Ви давно знала, что все живые существа находятся в родстве. Паразиты. Черви. Большая белая акула с зубами в несколько рядов. И сама Ви.
При мысли об этом по коже Ви побежали мурашки. Ничего себе родственнички!
Тем не менее ей очень нравилось слушать, как бабушка рассказывает об эволюции – о том, что все животные на Земле произошли от одного-единственного предка – скользкого сопящего существа, которое первым выбралось из океана на сушу.
«Мы – звездная пыль», – пел Джонни Митчелл.
«“Я есть”, – сказал я, но меня никто не услышал…» – вторил ему Нил Даймонд.
Еще бабушка говорила, что эволюция человека еще не завершена, что этот процесс продолжается и будет идти еще, возможно, тысячелетия. «Ты только подумай, Виолетта, – сказала она однажды. – Человек – еще далеко не завершенная конструкция, работа еще идет. Что, если мы, врачи и ученые, найдем способ ускорить этот процесс?»
Рядом с микроскопом лежала на столе золотистая пачка «Бенсон энд Хеджес» и стояла пепельница, полная окурков. Ви провела по глянцевой пачке кончиком пальца. Взгляд ее упал на белый стеклянный шкаф, где бабушка хранила различные лекарства и материалы, которые использовала во время экспериментов. На верхней полке она заметила флакон с хлороформом и морилку, к которым бабушка прибегала, когда хотела избавить лабораторное животное от лишних мучений. «Это – часть профессии врача, – сказала она. – Не допускать ненужных страданий».
Буквально в прошлом месяце бабушка привела Ви в подвал и научила пользоваться морилкой. У нее была мышь, которую она пыталась вылечить, но лечение не помогло, и бедный зверек не мог ни есть, ни пить. Она вообще больше ничего не могла – днями напролет мышь лежала в углу клетки, время от времени судорожно подергиваясь.
Ви знала, что другого выхода нет, но ее все равно мутило. Ей было очень жаль всех лабораторных животных, которые погибли в результате операции или эксперимента, но бабушка сказала, что грызуны отдают свои жизни во имя высшей цели, потому что только с помощью опытов на мышах она может найти новые способы помогать людям.
Следуя бабушкиным инструкциям, Ви открутила крышку флакона с хлороформом и пипеткой капнула несколько капель на ватный тампон.
Как сказала бабушка, во времена Гражданской войны хлороформ наряду с эфиром широко использовался в качестве наркоза при проведении хирургических операций, чаще всего – при ампутациях конечностей. Сладковато пахнущей жидкостью смачивали тряпку и держали над лицом раненого, пока он не отключался. Но если ошибиться с дозой или дышать хлороформом слишком долго, предупредила бабушка, у человека могут отказать легкие.
«Хорошо, Виола, молодец», – сказала она, когда Ви, взяв намоченный хлороформом тампон, поместила его в банку, в которой когда-то хранилась фасоль с приютского огорода. Сама бабушка достала из клетки умирающую мышь и передала девочке. Ви, прощаясь, погладила крошечную головку, покрытую короткой белой шерсткой. Мышь трепыхнулась у нее в руках, уперлась в кожу слабыми лапками. Ви почувствовала, как быстро-быстро стучит ее сердечко. «Прости нас», – вздохнула она и, опустив мышь в банку, быстро завернула крышку.
Мысленно она молилась богу Милосердия. «Пусть это будет быстро», – думала она, прикусив губу. Надо задержать дыхание, решила она про себя. Не буду дышать, пока все не закончится.
Только не плакать! Только не плакать! Только не плакать!
Врачи не плачут.
Врачи не должны допускать, чтобы эмоции повлияли на их мышление или помешали делать то, что делать необходимо.
Ви ни разу не видела, чтобы бабушка плакала.
Белая мышь в банке приподнялась на задние лапки. Отчаянно скребя стекло передними, она пыталась вскарабкаться по гладкой поверхности, борясь за жизнь с энергией, какой Ви от нее не ожидала, но секунд через пятнадцать мышь расслабленно вытянулась на дне и заснула.
Ви перевела дух.
«Не торопись снимать крышку, – предупредила бабушка. – Следи за дыханием. Убедись, что все кончилось».
Ви смотрела, как замедляется дыхание мыши. Наконец настал момент, когда она уже не могла уловить ни малейшего движения. Ви была уверена, что мышь умерла, но на всякий случай выждала еще полминуты, отмеряя время по секундной стрелке своего «Таймекса». Тик-так-тик-так… Глядя на банку, она думала о том, находится ли внутри душа мыши, витает ли она между стеклянных стенок подобно облачку влажного воздуха? А может, у мышей вовсе нет души? Бабушка в души не верила, она оперировала такими понятиями, как «эго», «суперэго» и «ид». Не раз она говорила, что каждое живое существо представляет собой сверхсложную систему, состоящую из клеток, нейронов и различных химических соединений, но душа? Дух? Где результаты измерений? Где доказательства?
«Отличная работа, Виолетта», – сказала бабушка и, опустив руку ей на плечо, слегка сжала. Потом она вытряхнула мертвую мышь в металлическое ведерко для мусора, но когда бабушка отвернулась, Ви потихоньку вынула ее оттуда, отнесла в сад и похоронила, отметив место маленьким черным камнем.
