– Ты обещал не вспоминать, – притворно надула губки Алиса и спряталась от него за раскрытой папкой меню.
– Больше не буду. Даю слово!
– Я тебе верю. – Алиса положила свою руку на руку Виктора и слегка сжала.
– Пора поговорить о делах. – Виктор умел меняться молниеносно. Только сейчас перед ней сидел балагур и весельчак с мягкими чертами, и вот уже ему на смену пришел совсем другой человек: жесткий, сосредоточенный, резкий. – Вот здесь твоя новая биография. – Он положил на стол перед Алисой флешку. – Как ты и просила, я убрал все неприятные моменты, связанные с интернатом и твоим братом. – Новый Виктор не подбирал слов, не боясь обидеть, задеть, растеребить раны. Он говорил четко по делу, без лишних сантиментов.
Об услуге его попросила сама Алиса. Виктор объяснил ей простую вещь: он не сможет быть с ней рядом всегда. Болезнь рано или поздно сломает его окончательно, и тогда Алисе придется пробираться сквозь жизненные дебри одной. Останутся ли рядом те люди, что сейчас смотрят тебе в рот и стараются угодить, неизвестно. Вполне реален и такой сценарий, при котором ей нужно будет начинать все с самого начала, и такие вот пятна в биографии могут сильно навредить.
Она вообще многому научилась у Виктора. Пять лет, проведенных в университете, дали ей знания, он же поделился опытом.
– Нина не стоит даже твоего мизинца. – Виктор снова поднял неудобную тему, но с тем Виктором, которым он в тот момент был, Алиса не посмела спорить. – После моей смерти она быстро спустит накопленное и останется на бобах. Но я чувствую свою вину перед ней. В прошлом я совершил много ошибок, может быть, получится искупить хотя бы некоторые.
Тогда Алиса еще не знала, что видит Виктора в последний раз. Вечером того же дня он покончил с собой, спрыгнув из окна, отправив прощальным подарком Алисе мелодию, которая после еще долго преследовала молодую женщину в кошмарах: во сне и наяву. Ту самую, которая звучала в момент ее признания в любви к Виктору.
Алиса стерла все следы своего присутствия в интернете: удалила свои данные из социальных сетей, заблокировала почтовый ящик, огородив себя от внешнего мира высокой стеной.
На похороны пришли только они с Ниной. Не потому, что у Виктора не было друзей, он сам так распорядился в своей прощальной записке.
Нина за все время, пока гроб опускали в землю, не проронила ни единой слезинки. И только когда первые комья земли полетели в черный зев ямы, ее точно прорвало. Она бросалась к краю могилы, кричала и плакала. Алиса с трудом смогла ее удержать, прижимая к себе изо всех сил.
Алиса похоронила в тот день частичку себя. Она смотрела в зеркало и не узнавала собственного лица. Как же ей хотелось содрать с себя кожу, переродиться в новых воспоминаниях, в новой жизни и новой судьбе. В каком-то диком исступлении она схватила ножницы и стала срезать свои белокурые локоны. Выла, бросаясь на стены, желая исчезнуть, раствориться, только бы не испытывать больше той боли, которая не отпускала ее ни на миг.
Она уехала, не в силах находиться там, где остались ее растоптанные надежды. Последние ростки веры погибли, так и не пробившись сквозь каменные глыбы страха перед будущим и разочарований прошлым.
Билет в новый город она брала наугад – лишь бы подальше.
Под мерный стук колес, прислонившись виском к стеклу, уезжала в неизвестность яркая брюнетка с карими глазами, в которую превратилась Алиса Маркина.
Алиса брела по почти забытой тропинке. Ей даже показалось, что та еще сильнее заросла травой. Рядом находился тот, чьего лица она никогда не видела. Он молчал, и лишь его тихие шаги не позволяли Алисе думать, что она идет по тропинке одна.
– Где ты был так долго? Почему не приходил?
– Я не мог. Он находился рядом с тобой.
– Кто он?
– Зло. – Короткий ответ подхватил ветер, забросил в густые кроны деревьев, многократно размножив.
– Я больше тебе не верю, – она говорила спокойно и лишь где-то глубоко внутри шевелилось забытое чувство, когда-то зародившееся на этой самой тропинке. – Ты меня бросил!
– Я не бросал тебя. Всегда был рядом. Просто ты не замечала моего присутствия, вот и все.
– Скажи, я любила тебя? – Ей вдруг показалось, что в руке у нее снова зажата ромашка.
– Ты не могла меня полюбить. Меня нет.
– Чудной. Но я понимаю. Я придумала тебя. И в тот вечер, когда я шла с Пашей, мне помог вовсе не ты. Это был мой брат, я теперь знаю.
– Ты же понимаешь, что говоришь неправду?
– Зачем мне врать? – Алиса даже остановилась и повернулась к своему спутнику, как обычно не сумев сфокусироваться на его внешности.
– Самообман – самая страшная в мире вещь. Ты боишься совсем не того. Тот, другой, не может тебе навредить, он здесь, с нами.
– А где медведь? – зачем-то спросила она, хотя и не собиралась.
