Медвежьи Озера не пожелали ее отпускать, капкан снова захлопнулся. Слишком много вопросов осталось там без ответов. И Алиса обязана разобраться во всем, если хочет наладить свою жизнь, а не провести остаток дней в бегах. От себя убежать все равно не получится.
Она поборола желание написать прощальное письмо Соболеву и стерла набранный e-mail, хлопнув крышкой ноутбука. Девушка понимала, что никогда не вернется в этот город, и горько жалела, что так и не смогла стать обычной, нормальной, как все.
Конец XIX века
Старик так и не объявился. Николай Степанович вздохнул с облегчением. Гора с плеч его рухнула. И когда дела государственные вновь потребовали его присутствия вдалеке от дома, уезжал со светлой душой, зная – ничего его семейному счастью более не угрожает.
Сорок дней без одного дня его дома не было. Спешил обратно так, что сам себе соколом молодым представился. На подъезде к крыльцу не выдержал, спрыгнул с брички и побежал, увидев Наденьку с Верочкой. Дочери, обрадовавшись, бросились к отцу в объятия, заливаясь слезами счастья. Он и сам не выдержал, всплакнул. Присел перед дочками, в личики румяные заглянул и сразу скумекал – вовсе не от радости те ревели. Так и вышло.
– Папенька, горе у нас! – всхлипнула Вера.
– Ой, лишенько! – подвывала Надюша.
У Николая Степановича сердце едва не встало. Неужели с Наташенькой чего приключилось? Или с Ольгой?
– Где Ольга? – не решившись сразу спросить про супругу, выкрикнул он, вскакивая на ноги.
– Оля уехала к своей подруге еще затемно, – кое-как успокоившись, рассказала Надюша. – Не вынесла общества урода проклятого. Папенька, до чего же он страшный! Сил нет на него смотреть.
– Ага, – перебила Вера, – вот как чертей в церковных книгах малюют! Только он еще гаже.
– Да о чем вы? Не пойму никак!
– Маменька привела в дом урода. Говорит, сын он ее. Месяц почти у нас обретается. Наш, получается, родной брат. Папенька, как же такое возможно-то? Неужто она умом тронулась?
Оставив дочерей на улице, мужчина поспешил в дом. Наташенька выговаривала что-то прислуге и не сразу заметила появление супруга. А как увидела, побледнела вся да так и осела.
– Ты вернулся, Николаша? А я и не ждала тебя сегодня, хоть бы телеграмму прислал.
– Вернулся, душа моя. – Он подошел и поцеловал жену-голубушку в висок, прижав коротко к груди. – Что произошло в мое отсутствие?
– Николаша, ты бы поел с дороги, – засуетилась она вновь, подзывая прислугу. – На голодный желудок какой разговор?
От еды он отказался, заставив Наталью Николаевну говорить немедленно. Она и рассказала. О беременности, которая, по ее словам, много лет назад оборвалась трагично, когда они с Яшкой в лесу заплутали. Наташенька тогда долго в себя приходила, все, говорила, плач ей детский слышится. Как мог, Николай Степанович успокоил супругу, привел со временем в чувства. А потом и Ольга родилась, следом за ней близнецы. История давняя забылась, но не прошла бесследно.
– Знахарь мне роды принимал, – сквозь всхлипы старалась сказать женщина. – Я ребеночка только и успела к груди прижать, когда колдун его отобрал, а потом и вовсе сказал, что тот помер. Я поверила, Николаша, уж больно был уродлив сынок мой. Не живут такие.
При каждом слове у мужчины в груди все сжималось. Как ни крути, а ведь говорила Наташенька о наследнике, плоть от плоти его.
– Николаша, – заламывала нынче руки Наталья Николаевна, – а может, под суд его, ну знахаря того? Все же он у матери родного сына отобрал. Разве законно такое?
– Незаконно, душа моя, – печально ответствовал он, – да вот вышло так, что знахарь тот не прост, с губернатором дружбу водит.
– И что же получается, ему теперь можно безнаказанно людские судьбы калечить? Или не права я, Николаша?
Права была Наташенька, во всем права. Только сколь с той правоты пользы?
Тем же вечером состоялось знакомство Николая Степановича с сыном. Все, кто ему про уродство говорил, половины передать не смогли. Как парень вошел в столовую, у него, взрослого мужика, от испугу ноги подкосились. А уродец смотрел на него и не разобрать было: смеется он или плачет.
– Как звать тебя? – совладав с трясучкой, спросил мужчина.
– Иваном дед назвал. – Урод отвечал низким, густым голосом, никак с его внешностью не вязавшимся.
– Иван, значит, – подкручивая ус, задумчиво бормотал Завойчинский. – Знаешь, кто мы такие?
Урод кивнул.
– И то, что дед твой преступник, стало быть, тоже разумеешь?
– Мой дед не виноват ни в чем! – разозлился он. – И матушка у меня медведица, а не ваша супруга. А в доме вашем мне делать нечего, я сегодня же уйду.
– Зачем же, позволь спросить, приходил, ежели уйти собрался?
– Дед велел, вот и пришел.
– Деда твоего в кандалы скоро закуют и отправят туда, откуда он уже никогда не вернется. – Николай Степанович решил, что пойдет против самого губернатора, но не даст преступнику наказания избежать.
