м станет совершенно наплевать, что делает другой, – самым естественным и непосредственным образом вы окажетесь на правильной дистанции от остальных людей.
Токсичное «Я» исчезает, когда мысли, желания, предпочтения логичным образом структурированы. Если токсичное «Я» прекратило существовать, то никто уже не сможет применить к нам манипуляторные приемы, и токсичный другой тоже исчезнет, поскольку мы не позволим кому бы то ни было заставлять нас страдать. Готовы ли вы позволить кому бы то ни было подвергнуть вас пыткам? Нет, страдание является частью жизни, но не нужно искать его специально.
Токсичное «Я» – это то «Я», что застревает в прошлом и препятствует развитию и росту. Вы – это ваше тело, ваши чувства и ваши мысли. Вам предстоит разобрать на части страдающее тело, ограничивающие вас эмоции и мысли, которые вас блокируют.
Часть 1. Ищем наше токсичное «Я» – внутреннего врага с тысячей лиц
Начать надо бы с проверки всех сфер вашей жизни: профессиональной, чувственной, семейной, дружеской, эмоциональной, интеллектуальной.
Посмотрите, какое место занимает каждая из этих областей в вашей жизни в настоящее время. Кому-то из вас покажется, на первый взгляд, что некоторых из них для вас просто не существует. Понаблюдайте за спонтанным чувством, которое возникает у вас в каждом конкретном случае: например фрустрация в профессиональной сфере, невысказанность, недосказанность в области чувств, беспокойство и тревога в семейной жизни, разочарование в дружеских контактах. Прислушайтесь к себе, постарайтесь понять, как эти сферы влияют друг на друга: например, профессиональные успехи могут помочь не ощущать растерянность в сфере эмоций, душевную пустоту. Спросите себя, чувствуете ли вы, что где-то «застряли» или в чем-то фрустрированы.
Вы чувствуете себя уверенно отнюдь не потому, что в вашей жизни все идет прекрасно.
Мы часто повторяем самим себе «надо двигаться вперед», не замечая, что речь идет скорее о бегстве вперед. Идти вперед вовсе не значит, что надо упорствовать в своем несчастье, как стойкий оловянный солдатик. Когда мы давим на газ, невзирая ни на что, мы можем запросто въехать в стену. Чтобы обнаружить свое токсичное «Я» и начать наконец строить жизнь, о которой мечтаем, лучше на какое-то время отложить в сторонку наше эго и то, в чем мы уверены. Подведение итога – процесс всегда несколько болезненный. В любом случае книга, конечно, не сможет дать ответ на все индивидуальные вопросы, провести диагностику или определить готовые характеристики вашей личности. У одних людей все выглядит вполне гладко, они играют роль, которую сами не осознают. Другие спокойны, потому что живут в глубоком согласии с самими собой, не испытывая дискомфорта. Есть и те, кто извлекает бессознательную выгоду, приспосабливаясь ко всему. Собраться и взять себя в руки, до кончиков ногтей, – это серьезный труд! Отправляясь на поиски самого себя, вы рискуете встретиться с интересными вещами, которые, правда, могут и привести в замешательство. Не вздумайте осуждать себя и не падайте духом. Не торопитесь делать выводы. Будьте веселы и любознательны: понимание самого себя – это основа счастья.
Чтобы не потеряться, как мифологический Тесей[8] в лабиринте, вам придется потянуть за нить – нить Ариадны. Она потребует от вас задать самому себе вопросы, которые помогут найти причины неблагополучия: это может быть некое убеждение или опыт, заставляющие вас бесконечно переживать одно и то же разочарование, испытывать одно и то же неудовлетворение, наталкиваться на одну и ту же преграду. Не бойтесь, вы просто сможете найти более подходящий жизненный путь.
Список ответов всегда полон неожиданностей. Они не обязательно приятны, но всегда приносят освобождение.
Это простое упражнение создаст у вас ощущение большей ясности мысли, даже если оно сопровождается усилением таких эмоций, как агрессия или тревога. Попробуйте понаблюдать за собой без паники. Затем отметьте, что конкретно поможет их смягчить. Например: «Я могла бы чувствовать себя лучше в области отношений, если бы… сказала Фабрису, что его постоянные сомнения мешают мне поверить в себя и утомляют меня»; «Я смогу гордиться собой, если начну искать новую работу, а не продолжу работать там, где у меня нет шансов быть оцененным по достоинству».
