что вы присутствовали в том месте, где погибли солдаты.
– Убить купцов из Серессы? Имеющих документы на право безопасного проезда? Я так не думаю.
– Поверьте мне, – сказал Марин Дживо. – Ваша жизнь того стоит.
– А ваша? – усмехнулся Ферри.
– И моя, – согласился Дживо. – А ваша семья больше никогда не будет торговать с Ашариасом. Подумайте об этом, синьор.
Это возымело действие. «Марин Дживо, – подумал Перо, – умеет производить впечатление». Художнику будет жаль расстаться с ним, но его путешествие продолжится по другому пути.
– Вы хотели сказать что-нибудь еще? – спросил Нело Грилли. Он слушал очень внимательно.
Дживо поколебался.
– Да, еще одно. Я предлагаю это в качестве еще одной любезности, синьор. Пожалуйста, поверьте, я ничего не подразумеваю. Вам следует понимать, что они тщательно обыщут нас, нас самих, наши товары, наши комнаты. Если кому-нибудь из вас пришло в голову, что вы сумеете скрыть какие-нибудь товары, чтобы не платить пошлину, я настаиваю, чтобы вы передумали. Пошлины высокие, но османы жестоко наказывают наших людей за нарушения, тем более во время войны.
– У меня нет таких товаров, – сказал Грилли. – Но я понимаю, что вы хотите сказать.
Дживо скользнул взглядом по Гвибальдо Ферри и по последнему купцу, из семейства Бозини. Ферри пожал плечами, Бозини кивнул.
Они разошлись, чтобы приняться за еду. Перо уже поворачивался, чтобы последовать их примеру, – он видел, что Томо уже приготовил им поесть, – когда Дживо позвал его.
Марину нравился Перо Виллани, и он был почти уверен, что художник погибнет здесь.
Он не думает, что и сам здесь погибнет, но в Ашариасе ни в чем нельзя быть уверенным. Они далеко от дома, и чтобы ни делала Дубрава, чтобы обеспечить себе безопасность и признание, они здесь среди врагов, и армия ашаритов уже выступила в поход. Таковы факты. Именно поэтому эти путешествия бывают такими выгодными. Прибыль зависит от риска, умения обходить войну по краю.
Они сейчас одни на поросшем травой поле у дороги, среди лиловых и желтых цветов. Марин говорит:
– Я не уверен, что мы увидимся, когда попадем в стены города.
– Я это понимаю. Я благодарен вам за то, что вы привели нас сюда.
Он все еще колеблется. Человек может нравиться, но это не мешает вам в нем ошибаться. Потом он решает, что не ошибся. И говорит:
– Синьор, я сегодня вечером покину этот караван. Поеду вперед с моими слугами и товарами. Мы доберемся до следующего постоялого двора до захода солнца. Я уеду в темноте.
Виллани стоит неподвижно, думает. Марин по собственному опыту знает, что серессцы обычно соображают быстро, они слишком уверены в себе. Этот художник не такой. В конце концов, художник задает вопрос:
– Почему вы мне это говорите?
Правильный вопрос. Марин отвечает:
– Потому что я приглашаю вас поехать со мной. Я думаю… я не знаю точно, но думаю, что по крайней мере у одного из остальных возникнут трудности, когда приедет эскорт османов.
– Припрятанные товары?
Марин кивает головой.
– Вы их предупредили.
– Да. Купцы пытаются уклониться от налогов. Иногда это удается, и глупцы, услышав об этом, решают тоже рискнуть. Я думаю, вам может грозить опасность, если вы останетесь с ними, когда въедете в город, учитывая ваши задачи.
Он намеренно говорит «задачи». Не говорит «заказ».