Дети земли и неба — страница 99 из 105

– Ты… нет, речь ведь идет и о твоей жизни тоже, Перо! Ты поедешь ко дворам правителей, в города, к могущественным людям. В Родиас и к Патриарху! Не смейся надо мной, не отрицай этого!

Он покачал головой.

– Никогда не знаешь, как…

– Я знаю! – твердо сказала Леонора. – Я видела твои рисунки. Я… я была первой?

– Да, ты первая.

– Хорошо, – сказала она. – Мне это нравится.

– И ты – первая женщина, которую я полюбил.

– Это мне тоже нравится. Если ты можешь принять… если ты…

– Я буду довольствоваться тем, что знаю – ты здесь, и я тебе не безразличен. Что мне позволено приезжать к тебе, и ты мне будешь рада.

– Рада? – повторила она. – Посмейте уехать слишком надолго, тогда посмотрите, как вас тут встретят, синьор. Мы… мы сможем построить тебе мастерскую. Как тебе кажется, ты смог бы работать здесь?

– Это будет зависеть от того, позволят ли мне хорошо выспаться ночью.

Леонора рассмеялась. Мир приобрел новый вкус, в ее сердце зародилось чувство, которое может дарить радость.

– Говорят, что воздух здесь полезен для сна. Что касается остального, то мы посмотрим, да?

– Это дозволено? Чтобы мы это сделали?

Она улыбнулась.

– Сегодня вечером и завтра утром я буду молить Джада о прощении.

– А я? Мне это можно?

– Я помолюсь и за тебя.

– Тогда – да, я бы хотел иметь здесь студию.

– Я даже могла бы дать тебе работу, – сказала Леонора, и он увидел (так как ее лицо уже стало для него священной книгой), как в ней вспыхнула искра. – Ты мог бы создать для нас фрески? В святилище?

– Вы можете позволить себе оплатить мой труд?

– О! А какой у вас гонорар, синьор Виллани?

Он рассмеялся – про себя.

– Если честно, я пока не знаю, – ответил он.

Она приложила к его губам два пальца, просто для того, чтобы это сделать. Потому что могла это сделать.

– Скажешь мне, когда будешь знать.

– Я должен вернуться в Серессу. Чтобы отчитаться перед Советом и написать портрет герцога, если его предложение еще в силе. Потом посмотрю, что будет дальше.

– Он сдержит свое слово, – сказала она.

– Ты, кажется, хорошо разбираешься в таких делах.

Она приподнялась, а потом легла на него сверху, и поцеловала его, держа руки у него на груди, ее рот прижался к тому месту, которого только что касались ее пальцы.

– Я – Старшая Дочь Джада на острове Синан. Я многое знаю.


Она не могла знать наверняка, никто из нас не может, но в этом случае многое из того, о чем она говорила ему в тот день, когда они лежали вместе в первый раз из многих таких же на протяжении долгих лет, купаясь в нежности, оказалось правдой.

Виллани Младший, как он называл себя, чтобы почтить память отца, рисовал портреты трех герцогов Серессы для палаты Совета, и еще многих выдающихся граждан и гражданок этого города. Он написал портрет нового, молодого короля Феррьереса, год прожил при его дворе и его щедро наградили. Еще полгода он провел в Обравиче, нарисовал знаменитый портрет императора Родольфо в преклонных годах, а потом его сына и наследника.

Он создал фрески за алтарем в главном святилище Родиаса, и написал три портрета Верховного Патриарха за много лет. А затем, когда он начал отдавать большее предпочтение скульптуре, его известность в этом виде искусства стала еще большей, и ему, в конце концов, заказали изваять статую великого Патриарха для его гробницы.

После того, как во время гражданских возмущений были разрушены гигантские статуи у подножия парадной лестницы во дворце Серессы, именно Виллани приехал домой, чтобы создать им замену, и его статуи до сих пор стоят там. И он создал мемориальный бюст герцога Риччи, когда тот скончался в очень преклонном возрасте, спокойно прожив свои последние годы на острове в лагуне.

Он также, позже, сделал статую и мемориал герцога Орсо Фалери, который правил Серессой много спокойных лет после того, как уладил неприятности, возникшие после опрометчивого покушения на жизнь посла республики-соперницы, в Обравиче.

На протяжении многих лет у Виллани вошло в привычку каждую осень возвращаться в Дубраву, где жили его близкие друзья, и выполнять там много заказов. Во время этих визитов он жил в апартаментах, отведенных ему вместе с мастерской на острове Синан. Остров стал известен в мире джадитов, как место паломничества. Люди приезжали туда поклониться реликвиям Благословенной Евдоксии и попросить у них исцеления, а также увидеть тамошние фрески, которые один летописец назвал «бессмертным искусством». Виллани написал их в маленьком святилище обители, вокруг верхних стен.

Его первая великая скульптура тоже была создана на острове, это было знаменитое изображение женских рук, сложенных в знак солнечного диска, ее установили перед алтарем, и всегда освещали свечами со всех сторон.