Не бойтесь говорить с самим собой. Вы – личность. Более того, вы единственный человек, с которым вам, определенно, предстоит провести всю свою жизнь. Не игнорируйте сами себя! У вас только одна жизнь, но она принадлежит только вам. Никто не обязывает вас терпеть!
Прежде всего вам следует оценить, до какой степени и в какой области ваше отношение с самим собой токсично.
К счастью, совсем не обязательно, что дело обстоит одинаково во всех областях. В любом случае мы – некое единое целое, и токсичность быстро распространяется на все сферы жизни, поскольку наше тело и наши оценки реагируют на наши мысли и убеждения. Например, профессиональное выгорание воздействует на качество интимной жизни и т. д.
Негативные мысли, терзающие вас, похищают вашу энергию, вызывают состояние усталости и подавленности, усиливают телесный стресс, ослабляют иммунную систему, что в свою очередь только подтверждает тот самый негативный образ самого себя, который у вас уже сформировался.
И как не чувствовать себя подавленным и жалким всякий раз, когда силы уходят неизвестно куда? Прошлое способствовало созданию у нас некоего образа «Я», которое сознает себя только таким, каким было задано изначально: в виде ложного образа себя, запертого внутри страдания. То самое «Я-жертва» или «Я, которое себя не любит» – не важно: это ужасное существование, признаем мы это или нет. Некоторые люди приходят на консультацию, испытывая это болезненное неуважение к самому себе. Другие замещают его гордостью и тем самым побегом вперед.
Теперь, чтобы начать очищение сознания от наших негативных установок и остановить внутренние разрушения, нам надо выяснить, в какой (или каких) сфере (сферах) наше токсичное «Я» проявляет себя наиболее активно!
У многих из нас в жизни был негативный опыт, который нас сильно травмировал и лег тяжким грузом на наши представления о себе, о других и о жизни. Этот опыт вполне мог создать тот самый, не любящий себя образ «Я». И дело не только в травматичности такого опыта. Способность человеческого существа развивать и поддерживать доброжелательность по отношению к самому себе и другим формируется под влиянием множества факторов, некоторые из них могут быть и врожденными.
В следующей главе я буду говорить о травматизме в целом: об особом влиянии семьи, глубоких следах, которые оставляют у ребенка семейные отношения.
В результате вы сможете понять, смогли ли все эти факторы создать у вас здоровое и спокойное отношение к самому себе.
1. Травмы и семейные тайны
Дрожь, тошнота, испуг… Всем нам рано или поздно приходится переживать состояние шока. Увы, потом пережитое может возвращаться в виде воспоминаний, захватывающих нас врасплох – мы же полагали, что все это давно и благополучно забыто.
Мелисса, 24 года. В детстве с ней плохо обращался отец. Она только что переехала на новую квартиру вместе со своим другом. Она рассказала: «Я повернулась, а он смотрел на меня с насмешливой улыбкой отца. Я никогда раньше не видела у него этого выражения, он всегда такой милый. Это произвело на меня ужасное впечатление, я думала, что меня сейчас стошнит».
Доминик недавно развелся с женщиной, которая много лет его обманывала, пытался начать встречаться с новой девушкой. Он мне признался: «Она улыбалась, отвечая на сообщения друзей, а я всякий раз думал: “Вот опять это началось”. У меня закружилась голова. Я ей сказал, что не готов к новым отношениям и буквально сбежал».
В этих конкретных случаях тревога более или менее осознанна. К примеру, у Доминика она затрагивала область эмоциональных отношений. Сначала он пытался ее не замечать, избегал привязанности, предпочитая вступать в отношения исключительно физиологического плана; но потом встреча с девушкой показала, что он постоянно опасался повторения прошлого. Доминик не мог себе даже представить, что девушка на самом деле посылала сообщения друзьям, а не любовнику.
Воздействие травматического шока
После травматичного события мы, сами того не осознавая, часто переносим прошлый опыт в будущее и интерпретируем ситуации, слова и взгляды с учетом пережитого, оставившего свой отпечаток. Если в детстве вы пережили обесценивающее и враждебное отношение брата, сестры или родителей, необходимо проделать определенную работу по очистке такого рода «фильтров», чтобы в дальнейшем не рассматривать другого человека как обязательно похожего на тень из прошлого.