– Умирает. Если он одержит верх, зло восторжествует.
– Почему ты не помешаешь ему?
– Еще не время. Но однажды все разрешится. И тогда ты сможешь меня увидеть.
Алиса хотела повторить сказанные слова. Но ее губы шептали уже в пустоту:
«Не верю…»
Конец XIX века
– Ты, Иван, без меня пропадешь, – причитал дед, – потому слушай, что я тебе скажу. Мать твоя жива по сей день. Живет не сказать чтобы далеко, в Медвежьих Озерах.
– Моя мать – медведица, ты сам говорил, дед! – Иван вытер рукавом взмокший лоб, отвлекаясь от колки дров. – Не хочу ничего другого знать.
– Охолонись! – Дед впервые в жизни поднял на него голос, и Иван притих, подивившись такому повороту. – Дело тебе говорю, а ты знай – слушай. Мать твою зовут Наталья Николаевна Завойчинская, при муже она, дочки имеются. Ты полноправный ее наследник и, ежели чего, можешь права свои предъявить. Она не отвертится, уж поверь мне.
Иван не понимал уверенности деда, да и все равно ему было. Никакой другой матери ему не нужно, кроме той, что он обязательно дождется. Медведица придет за ним!
Дед стоял на своем, как березовый чурбан – не сгибаясь. Пришлось Ивану пойти в усадьбу по его велению. Дом ему не понравился. Большой, неуютный: комнат уйма, а проживают в нем всего пять человек.
Наталья Николаевна и впрямь приняла его, даже комнату под жилье выделила. А вот молодые хозяйки с первого же дня невзлюбили. Уродом называли, лица прятали, когда Иван им навстречу шел. А потом вдруг переменились, ласковыми стали, угодливыми.
– Ванюша, – как-то сказала одна, то ли Надя, то ли Вера, не различал он их. Хоть бы ленты в волосы разных цветов вплетали! – пойдем с нами на ярмарку. Маменька мигренью мается, папенька в командировке, а одних нас не отпускают. Вот и просим тебя, как старшего брата, о помощи.
До того у них личики были ласковые, просто ангелочки небесные, что, не почуяв подвоха, Иван согласился. Снарядили бричку, поехали. Кроме хозяек увязалась за ними чернавка Алена. Единственная, кто на него смотрела без страха и отвращения. Даже улыбалась и здоровалась по утрам.
Как приехали, ангелочков будто бы подменили. Кроткие сестренки, что по дому ходили тише воды, опустив очи долу, теперь как заправские зазывалы кричали, собрав вокруг себя народ:
– Посмотрите, кто тут у нас! Не человек и не зверь, чуда заморская!
Иван и сам заозирался в поисках чуды, пока не понял, что люди в него пальцем тычут и ржут, что те кони. Он так и стоял посреди ярмарочной площади, окруженный плотным кольцом, а народ прибывал на задорный призыв его малолетних сестер.
– Ой, гляньте-ка, – толстая баба с гусем под мышкой орала едва ли не громче всех, – он штаны промочил!
Новый взрыв хохота накрыл его с головой, совсем как в прошлом году, когда с крыши сошел снег, а он под той крышей прогуливался. Было так же обидно и мокро. Убежать бы, спрятаться, так не дают. Выставляют вперед ручищи, рожи корчат да улюлюкают.
– Как вам не стыдно? Люди, посмотрите, на кого вы похожие? Он же человек живой! – Голос Алены пробился к нему, точно глоток свежего воздуха. Иван поискал ее глазами: маленькая, в косынке набекрень – она стояла, уперев кулачки в тощие бока, гневно сверкая глазенками.
Люди начали на нее наступать, дабы пигалица не мешала им веселиться. Алена присела на корточки, закрыв руками голову. А голодная до развлечений толпа смыкала живое кольцо, готовая разорвать ее – крохотного птенчика.
Иван прорвался к ней и заехал без разбору в морду первому же мужику.
– Смотрите! Урод драться полез! Ату его, братцы!
Знатно его тогда избили. Два зуба вышибли, глаз здоровый почти не видел целую неделю и ребра все до одного ломило. Аленка помогла Ивану забраться в бричку, сама в козлы залезла и всю дорогу на него оглядывалась, причитала:
– Ты держись, миленький, скоро дома будем.
А близняшки потешались над ее добротой, называя убогой, и все туфельки прятали, чтобы он кровью своей их не запачкал. Наталья Николаевна доктора позвала, но дочерей не наказала, только до вечера велела из покоев не выходить.
Алена стала часто к Ивану заглядывать, пока он на поправку шел. Каждую минутку свободную выкраивала, чтобы просто рядом посидеть. Девушка гладила его по голове, шептала ласковые слова и боль чудесным образом уходила. Сильнее дедовых настоек любовь девичья помогала. Иван и сам не заметил, как влюбился. И даже когда из усадьбы ушел, продолжал приходить к своей зазнобушке. Никто его не замечал, тайными тропами всякий раз пробирался.
Иван всё пытался начать разговор, предложить ей уйти с ним, но так и не решился. Дед замечал его томления и все же не вмешивался, только ухмылялся в белую бороду.