И, много лет спустя (но недостаточно, потому что нам никогда не позволено прожить достаточно), он высек барельеф на могиле Леоноры Валери Мьюччи, Старшей Дочери Джада на острове, которая обрела вечный покой в том святилище, у западной стены, возле которой всегда лежат цветы и горит свет. Приплывающие сюда путешественники часто говорят, что ее лицо, изображенное на этом барельефе, несомненно, создано с любовью.


Ей было дано прожить больше двадцати лет на Синане, и ее жизнь, как она чувствовала – все время, до самого конца, – была наполненной, поразительной, благословенной. Она заболела летней лихорадкой, такое случается. Леонора Валери умерла в окружении друзей, на земле святой обители, которую сделала важным местом для всего мира. Она ушла к своему богу, окруженная любовью и восхищением, довольная выпавшей ей судьбой.

В конце у нее было два повода для печали, два отсутствующих человека. Одним был ребенок, которого она никогда не видела, и за которого никогда не прекращала молиться, каждое утро и каждый вечер, всю жизнь. Другим был мужчина, который должен был опять приехать сюда (он написал из Родиаса), чтобы провести вместе с ней осень, как он всегда старался делать – и которому теперь предстояло узнать, что ее больше нет.

Это заставляло ее страдать, когда она умирала. Он будет очень горевать о ней, она это знала, так как он любил ее… так же сильно, как она любила его. Еще одно удивительное чувство, на протяжении многих лет, еще один дар, самый богатый, в жизни, которая, как она когда-то была уверена – было такое время, когда она еще была очень молодой и плыла в Дубраву по морю на корабле – не сулит ей никаких даров и никакой милости.

Мы не можем этого знать. Но иногда в жизни есть доброта, а иногда – любовь.

Глава 26

Иногда бывает так, что люди, обладающие большим опытом, меняют свои планы, но не могут объяснить, почему они это сделали.

Таким человеком может оказаться летописец, рассказывающий о каком-то событии, купец во время поездки за товаром, король или его советник, определяющий политику, фермер, выбирающий время начала посева или сбора урожая, капитан корабля, готового выйти из порта, который неожиданно откладывает отплытие, – а потом налетает яростный шторм, который погубил бы его корабль в море.

Таким человеком также может быть боевой командир, который организует нападение своего отряда на армию, как уже делал много раз за долгие годы, как делал совсем недавно, в начале весны.

Они быстро ехали на север, когда Скандир однажды утром проснулся и отошел в сторонку от лагеря помочиться и сплюнуть в кусты. Он вернулся к бойцам своего отряда, когда они быстро ели холодный завтрак и готовились ехать дальше.

– Мы здесь остановимся, – сказал он.

Он всегда решительно отдавал приказы. Он боролся с османами со времени падения Сарантия. В его отряде были мужчины – и одна женщина, – которые еще не родились, когда он начал свою борьбу.

– Что ты хочешь сказать? – это спросила женщина, их стрелок из лука, из Сеньяна. Та, которая спала с ним, и поэтому, возможно, считала, что имеет право задавать ему вопросы. Ни один из остальных не посмел бы.

– Мне приснился сон, – ответил он.

– Всем снятся сны, – возразила она.

– Даница, этот сон не о том, как я ловил рыбу в реке, и не о том, как спал с проституткой.

Она молчала, но он видел, что она недовольна. Никто уже не сомневался в ее смелости или в готовности убивать, в ее значении для отряда. Теперь она обучала всех их лучников. Не всем она нравилась, но многие из этих людей недолюбливали друг друга, так что это не имело большого значения. Некоторые хотели затащить ее в постель, но ни у кого не вышло.

– Что тебе снилось? – спросила она, уже спокойнее. Некоторых обрадовал этот вопрос, им хотелось знать. Сны имели большое значение.

– Пойдем со мной, – сказал ей Скандир.

Это означало, подумали другие, что ей он, возможно, скажет. А она, может быть, расскажет им, потом. Трудно было что-то знать наверняка, когда речь шла о Данице Градек. Мужчины в лагере – их было сорок пять – смотрели, как эти двое уходят прочь вместе с большим псом, Тико, который никогда не отходил от нее далеко.

Фактически, годы спустя, когда о ней вспоминали в той части мира, то чаще всего из-за ее светлых волос, ее мастерства в стрельбе из лука, и из-за пса, который всегда был рядом с ней.


– В чем дело?

Они отошли недалеко. Местность была достаточно безопасной, хотя они уже углубились в Саврадию на приличное расстояние. Границы постоянно менялись, но ландшафт тут уже стал другим.

– Мне снился тот бой на дороге, – сказал, глядя вдаль, на восток, а не на нее.

– Когда я пришла в ваш отряд?

– Да.

– Это хороший сон. Ты там уничтожил джанни и алых кавалеристов.

– И потерял почти всех своих людей.

– Все они понимали, что такое может произойти!

– Нет, не понимали. Как и те, кто сейчас с нами, Даница. Особенно новички. Они верят, что я заколдованный, непобедимый. Что я осыплю их славой, как цветами с дерева.

Она видела, что он зол и несчастен. И вдруг немного испугалась. Если он сейчас остановится, если о