Я сделал глубокий вдох:
– А что это значит – главы?
– Не главы, – поправила Коко, – а Главы. С большой буквы.
– Откуда ты знаешь, что я имел в виду с маленькой?
– Услышала в твоем голосе.
Нзази схватил металлическую лейку, танцуя, пошел вдоль рядов растений, поливая на ходу.
– Ну ладно, хорошо… – Я прокашлялся. – А что такое Глава?
– Терпение, таракашка, – сказала Коко.
– Кузнечик, – сказала Мэд.
Коко приподняла бровь:
– Ты уверена?
– Да, вполне.
Коко пожала плечами:
– Терпение, кузнечик.
…
Эти ребята были не только стаей гусей. Они были деталями головоломки, забитым под завязку багажником, так же маловероятно организованными, как и маловероятные полки в их маловероятном обиталище. Я стоял, вытирая слюнявый рот. Пятое колесо в телеге, чувак, который вечно говорит что-то нелепое, словно объятия сбоку (вроде «о» или «чего»). Не деталь от головоломки, а скорее коробка, в которую они упакованы.
Я расстегнул рюкзак и достал треники с эмблемой «Метс». Папа называл их метсиками, и меня это страшно бесило.
А теперь… эх, черт. Я скучал по этому слову.
– Ты сказала, что покажешь, где переодеться…
– Точно. – Мэд спрыгнула с дивана. – Пойдем. Мне как раз надо покурить.
Зажав метсики в одной руке, я взял рюкзак в другую и собирался последовать за ней, но Коко сказала:
– Ты думаешь, украдем твое барахло? Такие мы жалкие, отвратительные оборванцы?
Я вынул из бокового кармана айпод и глазные капли, положил рюкзак на место и попытался стереть из мыслей образ Коко, запускающей грязные ручонки в папину урну.
– Думаю, ничего не случится.
Коко улыбнулась театральной улыбкой и положила руку на сердце:
– Ваше доверие ужасно много для нас значит. Правда, Удав. Эй, слушай, а телефон у тебя там есть? С играми?
– Прости, – ответил я. – Оставил его дома.
Мэд ждала у входной двери, накинув радужную куртку и засунув руки в карманы. Вязаная шапка тоже вернулась на место. Я внезапно ощутил желание нарисовать ее. Художник из меня был никакой, да и поклонник искусства так себе. Мне хватало знаний ровно настолько, чтобы знать, что я ничего в этом не смыслю.
Мэд достала из кармана сигарету и заткнула за ухо. Обычно я считал, что курение отвратительно. Но теперь вдруг оно казалось мне сексуальным, но не так, как у соблазнительниц с сигаретой. Мама с папой раз в неделю пересматривали «Касабланку» (разумеется, тогда я ненавидел эти сеансы, а теперь скучал по ним, бла-бла-бла), и мысль о курящей Мэд по ощущениям была похожа на этот фильм. Сексуально, как «Касабланка».
Ну, я, в общем, не знаю.
В этот момент я не думал сердцем моего мозга. Я думал палубной оружейной установкой моей USS Ling.
Затянуться.
Выдохнуть.
Успокоиться.
– Ну что, Гарри Конник Младший-Младший, доложите обстановку!
Если бы эта раздутая туша не плавала спиной наверх, я бы решила, что он сдох. Я свесила ноги с канала «У золотой рыбки» и ждала, пока Вик закончит мыться и переодеваться. Он был удивлен качеством уборной, и, честно, его можно понять. Хотя, в отличие от парникового жилища, туалетной комнатой мы пользоваться официально не могли. Гюнтер и понятия не имел, что мы научились пробираться в окно магазинчика сувениров, а оттуда в ванную. Хотя если бы он узнал, то с чего бы ему расстраиваться? Не помню, когда в последний раз к нему заходили покупатели.
Небо по-прежнему напоминало холодный свинец, но по крайней мере ненадолго прекратился снег. Я зажгла следующую сигарету, и тут снова появился Гарри Конник Младший-Младший. Теперь он плыл в обратную сторону.
– Срезаешь углы, а, Младший?
– Ты с кем разговариваешь?
– Черт! – Я уронила зажигалку в узкий проем между брусьями моста и услышала, как она плюхнулась в поток. – Чувак.
– Извини, – сказал Вик, присаживаясь рядом и кладя на колени комок окровавленных джинсов. – Зря ты так много куришь. От этого бывает рак.
Я злобно посмотрела на него сквозь дым и затянулась еще раз. Задержать, выдохнуть, продолжать злобно смотреть.
– Рак от чего угодно бывает.
– Верно. Но от некоторых вещей с большей вероятностью.
– А ты-то что об этом знаешь?
Он опустил взгляд на воду, и я заметила, во что он переоделся: синие треники с логотипом «Метс» на правом бедре и резинками вокруг лодыжек. Из-за них ткань над зашнурованными ботинками стягивалась букетом.
– Это мои метсики.
Я рассмеялась, выдохнув облачко дыма:
– Твои что?
– Метсики.
В том, что Вик надел эти штаны, было нечто отчаянно-величественное, словно он оглядел груду оружия, которую собрал против него мир, потом пожал плечами и швырнул еще один арбалет в кучу.
Метсики. С их помощью Вик посылал мир ко всем чертям. Я была в восторге.
И тогда я пожалела, что не пнула тех чуваков на мосту по яйцам.