Иван вдруг сорвался с места и убежал прочь.
– Не останавливай его, – поднял руку Николай Степанович, приказывая супруге сесть с ним за стол.
– Да как же, Николаша? – По ее щекам текли крупные слезы. – Сын все же. Родная кровь.
– Не нужен нам такой сын, Наташенька. Позору не оберешься. Волчонок дикий он, а не человек. Пусть живет со своим знахарем в лесу, нам заботы меньше.
Ночью в спальне после любовных утех Наташенька все же попросила его вернуть найденыша. Только супруг, обычно шедший у нее на поводу, проявил неслыханную твердость.
– Жалко мне его. Пропадет в лесу, когда дед помрет.
– Столько лет не помирал и здесь выживет. Спи, голубка моя. – Николай Степанович отвернулся на бок и тотчас захрапел.
Наталья Николаевна еще долго лежала, не сомкнув очей. Она так и не рассказала, что каждую ночь приходила к ней во снах медведица в белоснежной шубе и человеческим голосом, который будто бы в самой голове звучал, говорила: «Забери сына, пока не стало поздно. Раскаешься потом за содеянное, но уже не поправишь!»
Соболев ходил из угла в угол, сомкнув руки на затылке. Давняя привычка, подсмотренная у отца. Во времена его детства именно отец был для своего сына главным супергероем, а не какой-то человек-паук, которым мечтают стать многие современные мальчишки. Оно и понятно. Никто не хочет прилагать усилия для обеспечения себе комфортного существования. Куда проще дождаться радиоактивного паука, который цапнет тебя за палец, и утром ты проснешься новым человеком: сильным, красивым, богатым. Девушки склонятся подле твоих стоп, преступный мир содрогнется от одного звука твоего имени, а лично мэр города вручит тебе грамоту и плитку шоколада за выдающиеся заслуги.
– Пап, зачем ты так делаешь? – спрашивал маленький Андрей, глядя на отца снизу вверх. – Боишься голову уронить?
Отец смеялся, присаживался на корточки и долго смотрел сыну в глаза, словно пытался заглянуть куда-то глубоко сквозь собственное отражение на карих радужках. Он был хорошим человеком, его батя. Как же теперь паршиво понимать, что остался один. И почему родители не могут жить чуточку дольше? Мама любила повторять, что ее Андрюша вырастет, отучится и станет уважаемым человеком. Тогда еще ценились такие профессии, как инженер, доктор или даже строитель.
Андрюша же вырос и стал альфонсом. Так про него говорили все вокруг, знавшие его и Татьяну – дочку влиятельного человека. Отец ее был большой шишкой, бывшим криминальным воротилой и много еще кем. Почему-то никто не видел, как семнадцатилетний парень ночью залезал к своей Танюхе на балкон третьего этажа с зажатым во рту цветком, стараясь не разбудить вредную старушенцию, живущую ниже. Как же ее звали? Клавдия Ивановна или Степановна? Теперь уже не важно. Вряд ли она до сих пор жива, уже тогда женщина была похожа на высушенную мумию. Ее боялся весь двор, не только дети, но и взрослые.
Он лез по балконам, рискуя сломать себе руку или ногу, только для того, чтобы поймать ласковый взгляд любимой женщины, ощутить прикосновение нежной руки к щеке, украсть кроткий поцелуй.
Ей было чуть больше шестнадцати, его Танюхе, когда они вместе сбежали в соседний город и целую неделю прожили в раю. Да, тогда ободранная однушка с орущим алкашом-соседом за картонной стеной казалась им двоим настоящим эдемским садом. Андрей вел себя как настоящий рыцарь: красиво ухаживал за дамой сердца, не смея зайти дальше целомудренных поцелуев и робких, неуверенных ласк. Они спали в одной постели, не снимая одежды. Не потому, что не доверяли друг другу, наоборот, доказывая каждым своим поступком силу и крепость их любви. Это сегодня секс на первом свидании считается чем-то само собой разумеющимся, а развязное поведение молодежи никого не удивляет. Он еще застал то время, когда личная жизнь не делалась достоянием социальных сетей и Интернета. А может, ему только так казалось, что все вокруг ведут себя точно так же? Не важно.
Когда через неделю в съемное жилье ворвались трое амбалов и утащили Танюху в машину, поджидающую внизу, Соболев ревел раненым зверем, готовый разорвать уродов, покусившихся на их счастье. Они смеялись, пока парень лежал в луже собственной крови; наносили новые удары тяжелыми берцами, когда тот поднимал голову, с трудом открывая глаза. И угомонились, только увидев, что Андрей едва дышит. Это произошло в день его рождения, в самой середине лета.
Он провел в больнице почти полгода, врачи собирали его как пазл, рассыпанный на полу, не особо надеясь на благоприятный исход. Мама с отцом дежурили у постели сына по очереди, как только родственникам разрешили визиты. Его бедная мама! За несколько месяцев она постарела на добрые двадцать лет. Ее красивое лицо покрылось скорбными морщинами, кожа сделалась серой. Она сильно похудела, а когда однажды сняла шапку, Андрей испугался. Смоляные кудри еще совсем молодой женщины сделались белее снега. Парень сжимал кулаки в бессильной злобе. В произошедшем он винил себя одного.