- Как же все ужасно получилось! - воскликнула, наконец, Бобби.
- Да, вот именно, - не поворачиваясь, ответил Перкс.
- Послушайте, - в отчаянии почти закричала Бобби, - раз так, то мы сейчас уйдем, и вы можете, если хотите, забыть о нашем существовании!
- Нет, - чуть слышно произнесла Филлис, - хоть вы и очень плохо с нами поступили, мы все равно считаем вас своим другом.
- Успокойтесь, наконец! - возвысил голос стоявший в стороне Питер, и было непонятно, к кому он обращается.
- Но прежде, чем мы уйдем, - с отчаянной решимостью продолжила Бобби, - позвольте нам показать наклейки, которые мы должны были приклеить к подаркам.
- Зачем? Кроме чемоданной наклейки на моем скудном жизненном багаже, мне не нужно никаких ярлыков. Что же, вы думаете, я для того себя все утро обихаживал и свою миссис вместе с детьми засунул в ванную комнату, чтобы меня выставили на посмешище перед всей деревней?
- Какое же посмешище? - вставил Питер. - Вы просто не знаете, как люди к вам относятся!
- Вы, как бы это сказать?.. Вы мнительный человек, - жалобно проговорила Филлис. - Вы уже однажды напрасно подумали про нас плохо, помните, когда решили, что мы от вас скрываем секреты русского господина? Позвольте Бобби рассказать про наклейки.
- Хорошо, пусть рассказывает, - неохотно проронил Перкс.
- Тогда послушайте, - сказала Бобби, с несчастным видом, но несколько обнадеженная, начиная рыться в своем туго набитом кармане, - мы будем читать все, что говорили люди, когда дарили вам вещь, а потом скажем, кто был этот подаривший. Мама предупреждала, чтобы мы нигде не напутали. Сейчас я вам прочту, что она там написала!
Но Бобби трудно было читать, она несколько раз проглотила слюну, прежде чем смогла начать.
Миссис Перкс не переставая плакала, с тех пор как ее муж открыл ванную комнату. Но теперь она собралась с духом и, переведя дыхание, сказала:
- Вы не расстраивайтесь, мисс. Я-то понимаю, что вы хотели только добра. Надеюсь, что и он поймет.
- Так я начну читать? - спросила Бобби, роняя слезы на рассыпанные по столу наклейки. - Сначала мамина. Послушайте, что она написала:
«Эти маленькие платьица я передаю дочкам мистера и миссис Перкс. Их носила Филлис, но они стали ей малы. Я надеюсь, что мистер Перкс не обидится на меня и не решит, что я делаю благотворительное пожертвование. Хочется хоть как-то отблагодарить его за сердечное отношение к моим детям. К сожалению, большего я не могу: мы сами очень бедны».
Бобби сделала паузу.
- От мамы мы все принимаем, она у вас славная. Нелл, платьица мы берем, тут я не возражаю.
- Там, - продолжала Бобби, - детская коляска, крыжовник и конфеты. Это все от миссис Рэнсом. Мы записали ее слова, а мама слегка поправила:
«Дети мистера Перкса, наверное, как все дети, любят сладости. А колясочка - это память о моей Эмми. Она прожила лишь полгода, и это все, что у нее было. Мне приятно, что миссис Перкс будет катать в ней своего прелестного мальчугана. Как жаль, что я раньше не сообразила подарить им это».
- Она просила передать, что это колясочка ее дочурки Эмми, -добавила Бобби.
- Коляску, Берт, я назад не повезу, - очень твердо и спокойно сказала миссис Перкс, - сколько бы ты меня ни просил.
- А я и не прошу! - огрызнулся Перкс.
- Вот тут, - продолжала Бобби, - совок. Мистер Джеймс сам его для вас смастерил. И он просил предать... Вот тут мы с мамой записали его слова:
«Дарю вам совок в подарок ко дню рождения. И если надо сделать или починить обувь для детей или сбрую для лошади, я все сделаю и ничего с вас не возьму».
- Да, Джеймс вообще-то добрый малый.
- И вот еще он передает вам мед и шнурки для башмаков. Он сказал, что вы человек, который живет своим трудом и заслуживает уважения. И то же самое сказал бакалейщик. Потом еще одна женщина, которая живет у дороги, вспомнила, как вы, когда еще были мальчиком, помогли ей разбить сад. И говорила, что без вас она бы тут не осела так прочно, - я не знаю, что она имела в виду. И все, к кому мы обращались, говорили, что очень вас любят, и что мы хорошо сделали, сказав им про ваш день рождения. И никто даже не упомянул ни про какую благотворительность. А старый джентльмен дарит вам золотой шиллинг, потому что вы человек, знающий свое дело. Я думаю, вам приятно будет узнать, как люди вас любят. А я еще никогда в жизни не чувствовала себя такой несчастной, как сегодня. Простите нас. И до свидания. Она повернулась, чтобы уйти.
- Постой, - проговорил Перкс, все еще сидевший спиной к гостям. - Я готов взять назад каждое слово, которым я вас огорчил. Нелл, скорее ставь чайник!
- Мы потом унесем вещи, если они вас огорчают, хотя вы тогда расстроите людей, которые их подарили, - сказал Питер.