Он повел глазами вверх-вниз, словно в стороны глаза у него не двигаются. Я уже несколько раз видела, как он это делает, но каждый раз меня это удивляло по-новому.
– А кто такой Младший? – спросил он.
И тут у нас под ногами появился, словно призванный королем золотых рыбок, Гарри Конник Младший-Младший.
– Вот он и есть Младший, – сказала я. – Это наша золотая рыба. Я назвала его Гарри Конник Младший-Младший.
– В честь певца?
– Да. И актера. Этот парень, похоже, не знает, что такое выходные. Звучит из каждого утюга, особенно в праздники. Так вот, этим летом в реке плавала целая куча золотых рыб, а теперь остался он один. Вот посмотри. – Вверх по течению, метрах в десяти от нас, на волнах качался красный предмет, напоминающий перевернутую салатную миску. – Это антиобледенитель. Он подогревает воду, чтобы она не замерзала. Но в этом году Гюнтер поставил только один антиобледенитель. Этого недостаточно. Рыбы начали дохнуть одна за другой, и теперь это скорее не канал «У золотой рыбки», а чума у золотой рыбки. Они просто умирали от холода.
– За исключением Гарри Конника Младшего-Младшего. Я кивнула:
– Рыба, которая не сдается.
Затянуться.
Выдохнуть.
Успокоиться.
– Мне нравится ваш парник, – сказал Вик.
– Ага, он странный.
– Не такой уж и странный.
Я недоверчиво посмотрела на него. Он что, шутит?
– Ну ладно, – кивнул Вик. – Странный, странный. Но крутой.
– Но это все равно временное жилье. Пока мы не накопим на что-нибудь получше.
Затянуться.
Выдохнуть.
Успокоиться.
– Я раньше подолгу смотрел на это место, – прошептал Вик, показывая куда-то через дорогу. – Сидел на той каменной стене и таращился в сад.
– Правда? А нас ты видел?
Он покачал головой.
– Это было давно. Мои бабушка с дедушкой жили рядом, но они… – Он резко оборвал себя и уставился на воду. – Ну вот. Я подумал, что это странное столкновение.
– Столкновение?
– Совпадение.
Вик достал носовой платок, промокнул уголок губ. Я разглядела у него на запястье болячки: пять или шесть тонких царапин, подернутых корочкой. Они не были похожи на шрам на моей голове. В школе у меня была подруга, которая резала себе руки. Нет, тоже непохоже. Эти казались тусклее;
не такие глубокие, наверно? Он достал из кармана куртки айпод, убрал длинные волосы за уши и воткнул наушники.
Ну что ж, видимо, наш разговор закончен.
Затянуться.
Выдохнуть.
Успокоиться.
– Вот, – сказал Вик, протягивая наушник.
– Ты предлагаешь мне свой наушник? – спросила я.
– Ага.
– Я думала, это только в кино люди так делают.
– То есть ты намекаешь, что мы в кино?
– Ох, если бы.
– В каком?
– Что?
– В каком фильме ты бы хотела оказаться?
Я часто видела, как другие – особенно в кофейнях или еще в том уличном кафе на Хенли, его еще закрыли недавно – говорят таким текучим странным слогом, словно разговор был распланирован и заучен еще до того, как участники открыли рты. Я редко принимала участие в таких беседах, да и то только с Коко.
– «Аполлон 13», – сказала я.
– «Аполлон 13».
– Ну а что. Том Хэнкс в космосе. Ты такой крутой, что презираешь фильмы про Тома Хэнкса в космосе?
– Насколько я помню, Тому Хэнксу в космосе приходится очень несладко. Хотя если подумать, на необитаемых островах тоже.
– Au contraire, – возразила я. – Том Хэнкс выживает и там, и там.
– Выживание. На этом твои амбиции заканчиваются.
– Конечно, блин! Ну, в любом случае, космос я люблю.
– В каком смысле?
– В прямом. Черные дыры, планеты-карлики, погасшие звезды, чей свет мы видим сквозь десятилетия. Всякое такое. Прям хлебом не корми.
Затянуться.
Выдохнуть.
Успокоиться.
– Это очень распространенное заблуждение, – сказал Вик.
– Какое?
– Что мы видим звезды, которые уже умерли и погасли.
– Нет-нет, это точно правда. Световые годы… Если звезда погасла, мы лет пятьдесят этого не узнаем. Вроде.
Вик молчал, но покачал головой, как человек, которому еще осталось, что сказать – или, еще хуже, как человек, который знает, что он прав, а ты нет.
– Ладно, Удав. Выкладывай.
– Ну просто… большинство звезд живут миллионы лет. А мы живем около восьмидесяти. Невооруженным взглядом можно увидеть тысяч пять звезд. Вероятность того, что одна из них умрет, пока я живу, довольно мала. То есть это возможно. Но маловероятно.
Затянуться.
Выдохнуть.
Успокоиться.
– Я пытаюсь понять, ты ботаник, выпендрежник или то и другое сразу.
– Не-а, я просто люблю числа. Ну а ты что думаешь?
– Честно, я уже забыла, о чем мы говорили.
Он опять протянул мне наушник.
– Может, в реальной жизни люди тоже так делают.
Было понятно, что отказа он не примет. Я вздохнула, затушила сигарету и взяла наушник:
– Что слушаем?