Действительно, встречая другого человека, наш мозг, не выносящий пустоты, стремится заполнить ее образами из нашего опыта.
Когда мы знакомимся с новым человеком, мы иногда стремимся бессознательно приблизить представление о нем к образам знакомых нам людей. А поскольку мысль материальна, мы способны, сами того не замечая, приписать ему поведение родителя или брата, которых он напоминает нам физически. Мы вернемся к этому дальше, в описании любовных отношений, чтобы показать, как действуют подозрительность или прошлый неудачный выбор, как мы можем превратить человека, который изначально таким не был, в токсичного.
Самые заметные травмы проявляются прежде всего в «негативных» симптомах: так, аффективная анестезия, то есть полная утрата способности испытывать эмоции, может представлять собой на самом деле буквальную ампутацию чувств, необходимую, чтобы не сойти с ума.
Солаль выглядит безупречно: аккуратный и даже какой-то безликий, он сидит на краешке кресла и рассказывает мне невыразительным голосом о своем несчастье. Его младшая сестра умерла прямо у него на глазах, когда ему было пять лет. Его травма никак не проявляется внешне. Симптомы болезни проявляются лишь косвенно, через оставленные чувствами пустоты: он мало говорит, мало улыбается, ничего не чувствует. В нем нет никакого движения. Он – пациент без истории. К счастью, его воображение функционирует вполне нормально, и позволяет нам проникнуть в его внутреннюю жизнь. Он говорит: «Я похож на айсберг. Я холодный и, глядя на меня, ничего нельзя увидеть. Все спрятано подо мной». Но однажды в субботу утром вдруг началось таяние льдов.
Отрицая страдания прошлого и одновременно влияя на интерпретацию настоящего, травма не оставила в сознании пациента места для собственного мышления, для регулирования эмоциональных состояний и отношений. Мы очень долго работали с последствиями трагедии, и однажды Солаль сказал мне: «Без вас я бы так и остался этаким ежиком, мягким внутри, колючим снаружи». Я ответила: «Ежиком? А может быть, зомби? Без помощи, давшей силы подумать о невыносимом, вы бы продолжали существовать как зомби. Чтобы не расставаться с тем младенцем, в смерти которого вы чувствуете себя виноватым – потому что не смогли ее предотвратить».
Под внешним обликом хорошо воспитанного подростка прятались неподвижность и скованность покойника, зомби. Чтобы освободить мальчика от груза вины, помочь преодолеть состояние ступора и не дать ему сойти с ума от горя, потребовалась длительная череда психологических сеансов. Постепенно Солаль смог перенести ответственность за эту потерю на жизненные обстоятельства и неосторожных родителей и возобновить собственное существование.
Психоаналитик, современник Фрейда Шандор Ференци[9], писал: «Человек более не испытывает эмоций; события случаются уже не у него, он идентифицирует себя исключительно с другими людьми, поэтому он рискует развить только лишь собственный интеллект».
Именно так и выглядит случай Сони – мы к ней еще вернемся в разделе про любовные отношения. Соня – молодая женщина-врач, яркая и очаровательная. Она отдает своим пациентам всю любовь и заботу, которых сама недополучила в детстве. Она долгое время жила с токсичной матерью. Мать, по сути, не позволяла ей самостоятельно существовать, жить и думать. На сеансы терапии Соня пришла, разрываясь между своими потребностями и требованиями матери. С одной стороны, она очень быстро все схватывала, с другой же стороны, она думала с такой скоростью, что не успевала ничего почувствовать. Она была как «маленькая ученая дрессированная собачка, всегда готовая поддерживать свою мать» (это определение пришло ей в голову, когда она осознала собственный гнев) и оставаться прозрачной для любых мнений. Она утратила способность воспринимать и честно анализировать реальность, задавать самой себе вопросы о своих собственных чувствах. На самом деле травма разрушила ее изнутри, вызвав серьезные нарушения, и породила проблемы в мыслительной деятельности, в области чувств, нарушила социальные связи и спровоцировала появление псевдоаутистического поведения.
