– Но не убьют же они нас за то, что мы их разбудили, – пожала плечами Мариша. – В конце концов, нам еще хуже. Притащились в такую даль, чтобы наткнуться на кучу обгоревших бревен.
И, почувствовав прилив страшной жалости к самим себе, таким усталым, голодным и бесприютным, подруги бросились к дому. Песик, опешив от их наглости, быстро ретировался под крыльцо, ограничившись бранью и не решаясь вступить в схватку с явно превосходящими силами противника. Подруги же бесцеремонно принялись барабанить в дверь кулаками. Довольно долго на их стук никто не реагировал. Но наконец раздался со сна слегка хриплый женский голос.
– Кто там? – спросила женщина.
– Простите, мы приехали из Питера, – заволновалась Дуня. – К Катькиной матери, которая гусей держит. Вы не скажете, как ее найти?
За дверью наступила тишина, видимо, хозяйка дома прикидывала, под каким предлогом ей поудобней избавиться от непрошеных гостей. Но то ли предлога подходящего не нашлось, то ли хозяйка решила, что выспаться она всегда успеет, а вот новые слушательницы в их глухомани не так часто встречаются, так что грех упускать такой удобный случай почесать языком, но дверь открылась. На пороге стояла одетая в цветастый халат средних лет женщина с короткой стрижкой. Сейчас со сна ее волосы стояли дыбом и больше всего напоминали рыжего дикобраза, прикорнувшего на голове у молодки.
– Заходите! – почему-то шепотом пригласила подруг женщина. – Только тихо. Мужа мне не разбудите. Меня Клавой звать. Проходите сюда, только, умоляю, тихо!
На взгляд подруг, если мужик не проснулся от лая собаки и их стука в дверь, то можно было особенно и не стараться соблюдать тишину, но спорить с хозяйкой не стали и послушно понизили голос до полушепота.
– Вы что, ничего не знаете? – усадив гостий на веранде, спросила у них хозяйка. – Сгорела наша Глафира Матвеевна. И дом сгорел, и хозяйство. Да бог с ними. Хозяйство, дом – дело наживное. Тем более что Глафира все застраховала. А вот жизнь человеческую не вернешь.
И женщина тихо заплакала, утирая слезы краем халата. Подруги ошеломленно молчали.
– А вы что же, ничего не знали, выходит? – отдав дань скорби по погибшей соседке, спросила у них женщина. – Мы же Катьке еще вчера телеграмму в Питер послали. Неужели, не дошла?
– А на какой адрес? – спросила Мариша. – Она у своего молодого человека живет. Вы туда посылали?
– Сейчас посмотрю, – засуетилась Клава и вытащила из-за сахарницы кучу разнообразных бумажек.
Тут были и старые квитанции за оплату электроэнергии, и чеки из магазинов, и какие-то рваные клочки бумаги с записанными на них телефонами, адресами и фамилиями. На одном таком клочке и был записан адрес Катьки.
– Вот, – произнесла Клава. – Смотрите.
Подруги уставились на бумажку, на которой неровными буквами был записан адрес: улица Апрельская, 5 – 39.
– На этот адрес и телеграмму послали, – вздохнула Клава. – Что, не там Катька живет?
– Не там, – вздохнули подруги.
– Тогда ясно, чего не приезжает, – понурившись, произнесла Клава. – А мы-то ругаем ее весь вечер. Какая, говорим, у Глафиры дочь черствая. Мать вместе с домом сгорела, а она даже не позвонит никому из нас. Телефон-то небось ей Глафира оставила.
– Она телеграммы не получала, – вздохнув, произнесла Мариша. – Но мы завтра в Питер вернемся, так передадим ей.
– Уж передайте, пожалуйста! – воскликнула Клава. – А то, может быть, позвоните ей прямо от меня? Вы телефон ее молодого человека знаете?
Дуня молча кивнула и вытащила из кармана трубку. Набрав номер квартиры Вадьки, она молча ждала ответа. Наконец к телефону подошли.
– Наталья Дормидонтовна, позовите Катю, – попросила Дуня. – Уехала? Когда? А, спасибо.
И Дуня положила трубку.
– Катька уехала вечерним поездом, – сказала она. – Наталья Дормидонтовна сказала, что она получила известие о гибели ее матери и сразу же собралась и выехала.
– Значит, если вечерним выехала, то завтра часикам к одиннадцати утра уже точно будет здесь, – вздохнула Клава. – Вот и славно. А то мы уже беспокоились. Нужно же что-то с останками делать. Мы бы и сами похоронили, но не знали, тут Катька захочет похороны или затеет в город мать везти. Но теперь приедет и пусть уж сама решает, как быть. Как решит, так и ладно.
– А как же это несчастье случилось? – спросила Мариша. – И когда? Вы не знаете?
– Да уж как не знать? – снова вздохнула Клава. – Почитай, на глазах дом и сгорел.
– Так весь и сгорел? – ахнула Дуня. – И не потушить было? И не пытались?
– Пытались, но без толку. Да и что было делать-то? Как тушить? – скорбно спросила Клава. – Ночь на дворе была, все по домам разошлись спать. Не сразу и заметили, что пожар. Как заметили, тушить кинулись и пожарных, конечно, вызвали, но, пока они доехали, от дома одни головешки остались. А самим соседям тушить, так и нечем. Во всей деревне ни одного насоса нет. Воду на огород по старинке из колодца ведрами таскаем. А много там этой воды в ведре, чтобы огонь потушить? Только брызги одни. Хорошо еще, что дом Глафиры на отшибе стоял, да и погода тихая была, а то бы вся деревня могла выгореть.