Сейчас Ви попыталась открыть шкафчик с хлороформом, но он был заперт.
Справа от микроскопа стоял пустой бокал из-под мартини и тарелка с нарисованными подсолнухами, на которой осталось несколько крошек от сэндвича. Слева лежала стопка книг: медицинский словарь, «Настольный справочник терапевта», книга по анатомии и «Описание хирургических вмешательств». Рядом с ними Ви увидела один из бабушкиных блокнотов – тетрадь на кольцах с обложкой в серо-черную крапинку. На тетради лежал карандаш.
«Открой, если осмелишься!»
У бабушки было полно тетрадей и блокнотов. Она записывала все: результаты экспериментов, сведения о пациентах и многое другое.
Чувствуя, как похолодели руки, а по спине между лопатками побежали струйки пота, Ви потянулась к тетради.
Ей всегда казалось, что лопатки – это напоминание о том, что еще сравнительно недавно люди были крылатыми. Порой она почти могла представить себе, каково это было – иметь крылья, чтобы взмыть высоко-высоко. Во сне Ви летала довольно часто: ей снилось, будто она распахивает окно спальни, вылетает наружу и долго кружит над домом, над Приютом, над холмами и лесом, понемногу поднимаясь все выше, пока знакомые здания не превращаются просто в точки.
То же самое чувство посетило ее и сейчас. Ей казалось, что она каким-то образом покинула свое тело, взлетела под самые облака и глядит с высоты на все, что происходит далеко внизу.
Мыши и крысы в клетках шуршали, хрустели и попискивали – тревожно, предостерегающе. Громыхали и повизгивали неуклюжие колеса, вращаясь в безостановочном ритме, и в точно таком же ритме кружили мысли Ви, которая продолжала сидеть неподвижно, глядя на тетрадь на столе.
Давай, действуй!
Не смей! Не надо!
Действуй, не трусь!
Обернувшись, Ви еще раз вгляделась в полумрак, в котором прятались изломанные тени, поежилась под взглядами множества красных глазок. Глаза заспиртованного поросенка оставались по-прежнему закрытыми, но ей показалось – он изменил свое положение в банке и словно ждет, что же она будет делать дальше.
Строгий запрет распространялся и на бабушкины тетради и блокноты. Открывать их и читать записи не разрешалось ни под каким видом. Даже прикасаться к ним было нельзя.
Но Ви дала Айрис честное слово…
А честное слово что-нибудь да значит!
Должно значить.
Ви открыла тетрадь на первой странице. Судя по дате, бабушка начала ее почти два месяца назад.
Кто мы без наших воспоминаний?
Без наших страхов?
Без наших травм и страданий?
Что помнит тело и не помнит разум?
Возможно ли, чтобы наши воспоминания фиксировались на клеточном уровне?
И если это так, существует ли способ удалить их, очистить клетки, заставить тело забыть?..
Дальше следовали схемы, изображения клеток, короткие заметки, которых Ви не понимала, фразы на латыни, многоэтажные химические формулы.
В последнее время Л. С. стало хуже. Пришлось перевести ее обратно в Цоколь-западный.
Возможно, придется прибегнуть к крайним мерам.
Ви перевернула несколько страниц и наткнулась на последнюю запись, датированную вчерашним днем.
Проект «Майский цветок»:
Пациент С. идет на поправку. Скорее всего, она ничего не помнит ни о том, что было раньше, ни о времени, проведенном в Цоколе-западном. Каждый день она узнает, запоминает что-то новое. Тесты показывают, что успехи, которые она делает почти во всех областях, намного превосходят средний уровень. Буду продолжать лекарственную терапию и гипноз. Возможно, когда-нибудь я могу выпустить ее в большой мир, чтобы окончательно убедиться…
Свет над головой Ви несколько раз моргнул.
Сигнал!!!
Ви захлопнула тетрадь, положила на прежнее место, а сверху водрузила карандаш. Выключив настольную лампу, она вскочила, погасила свет над секционным столом и, окинув быстрым взглядом подвальную комнату, попыталась припомнить, к чему она прикасалась, что могла сдвинуть с места. Но все вокруг выглядело точно так же, как и когда она сюда пришла, – в этом Ви была уверена.
Верхний свет снова заморгал – чаще, настойчивее, тревожнее.
Прыгая через две ступеньки, Ви ринулась по лестнице вверх. Айрис, беспокойно приплясывавшая на верхней площадке, взглянула на нее с мольбой. С веранды доносились голоса Эрика и бабушки.
Выключив свет, девочки бесшумно проскользнули в гостиную, включили телевизор и плюхнулись на диван. Передавали шоу «Справедливая цена», какая-то женщина в цветастом платье вращала большое колесо.
Бабушка вошла в прихожую, Эрик – следом.
– Говорю тебе, я почти поймал Большого Белого Крыса, но он…
– Не сейчас, Эрик, – резко перебила бабушка. Это было странно – обычно она разговаривала с внуками совершенно в ином тоне. Может, в Приюте что-то случилось, какая-то неприятность?