Как травма проявляется в нашем теле и его реакциях
Эмоции чаще всего проявляют себя через телесные реакции (сердце трепещет, живот схватило, горло сдавило). Травма может надолго изменить чувствительность к целому ряду воздействий: она влияет на сон, на процессы пищеварения. Она оставляет на теле невидимые следы, такие же, как у молодой женщины, которая не может носить браслеты, – они ей напоминают о насильнике, схватившем ее за запястья.
Наш организм избавляется от излишней тревоги, которую не способен переварить в мыслях. Об этом напоминают, как минимум, наши регулярные приступы плохого самочувствия перед экзаменами или в период стресса: боли в спине, головокружения, мигрени, изжога…
Будучи одновременно и местом воздействия, и связующим звеном, наше тело переваривает в себе травму, которая не может проявить себя или быть обдумана свободно и в полной мере.
Настоящая травма – та, что отрезает нас от внутренних ориентиров и запрещает нам чувствовать. Например для ребенка, оказавшегося во власти жестокого или порочного родителя, осознание травмы означало бы оказаться в противоречии с утверждениями, предписаниями и желаниями взрослого… Ребенок нуждается прежде всего в безопасности, обеспечиваемой родительской привязанностью, даже ценой отречения от себя. Малыш готов отказаться от своих собственных чувств, лишь бы избежать противоречий с родителем. В результате, став взрослым, он может не заметить, что вода слишком горячая и обжигает, будет думать, что сексуальные отношения подразумевают использование грубой силы, или страдать бессонницей, не осознавая, что просто привык постоянно быть настороже, и т. д.
Вина и ощущение абсурда
Травмы проявляются также в серьезном искажении восприятия собственной личности, в измененных представлениях о себе, другом человеке, об отношениях между людьми и эксцессах поведения в разных ситуациях. Если человек не способен контролировать уровень воздействия некоего события на свою психику, то травма укореняется и искажает его восприятие реальности.
Она может проявлять себя в виде смутного чувства вины, сопровождающего любые попытки зацепиться за что-то, позволяющее осознать проблему. Например молодая женщина, у которой умер новорожденный младенец, могла только «чувствовать себя виноватой, чтобы не сойти с ума от бешенства и боли».
Травма служит фактором отмены здравого смысла и привычной реальности.
Она всегда так или иначе связана со смертью, в том числе символической, со смертью идентичности – травма грубо опрокидывает установленный порядок. Хаос в интимной или коллективной жизни, горе или депортация – это всегда опрокидывание смыслов. Человек с трудом переносит отсутствие смысла. Именно поэтому в травмирующей ситуации у нас часто развивается чувство вины, снижающее ощущение абсурда и превращающее нас самих в одну из причин катастрофы: «Если бы я не надела юбку, я бы не стала жертвой агрессии»; «Если бы я получила хорошую оценку, мама не заперла бы меня в сарае»; «Если бы я не ответила на звонок, я бы успела поймать сына, и он бы не упал», и т. д. Другими словами, мы сами придумываем себе причинные связи, лишенные смысла, чтобы попытаться объяснить невыносимые вещи. Это состояние виновности может достичь размера экзистенциальной вины во всех грехах, даже в собственном существовании.
На самом деле главное следствие травмы – это стыд,
проявляющийся как телесно, так и в виде того или иного комплекса (можно стыдиться социального происхождения, роста и т. д.). В отличие от чувства вины, стыд никак о себе не сообщает, поэтому обнаружить его не так-то и легко. Но он искажает мышление. Он влияет на нашу жизнь, навязывая стратегию максимального избегания. Идет ли речь об осознанном чувстве стыда или о плохо идентифицируемом и плохо понимаемом стыде за собственное появление на свет: к примеру, у ребенка, родившегося в результате изнасилования, постоянный подавляемый стыд за свое происхождение действует как поселившееся внутри человека черное болото, которое душит любые жизненные устремления, а иногда и само желание жить (наглядный пример – самоубийства среди переживших Холокост, рискованное поведение у подростков, подвергавшихся плохому обращению в детстве). Стыд перекрывает доступ к другим переживаниям (возмущение, гнев, чувство несправедливости), мешает освободиться от бремени травмы. В подобном случае важную роль играет курс психотерапии, когда врач находит слова, утешающие и излечивающие мучительную боль.