– Это, конечно, хорошо, – кивнула Мариша. – Но все же, как же загорелось-то?
– Да кто же знает? – пожала плечами Клава. – Нас там не было. А пожарные говорят, что вроде бы проводку замкнуло. Да так неудачно, что спирт вспыхнул.
– Какой спирт? – удивилась Мариша.
– Обычный, девяностосемиградусный. Катька ей из Питера в прошлом году привезла на машине целых пять пластиковых канистр, – сказала Клава. – В каждой по двадцать литров.
– И зачем же Катькиной матери столько спирта? – поразилась Дуня. – Она что, пила сильно?
– Да вы что! – махнула рукой Клава и даже засмеялась. – Глафира это дело не уважала. На праздники пару рюмок опрокинет, и все. А чтобы напиться или в обычные дни принять рюмочку-другую, этого за ней не водилось. Не пила она.
– Так зачем же ей в таком разе спирт был нужен? – отчаявшись что-либо понять, воскликнула Дуня.
– Так а мужикам-то налить? – удивилась ее недогадливости Клава. – Огород там взборонить или скотину забить, это как? Вы, городские, наших дел не понимаете. В деревне без мужика никак не прожить. Дрова поколоть или крышу покрыть. За все же платить нужно. А нашим мужикам, им деньги не нужны. Все равно на водку истратят. А за ней еще тащиться за пять, а то и десять километров нужно. А тут у Глафиры все под рукой. Они ей огород вскопают, а она им бутылочку нальет. И все довольны: Глафира – что дешево, а мужики – что тащиться куда-то не нужно. Да и то сказать, спирт у Глафиры был проверенный. Сколько люди пили, никто не помирал. А в магазине еще неизвестно, что за водку продадут. Мужик у нас водку подешевле старается купить, чтобы побольше взять. Ну а дешевое оно, известное дело, завсегда с душком.
– Понятно, – кивнула Мариша. – А спирт, значит, ваша соседка в доме держала?
– Конечно, а где же еще?! – даже фыркнула Клава. – Под кроватью у нее и стояли канистры. Мужики наши на деньги могут и не польститься, а водку или спирт обязательно выпьют. Так что Глафира от них всенепременно его прятала. А когда проводку замкнуло, то спирт вспыхнул, и от Глафиры, конечно, ничего не осталось. Впрочем, пожарные сказали, что она в дыму, скорей всего, задохнулась. Потому что проводку замкнуло в другом месте, сначала тлело. А как до спирта дошло, так дом и вспыхнул. Дерево сухое, все вмиг сгорело.
– А когда? – спросила Мариша, у которой от волнения пересохло во рту.
Ох, недаром ей поплохело на пепелище! Нет, недаром. Мариша нутром чувствовала, что-то тут не так. Случайность была весьма странная.
– Так позапозавчерашней ночью и сгорело, – сказала тем временем Клава, загнув пару пальцев на руке и пошевелив молча губами, словно считая что-то про себя.
– Позапозавчера, это что же, две ночи назад или три? – спросила у нее Мариша.
– Ну так, – нерешительно кивнула Клава. – Считайте сами, сейчас одна ночь будет, прошлая ночь мы уже тут с бабами сидели, перетирали, что да как. А третью ночь тот пожар и случился. Ой, нет. Еще раньше. Две ночи с пожара прошло, сейчас третья идет.
Мариша с Дуней переглянулись. Выходит, Танька была убита на следующую ночь после пожара, унесшего мать ее соперницы. Какая между этими двумя событиями связь, подруги еще не понимали. Но чувствовали, что поискать нужно.
– Только я не верю, чтобы Глафира от проводки погорела, – неожиданно добавила Клава, и подруги насторожились еще больше.
– А почему? – спросила Мариша.
– Гость у нее был в тот вечер, – охотно пояснила Клава. – Вот я и думаю, а не уронил ли мужик окурок или еще чего. Мужики ведь такие неаккуратные. Чисто дети, глаз да глаз за ними нужен.
– А что за гость?
– Не знаю, – пожала плечами Клава. – Мужчина. Я-то сама его не видела. Мне Михалыч сказывал. Он этого гостя из самой Костромы сюда привез. Михалыч там на такси работает. На вокзале стоит. Вообще-то сам он местный. Но женился и в Кострому перебрался к жене. А мать у него в соседней деревне живет. Так что Михалыча тут все знают. Он с моим старшим братом дружил. Ванька-то погиб в прошлом году, на машине разбился. Пьяный сильно был, а за руль уселся. Так машину угробил и сам погиб. А Михалыч живехонек остался. Только руку себе сломал, когда из машины выпрыгивал. Как раз на прошлой неделе годовщина была со дня смерти Ваньки. Вот Михалыч воспользовался оказией и зашел к нам Ваньку помянуть. Ну а заодно и про пассажира своего рассказал.
– Так тот мужик прямо этому Михалычу и сказал, чтобы шофер его к Катькиной матери отвез?
– А зачем говорить? Михалыч и сам не слепой. Высадил пассажира и посмотрел, куда мужик-то намылился. А потом к нам пришел и рассказал.
– А что за мужик был? – полюбопытствовала Дуня.
– Средних лет, – пожала плечами Клава. – А больше я ничего не знаю. Но судя по тому, что тот мужик дорогу к дому Глафиры не спросил, сам знал, куда едет. А только странно, его Михалыч не признал. И мужик этот ни о ком из наших ничего не знал. Значит, чужой кто-то.