Она пересекает комнату быстрыми широкими шагами, кладет папку на стол и садится.
– Разумеется. Я только сделаю несколько копий.
– А если я не хочу, чтобы вы делали копии?
– Эх, а я как раз подумала, что ты готов сотрудничать.
. .
. .
Я достаю платок и протираю дырявый рот.
– Сколько сейчас времени?
Мендес со вздохом смотрит на наручные часы:
– Без двадцати шесть. Послушай, Вик. Ты не знаешь, где твоя мама?
Я качаю головой и складываю голубую ткань плотным квадратиком.
Мендес наблюдает за мной с вялым любопытством:
– Мы никак не можем выйти на нее. То есть мы с ней уже связывались раньше. Последние четыре дня она звонит вечером, чтобы узнать, нет ли новостей. Каждый раз около полуночи. Не знаешь почему?
Я не отвечаю.
– Она страшно переживает. И, судя по времени звонков, спится ей тоже не очень.
– Слушайте, чего вы от меня хотите? Я не знаю, где она.
– Ладно.
– Не знаю.
– Ладно. – Мендес прихлебывает кофе. – Просто я сегодня много слышала о твоих печалях. Ты потерял отца и чувствуешь, будто и маму тоже можешь потерять. Я знаю, что в последнее время тебе было нелегко, но мне кажется, тебе нужно знать вот что: твоя мама переживает за тебя. Она тебя любит. Вот и все, что я хотела сказать.
Те, кто тихо наблюдают, часто громко думают.
И одна конкретная мысль улетает в безмятежный эфир, словно пущенная из рогатки: если мама так переживает, почему она не берет трубку?
(ПЯТЬ дней назад)
Звучит песня «Rocket Man» Элтона Джона. Коко сидит напротив за кофейным столом, прикрывшись картами, и таращится на меня поверх этого импровизированного веера. Ее ноги свисают, не доставая до земли, и она размахивает ими в такт песне.
– Тузы есть? – спрашиваю я.
Она качает головой.
Я вытаскиваю из колоды еще одну карту.
Прошлой ночью, когда ушла Мэд, мне не спалось. Я какое-то время лежал в наушниках, надеясь, что парящие сопрано сделают свое дело. Но тщетно. В какой-то момент вернулся Баз, благоухая лежалым попкорном. Если он и заметил, что спальник Мэд опустел, то решил ничего не говорить. И пока я размышлял, куда же подевался мой сон, он сам меня нашел. Когда я проснулся, Коко сидела за столом, тасуя колоду карт.
Баз ушел рано: они договорились позавтракать с Рейчел. Коко утверждала, что не только позавтракать, но и расстаться.
– Он любит бросать своих девчонок утром, – сказала она, неловко елозя картами по столу. – Баз говорит, что невозможно орать друг на друга, поедая блинчики. Говорит, это научно доказанный факт. Я сказала, что не очень доверяю такой науке, но, если он принесет мне блинчиков с двойной порцией кленового сиропа, я охотно соглашусь с чем угодно.
Баз оставил записку, где просил нас встретиться в «Фудвиле» в полдень и обсудить третье место в папином списке. Когда я спросил Коко, где Нзази и знает ли она, куда ушла Мэд, она раздала карты и сказала, что я должен заслужить ее ответы.
И вот, спустя две партии в «пьяницу»…
– Двойки ешть? Даваш двойку!
– Чего?
– Двойки. Ешть, мальшык?
– Ты чего так разговариваешь?
Она перестала болтать ногами.
– Как – так?
…
– Нет, двоек нет.
Она вытащила карту из колоды, вставила в свой веер и опять уставилась на меня. Я был хорошо знаком с отвагой маленьких детей и с тем, что у них отсутствует внутренний монолог. Они часто говорят вслух то, что взрослые лишь думают, и я отчасти этим восхищался. Другая же моя часть была в ужасе, зная, что мне придется выйти в люди в сопровождении такого отважного ребенка.
. .
Коко все смотрела на меня поверх карт. И хотя она несомненно была начинена отвагой по самые уши, про мое лицо она пока ничего не спрашивала.
– Семерки есть? – спросил я.
– Шемерка нет.
– Что ты делаешь?
– Ты о чем?
– Этот акцент…
Коко положила карты на стол, встала и взяла банку арахисового масла с полки Маловероятных вещей.
– Я тренирую акценты. Вот этот – Норм.
– Из «Бабушки»?
– Да.
…
– Ладно, – сказал я. – А зачем?
Она запустила пальцы в банку и щедро зачерпнула масла.
– А чего там говорят про загадку, упакованную в тайну?
В моей Стране Ничего я увидел, как бойфренд Фрэнк оставил открытую книгу на диване в гостиной. Словно это его дом. У него было несколько биографий Черчилля, и в большинстве закладки застряли где-то в первой трети. Не съест, так понадкусывает.
– Уинстон Черчилль говорил про роль России во Второй Мировой.
– России! – сказала Коко. – Видишь! Совсем как Норм.
…
– Черчилль сказал, что Россия – это загадка, упакованная в тайну, спрятанную в непостижимость.
Коко причмокнула, набив рот маслом.
– Ты ботаник, а?
– Я – начинающий частный предприниматель в сфере аренды автомобилей.
– Ладно, – сказала она, убирая банку. – В общем, я загадка, упакованная в тайну, ну и все вот это вот, что ты сказал.