Самая жестокая травма заключается в утрате части самого себя, невозможности сформировать целостную и непрерывную идентичность.
Это не приводит к появлению четко выраженных симптомов, но скорее способствует размыванию личностных характеристик: возникновению запретов, сложностей в отношениях, утрате способности распознавать собственные чувства. Такова плата за не осознанное должным образом переживание. Человеческое сознание способно расщепить, разорвать на кусочки, выбросить из памяти целые пласты реальности, чтобы эту реальность «удержать». Поэтому для освобождения от травмы нужно попытаться вновь соединить отдельные части в новой, порой пугающей, истории. В моей предыдущей книге я писала о психотерапии как об археологических раскопках внутри себя самого. Они необходимы для обретения единства и полноты, смысла собственного существования, очищенного от груза прошлого.
Жить со страхом в животе
Жизнь со страхом в животе, будто за стеклянной стеной, пока кто-то другой, вызывая у нас зависть, радуется каждому дню; жизнь, как под анестезией, в постоянном напряжении, с грузом неосознанных травм – все это создает ощущение чего-то вроде липкой оболочки, отравляющей существование незаметно для нас самих и окружающих. Осознаем мы это или нет, хотим понять или нет, в любом случае роль, которую мы готовы так прилежно играть, прячет травму и превращает нашу жизнь в подобие существования человека без кожи, носителя некой заразы, то есть существо, утратившее идентичность и целостность. К тому же подобная жизнь предполагает постоянное притворство, сопровождается чередованием острой подозрительности и неоправданного доверия – последствий пережитой травмы.
Подобное испуганное состояние может возникнуть после насилия, лишения свободы, регулярных отказов и унижений. Страх может обретать лицо матери, незнакомца, целой семьи, представляющей собой сплав соперничества и пустоты, в которой нет ни для кого места. Человеку приходится начинать жизнь, не испытав ощущения непрерывности собственного существования и не сформировав собственные границы и потребности. Это становится причиной физических недомоганий, таких как хроническая бессонница, панические атаки, нарушения пищеварения, спазмы, дисфункция щитовидной железы или другие подобные недуги – они как бы подтверждают, что организм не в состоянии обрести равновесие и поддерживать его в связи с сильным внутренним хроническим стрессом.
Травма и чрезмерная адаптация
Вышеописанные симптомы свидетельствуют также о том, что наше тело стремится восстановить тонус и границы, внутренние установки, которые были нарушены в результате материнского плохого обращения, насилия или отвержения. Травма мешает чувствовать землю под ногами, верить, что время и пространство не рухнут и не ускорят внезапно ход, что чужая злоба или ревность необязательно направлены именно на нас и даже нас совершенно не касаются. Травмированный взрослый человек, зажатый между анестезией и повышенной чувствительностью, переживанием жестокого насилия и исчезновением всяких норм, должен тем не менее сказать себе, что худшее не является неизбежным, что у него есть право и возможности защитить себя и решать свои проблемы самостоятельно. Я говорю в том числе и о ревности – ведь травмированный взрослый часто бывает и чрезмерно адаптированным (чтобы избежать разочарований или потому, что травма погрузила его в состояние функционирования на автопилоте: он что-то делает, но ничего не ощущает).
В целом со своими задачами такой человек вполне справляется: степень свойственного ему суперперфекционизма, возникающего на фоне напряжения, чрезмерной бдительности и тревоги, ощущений забытья и агонии, показывает уровень травматизма. Травма сопровождается потрясением, упадком сил и неспособностью даже думать о том, что случилось: либо потому, что насилие было слишком жестоким, либо потому, что оно повторялось и повторялось (инцест, унижение со стороны матери, отсутствие внимания в детстве).
В подобной ситуации девочка будет расти очень милой, хорошей ученицей, а повзрослев, – вызывать ревность женщин и похотливые стремления у мужчин, не умея создать границы, найти правильный баланс между желанием отвергнуть и попасть в объятия, которых ей так не хватало. Будущий взрослый зароет свою травму как можно глубже, и подчинится тираническому суперэго, и будет стремиться к достижениям, которые в результате не принесут ему искомого облегчения в отношениях.