- Меня уже не огорчают... Я не знаю... - он, наконец, повернулся в кресле, и у него было странное, перекошенное лицо. - Я даже не знаю, что меня больше радует. Не столько все-таки подарки, хотя собрание вышло первоклассное, сколько доброе расположение людей. Я даже не подозревал, что нас окружают такие люди. А ты, Нелл? Ты - подозревала?
- Все вели себя достойно, Берт, кроме... - Нелл запнулась, - если ты хочешь знать мое мнение, то я скажу, что ты устроил совершенное безобразие - и совершенно без повода.
- Я, конечно, неправильно подумал. Но ведь, с другой стороны, если человек сам себя не уважает, то разве люди станут его уважать?
- Вас все и уважают! С кем мы ни говорили, каждый произнес именно это слово! - радостно воскликнула Бобби.
- И если вы это поняли, то вас это должно радовать, - просияла Филлис.
- Фу! - вздохнул Перкс. - Так вы остаетесь на чай?
Когда сели за стол, Питер сразу же предложил тост за здоровье мистера Перкса. Пили, разумеется, чай, но тосты произносились по всем правилам. А в конце тост произнес сам виновник торжества:
- Я пью за то, чтобы гирлянда моих друзей вечно зеленела!
Дети не ожидали, что Перкс может выражаться столь поэтически.
- Веселые они ребятишки! - говорил мистер Перкс, когда они с женой укладывались спать.
- Они-то чудесные, благослови Бог их сердца. Зато ты - самый тяжелый и невыносимый человек на белом свете. Я просто сгорала сегодня со стыда, вот что я тебе скажу.
- Это ты напрасно, старуха. Я же исправился, когда понял, что это не благотворительность. А подачек я и впредь ни от кого не приму.
Праздник по случаю дня рождения принес радость всем. Мистер Перкс, миссис Перкс и младшие Перксы радовались новым вещицам и добрым мыслям своих соседей. Дети из «Трех Труб» радовались, что план их, чуть было не сорвавшийся, все же осуществился. Миссис Рэнсом радовалась всякий раз, когда видела в подаренной ею коляске веселого, упитанного малыша. А мистер Перкс, обойдя с благодарностью всех, от кого были присланы ему подарки, радовался тому, что у него, оказывается, так много добрых друзей.
- Да, - рассуждал Перкс, - важен не поступок сам по себе, а то, с какими чувствами и намерениями человек его совершил. И если бы это была благотворительность...
- Опять ты про свое! Пойми, что если бы даже мы впали в такую нужду, что пришлось бы просить, то никто бы не пришел к нам с подачкой, а пришли бы с дружеской помощью.
Когда однажды к Перксам заглянул священник, она обратилась к нему с тем же вопросом: «Их подарки - это ведь было дружеское расположение?»
- Я думаю, это любовь, и дружба, и милосердие, - ответил священник.
Как видите, все получило хорошее завершение. Но помните, что когда вы хотите помочь человеку, надо сделать это обдуманно и осторожно, чтобы не обидеть его. Потому что, как сказал после долгого размышления Перкс, важен не поступок сам по себе, а то, с какими чувствами и намерениями он совершается.
Глава X
СТРАШНАЯ ТАЙНА
В первые недели жизни в «Трех Трубах» дети много думали и говорили о папе. Они часто задавали маме вопросы: где он, что делает, когда вернется домой? Но время шло, и о папе стали заговаривать реже. Бобби уже давно чувствовала, что когда говорят о папе, у мамы делается плохое настроение. Вскоре и Питер с Филлис почувствовали то же самое, хотя им трудно было передать свои чувства словами.
В один из дней, когда мама так заработалась, что отказывалась спуститься к ним хотя бы на десять минут, Бобби принесла ей чай в скудно обставленный закуток, который она называла маминой рабочей комнатой.
Там почти не было мебели. Только стол, стул и половичок. Правда, еще большие горшки с цветами всегда стояли там на подоконниках и на каминной полке. Детям это нравилось. Казалось, что возле трех длинных незанавешенных окон собрались кусочки лесной и луговой земли. И они, глядя на цветы, начинали представлять себе лиловые холмы и непрерывно меняющуюся картину неба с облаками и синевой.
- Мамочка, милая, вот я принесла чай, - сказала Бобби, - выпей, пожалуйста, пока он горячий!
Мама положила свое перо на стол, рядом с россыпью страниц, испещренных ее рукой. У мамы был мелкий почерк, похожий на печатные буквы в книгах, но только гораздо красивее... Но вдруг она, резко наклонив голову, вцепилась обеими руками в корни своих волос, как будто собираясь вырвать их прочь.
- Милая мамочка! Так сильно болит?
- Нет. Болит, но не так сильно... Бобби, как ты думаешь, Питер и Филлис не начали забывать папу?
- Мама, ты что? - с возмущением проговорила дочка. - Как ты могла такое подумать?
- Вы совсем перестали про него спрашивать...
Бобби постояла с минуту молча, переминаясь с ноги на ногу.
- Мама, когда мы одни, мы всегда говорим о папе.
- А со мной - нет. Почему?
Бобби было не так просто ответить на этот вопрос.
- Ты... - начала девочка и замолчала. Подыскивая слова, она стала ходить взад и вперед по комнате, подходя к окнам и вглядываясь в даль.