Учитывая, что я в данный момент играл в «пьяницу» с одиннадцатилеткой… в парнике… дожидаясь, когда наш друг бросит девушку за оладьями… чтобы мы могли обсудить третье из обозначенных мест, где мой усопший отец повелел развеять свои останки… Может, мы все – загадки, упакованные в тайну, ну и все вот это вот, что я сказал.
Коко откинулась на спинку и через несколько минут в третий раз нанесла мне сокрушительное поражение.
– Я никогда у тебя не выиграю.
Она с улыбкой раздала карты в четвертый раз.
– Знаю.
– Может, расскажешь, куда ушла Мэд?
Она снова развернула свои карты веером. У меня нет сестры, но если бы была, то мы бы, наверно, общались как-то так. Она бы немножко меня бесила и немножко веселила.
– Послушай, Удав. Я из Квинс.
– Да, ты упоминала.
– Мы в Квинс друг другу херни не скажем. Понял?
– Понял.
– Так вот, говорю тебе как есть: я понятия не имею, куда ушла Мэд. Но она вернется. Она всегда возвращается.
– То есть она уже уходила раньше.
Виниловый Элтон подходил к концу. Коко спрыгнула со стула и встала на диван. Сняв Элтона Джона с вертушки, она заменила его на старую пластинку «Sugarhill Gang».
Вик, расслабься, а? У всех есть свои фишки. Мэд читает «Изгоев», рассказывает охренительные истории и иногда исчезает. Это ее фишка. Но она всегда возвращается.
Коко вернулась на свое место у стола, расправила карты веером и опять уставилась на меня:
– Десятки есть? И не ври мне.
Похорони меня среди дымящихся кирпичей нашего первого поцелуя.
Мы целый час стояли в одиннадцатом ряду «Фудвиля», пытаясь разгадать тайну третьей подсказки. Баз пришел сюда сразу после своего свидания за завтраком, и лицо его, словно покрытое эмоциональным камуфляжем, являло собой маску решительности и стоицизма. Невозможно сказать, хорошо ли прошел разрыв и права ли была Коко насчет утешительного действия блинчиков. Мой личный опыт разрывов был невелик, если учесть, что для разрыва нужно с кем-то для начала встречаться.
С этим мне пока не очень везло. Но это пока.
Я вооружен крутейшими метсиками и крутой, но не в традиционном смысле, прической, которую когда-то носил юный милашка Роб Лоу. Так что мне-то переживать не о чем.
Нзази тоже пришел. Коко с Базом вели себя так, словно его недолгое утреннее отсутствие ничего не значит, но я не мог не думать о том, как удивительно его уход совпал с уходом Мэд.
С третьим пунктом мы зашли в полный тупик, и Баз предложил перейти к четвертому: утопи меня в нашем колодце желаний.
– Может, торговый центр? – сказала Коко.
Нзази щелкнул пальцами:
– А что торговый центр?
– Там же есть колодец желаний! В ресторанном дворике.
Я не помнил никакого колодца желаний в торговом центре, да и какую роль он мог играть в жизни моих родителей? В конце мне пришлось убедить себя, что, возможно, мама с папой пережили какой-то романтический момент (в сраном торговом центре!), о котором я ничего не знаю. Ладно, согласился я, возможно, речь идет как раз о торговом центре.
И мы отправились в путь.
По пути мы сделали небольшой крюк к «Белой манне». Коко была оттуда изгнана на неопределенный срок, и поэтому, пока Баз и Нзази делали заказ, я остался подождать с ней снаружи. Они вернулись через несколько минут с пакетом прекрасных мини-бургеров, которые мы расхватали по пути в торговый центр. (Баз, верный своей антихлебной философии, не стал есть булки.)
Раньше я восхищался ребятами так же, как восхищался «Танцем» Матисса: они были неземными, волшебными, и хотя я знал, что они настоящие, все равно не мог запрыгнуть в картину. Я мог таращиться на них, думать о них, представлять, какие они на самом деле. Но не ощущать их. А теперь я чувствовал, каков этот Танец изнутри – в их картине. Но теперь она была незавершенной. Без Мэд мне стало казаться, что я просто занял ее место в Танце. И в этом была проблема. С ней-то я хотел танцевать больше всего.
Прогулка оказалась просто ужасной: даже под синей вязаной шапкой, мой Содапоп из кино еще не привык к такому морозу.
Потом меня чуть не переехал огромный грузовик.
Вот как это случилось: я увидел Роланда (задиру в разных ботинках) и его банду на другой стороне дороги.
Пока они не увидели нас, я предложил свернуть в соседний переулок. Баз согласился, и, как раз когда я стал переходить улицу, он схватил меня за рюкзак и потянул назад, от грузовика.
– Без проблем, – сказал Баз в ответ на мои благодарности. – Доктор Джеймс Л. Конрой говорит, что в книге самое важное – нарастающее напряжение.
– Это чувак, который написал книгу о том, как писать книги?
– Тот самый, да. И когда тебя чуть не раздавил грузовик, напряжение определенно наросло.
Он, улыбаясь, хмыкал себе под нос всю дорогу. Я шел следом, вытирая дырявый кувшин. Интересно, можно ли чувствовать себя свободно рядом с человеком, который всегда ищет сюжеты и литературные приемы?