«Эта нормальность любой ценой, – считает Саверио Томаселла[10], – служит одним из важных проявлений травмы. На самом деле речь идет о чрезмерной адаптации к социальным нормам – она помогает травмированному человеку убедить себя, что он может быть таким же, как другие, что он не исключен из общества».
Часто это называют силой духа. Человек сможет говорить спокойно, без эмоций, – если вообще будет готов говорить – о том, что его разрушило, но подобная попытка избегать острых углов в семейном кругу в конечном счете оборачивается для него отсутствием понимания и ревностью. Особенно там, где никто не хочет вспоминать, что произошло. Травма усугубляется, становясь проклятием, – я ежедневно получаю этому свидетельства в своей практике и исследованиях, – если сопровождается вдобавок отрицанием или предательством. Такое может случиться с солдатом, вернувшимся из Афганистана, как в случае с моим пациентом Луиджи, или с гражданским человеком, подвергшимся депортации, с ребенком, пережившим насилие, если семья не верит его рассказу, с девочкой, ставшей объектом материнских манипуляций, – ее одиночество только возрастает по мере того, как она пытается компенсировать потерю любви.
Говоря другими словами, травма, порождая страх и трудности в завязывании контактов, делает того, кто ее перенес, пленником молчания, горя и непонимания. Он приговорен отдавать себя, чувствуя при этом, что некая часть его самого брошена на произвол судьбы, практически плывет по течению неведомо куда.
Травма создает разрывы в непрерывной череде жизни, купюры в памяти, как раз об этом я и пишу в своем будущем романе: «Нелюбовь родителей замораживает вашу память, а рот застывает в немом крике… Когда у вас отбирают даже право на собственные воспоминания, что у вас остается, кроме сиюминутных размышлений?»
Слова, что приходят на ум при попытке описания травмированной личности, – черная дыра, опустошение, цунами, исчезновение ориентиров, пошатнувшаяся реальность, взрыв времени, ужас, бесконечное падение. В любом случае прежде всего человеку необходимо отмыться, очиститься от того, что мешает отправиться в будущее, базирующееся на внутренней безопасности, доверии, уважении к личным границам, готовности уважать другого и требовать того же по отношению к себе. В то самое будущее, которое другие, более защищенные, менее хрупкие, получили при рождении, бесплатно, по умолчанию.
Межпоколенческие семейные травмы и тайны
Суициды, инцесты, похищения, депортации, предательства, обманы – семейный секрет, как правило, это некая закрытая дверь, которая давит всем своим весом на следующие поколения. Секрет выступает в роли настоящего недуга, передаваемого по наследству, как некоторые врожденные болезни.
– Для первого поколения травма не поддается вербализации, то есть рассказать о ней невозможно.
Травма изолирует человека от его окружения. Он живет и развивается так, как будто надел на себя вторую кожу, – неизменно играя некую роль, направляя всю свою энергию на сокрытие тайны.
К примеру, так бывает с пережившими депортацию. Рассказать о пережитом они не могут, им приходится продолжать жить среди своих «бывших близких», ставших чужими, делать вид, что двигаешься и говоришь в другом ритме и в другой реальности. Тайна оформляется как нечто изначально существующее.
– Во втором поколении невысказанное становится неназываемым.
Мы не догадываемся, существует ли нечто на самом деле или ничего нет – и не было. Дети депортированных родителей часто рассказывают, как их родители были молчаливы, а они сами испытывали непонятный стыд, который считали проявлением застенчивости. Следует обязательно учитывать, что травма, вызывая стыд у непосредственных жертв, передается на телесном, бессознательном уровне по наследству, как обрывки страхов, кошмаров, неспособность жить собственной жизнью, занимать в жизни место, которое принадлежит человеку по праву. Стать личностью, будучи ребенком существа, низведенного до положения чьей-то вещи, как это происходит в случае ребенка, родившегося в результате изнасилования, или потомка людей, подвергшихся депортации, возможно при условии работы с самыми темными следами прошлого.
– В третьем поколении неназываемое превращается в немыслимое.
Оно постепенно изживается в повторении, в превращении в телесные недомогания. К примеру, сын человека, пережившего концлагерь Дахау, рассказал мне о том, что страдал от галлюцинаций и ночных кошмаров, во время которых ему казалось, что его бьют и пытают. Иногда он, проснувшись, обнаруживал себя на балконе, собирающимся прыгнуть вниз, в страхе, что его застрелят из револьвера… Он вдобавок то и дело страдал от провалов в памяти, поскольку его сознание было переполнено возвращением вытесненных, принадлежавших кому-то другому воспоминаний. Этого другого уже больше не было на свете, и поговорить с ним было невозможно, а значит, ему нельзя было вернуть его реальность и освободиться от нее. Только терапия смогла это сделать, вновь связав концы истории.
Моя пациентка, дочь женщины, родившейся в результате изнасилования, была бесплодна до тех пор, пока не узнала страшную тайну, которую скрывали ее бабушка и мать. Тело человека, физические и душевные связи несут на себе следы чего-то, о чем нельзя размышлять, – это проявляется в соматических, разной степени тяжести хронических заболеваниях, проблемах с социализацией, во всевозможных зависимостях, порой даже утрате речи. На самом деле поражение когнитивных или моторных функций при синдроме типа болезни Паркинсона или ранних деменциях развивается вместо и в месте проработки подобного немыслимого.
– Во что же превращается немыслимое в четвертом поколении?
Травма проявляет себя уже на ранних стадиях развития организма. Конечно, любые патологии являются результатом воздействия множества разных факторов, тем не менее повышенная частота аутистических нарушений у детей – потомков жертв фашистских концлагерей не кажется случайностью. Несмотря на возрастающее разнообразие причин и распространенность патологии, научные наблюдения иллюстрируют, как опыт и эпигенетические факторы влияют на проявления генома, активируя заболевания и поражения, которые в других обстоятельствах и при другом эмоциональном наследстве, возможно, никогда не проявились бы.
Другими словами, если травма замалчивается и скрывается, ее влияние трансформируется и расширяется до тех пор, пока сохраняется молчание. Потому что все, что не высказано, сохраняется.
Анри пришел ко мне на консультацию по направлению врача-терапевта, который его наблюдал. В 55 лет он страдал повышенным давлением и артрозом. Давление и воспалительные процессы сочетались у него с отсутствием способности распознавать и выражать эмоции, так называемой алекситимией. Анри – отец двух сыновей, причем с младшим у него были сложные отношения, доставлявшие обоим страдания. Артроз у пациента усилился, вдобавок взрывным образом, после смерти матери, с которой он был очень близок и которая страдала слепотой долгие годы. Его мучили настолько сильные боли в тазобедренных суставах, что он не мог ходить, а гипертония привела к потере зрения на один глаз. Он проводил долгие часы в темноте, страдая от боли. Несмотря на то что присущий ему скептицизм затруднял понимание связи физических симптомов с эмоциями, а потерю зрения – с материнской слепотой, он не отвергал объяснения проблем, которые я ему предлагала: он больше не мог ходить, как в младенчестве, и плохо видел именно с тех пор, как исчезла мать. Он увлекался генеалогией, поэтому охотно рассказал о своей семье: «В жизни наших предков мы часто находим поддержку и тепло, которых не хватает в семье. Они много значили для моей матери, а ее жизнь не была легкой. Это такой способ для меня оживить то, что она любила».
Не умея выражать эмоции, Анри тем не менее обладал обостренной чувствительностью, способностью погружаться в искусство и музыку, чтобы скрасить молчание и преодолеть холод. Он хотел бы все рассказать, но не знал, как и о чем, и с трудом пытался что-то вспомнить. Но внезапно во время нашего сеанса вспомнил: «Однажды за мной пришли в школу. Мне было 8 лет. Мне сказали: “С твоей сестрой что-то случилось. Она только что разбилась на машине”. Вечером в день похорон отец заявил нам: “С этого дня мы больше не вспоминаем об этом”. И с этого момента я видел только горе матери, которое она не имела права выражать».
Резкий и насильственный характер запрета говорить и выражать свои эмоции сделал переживание горя невозможным. Он вносил путаницу в чувства и мысли, подталкивая живых братьев и сестер к переживанию вины за то, что они не умерли вместо сестры, или к попыткам все исправить, изменить последствия трагедии. Генеалогическое древо помогло понять роли членов семьи и наличие между ними соперничества, которое разрушало жизнь Анри. Постепенно его попытки идентифицировать себя с умершей матерью прекратились, пропала гипертония; а потом акупунктура, натуропатия, эндопротезирование сустава помогли Анри справиться с бессонницей и снова начинать ощущать удовольствие от жизни. Терапия дала ему силы защититься от алекситимии, приобретенной по приказу отца. От природы она ему не была свойственна, и свой гнев по отношению к отцу, переживания по поводу других отношений он начал выражать точно и понятно.
Другая пациентка, Виржини, более двух лет подряд пыталась завести со своим партнером ребенка. Она пришла на консультацию, чтобы понять причины этих трудностей, – она сомневалась, не пора ли ей предпринять экстракорпоральное оплодотворение. Она даже уволилась с работы ассистентки оператора и, чтобы избавиться от стресса и использовать все свои шансы, решила стать инструктором по йоге и добилась-таки успеха. Эти перемены оказались благотворны, и ее отношения с Жаном-Филиппом стали более гармоничными. Врачи сказали девушке, что и у нее, и у ее партнера все в порядке.
На нашей первой встрече она рассказала мне о своих родителях и бабушке со стороны матери. Обе женщины родили детей рано, в сложных условиях, и это вызывало у нее чувство вины. «Может быть, я ждала слишком долго, мое тело стерильно, я не сделала того, что нужно». Я на это ответила: «Ну конечно, надо казнить себя за то, что в молодости не делаешь детей лихо, в кошмарных условиях, и лучше всего еще до 20 лет». И добавила, что даже если учитывать, что фертильность снижается с возрастом, а вредные вещества из медикаментов и окружающей среды разрушают эндокринную систему, все-таки заводят ребенка в возрасте до 20 лет довольно редко – вряд ли кто-то может гарантировать малышу нормальные условия. И тут вдруг я задала вопрос совершенно спонтанно: «А ваш дедушка? Что делал он? У вас есть воспоминания о нем?» И тут воцарилась тишина. Она ответила мне тихим голосом, почти шепотом: «Нет, мой дедушка довез бабушку до вокзала и вернулся домой». Ее бабушка родила ребенка в результате увлечения в ранней молодости – она осталась одна, беременная, на платформе вокзала. Вот мы и нашли разгадку. Родители бабушки не захотели слышать о дочери и предложили ей работать и справляться самой. Мать моей пациентки, в свою очередь, безумно влюбилась в мужчину в подростковом возрасте, и родила от него троих детей, в том числе мою пациентку и двух мальчиков. Старшей дочери она дала имя своей матери.
«Выходит, бесплодие, Виржини, позволяет вам избежать чувства отвергнутой женщины, пережитого вашей бабушкой, имя которой вы носите. Вы – это не она, но страх сжимает ваше тело. Возможно, это проявление ваших чувств к бабушке, которая так страдала». Эта интерпретация ее тронула, и она ответила мне взволнованно: «Я ее так любила. Это ужасно: пережить такое в 17 лет». Я постаралась внушить ей, что она не несет ответственности за взаимоотношения прабабушек и прадедушек. Пациентка постепенно начала понимать, почему она не хотела быть матерью долгие годы, и почему до сих пор что-то в ее теле мешало материнству. Работая одновременно над бессознательной транспоколенческой передачей травмы (выбор имени был для нее дополнительной нагрузкой), ее осознанием, токсичными мыслями и убеждениями, изменив свои пищевые привычки (те аспекты, о которых я уже писала в начале книги), она снизила кислотность организма и сделала его внутреннюю среду более щелочной, а значит, более фертильной. Таким образом Виржини удалось сэкономить на ЭКО и избежать тяжелой гормональной терапии. Три месяца спустя она уже ждала ребенка, который энергичными движениями в животе матери подтверждал полезность терапии, способствующей улучшению ее самочувствия.
Транспоколенческие травмы и семейные тайны хорошо иллюстрируют, как страдание передается из поколения в поколение, так же как цвет глаз или какая-то склонность. Если человек не осмеливается разорвать цикл страданий сознательными усилиями, то все случаи насилия, попытки суицида, травмы передаются дальше по наследству.
Единственным и весьма эффективным способом нейтрализовать страдание, написать новую, желанную историю, создать реальность мечты остается работа над собой, использование собственного сознания с помощью медитации или психотерапии (они не исключают друг друга).