– Так чем занимаешься? – улыбаясь, спрашивает Чарли.
– Особо ничем, – пожимаю я плечами и, в попытке сменить тему, задаю вопрос о его сыне:
– Это твой старший?
– Нет! – восклицает Чарли. – Это младший. Джейк. Джейк, это Клаудия.
Мы с мальчиком пожимаем друг другу руки, и я молюсь, чтобы этот разговор окончился побыстрее, но Чарли не унимается:
– Как Бен?
– Честно говоря, мы развелись.
– Мне жаль.
– Не жалей. Он снова женится, – говорю я и смеюсь над собственной остротой. Чарли тоже, но это неловкий сочувственный смех, а не искреннее веселье. Мы обмениваемся еще парой любезностей, обещаем передать привет семьям. Уверена, он всё это время думает: «Я знал, что так будет. Знал, что она обречена на несчастную жизнь – понял это, еще когда после нашего выпускного она сказала, что не хочет детей».
* * * * *
Приехав к Дафне, мы с папой убеждаемся, что у нее все под контролем. Но под «контролем» подразумевается совсем не безупречное совершенство Мауры. Наоборот, дом Дафны в состоянии шумной сумятицы. На кухне беспорядок, а транслируемый футбольный матч Тони пытается перекричать обожаемый Дафной альбом Энрике Иглесиаса и их безумных йорков. И все же от порога вкусно пахнет и чувствуется уют. Сестра стоит у плиты, все четыре конфорки горят. На ней фартук с надписью «Есть чё?», и она кажется расслабленной. Отец присоединяется к Тони в гостиной, а я кладу пироги и взбитые сливки в холодильник и говорю:
– Надеюсь, у тебя есть запасной десерт.
– Конечно, – гордо улыбается Дафна и указывает на свежеиспечённый хрустящий пирог на столе.
– Итак, – я сажусь на стул. – Есть новости от Мауры? Он приедет?
Понятное дело, я имею в виду Скотта. Дафна берется чистить зеленое яблоко и докладывает, что по состоянию на утро Маура ещё не решила, позволит ли мужу приехать на наше сборище или оставит дома одного. Самое приятное, что родители Скотта и семья его сестры уже запланировали на праздник поездку в Диснейуорлд, так что если выбор Мауры падет на второе, у Скотта точно не будет запасного варианта.
Мгновение спустя мы слышим голоса мамы и Дуайта у входной двери.
– Приве-ет! – выпевает мама, вплывая в кухню. Она сильно надушена и одета в струящийся ансамбль от «Сент-Джон» и темно-синие туфли на высоких каблуках. Этот костюм вызывает в уме формулировку «нарядный повседневный стиль» – любимый дресс-код мамы на ее собственных вечеринках. Несмотря на аллергию на собак, мама подхватывает на руки йорков Дафны и позволяет им облизать ей губы: – Приветик, Гэри! Приветик, Анна! – воркует она, а я думаю, что сюсюканье с собаками раздражает пусть всего лишь на крохотную капельку, но больше, чем лепеталки с детьми.
Дуайт тоже придерживается нарядного повседневного стиля. Он щеголяет мокасинами с кисточками, «рейбеновскими» очками и пиджаком с блестящими золотыми пуговицами. Дуайт снимает очки и преподносит Дафне три бутылки мерло. Потом потирает руки, да так энергично, что ладони вполне могут воспламениться.
– Так-с, дамы, что новенького? – спрашивает он, оглядывая кипящие кастрюли. – Здесь вкусно пахнет, Даф!
Потом, наблюдая, как Дуайт важно разгуливает по кухне, я вспоминаю, как Бен однажды подражал его походке и пошутил:
– Ты когда-нибудь замечала, что таз Дуайта появляется в комнате за мгновение до него самого?
Мне всегда нравилось, когда он высмеивал Дуайта, однако мысль о том, что Бен может поделиться разными анекдотами о моей семье (пусть даже о мамином втором муже) со своей невестой производит очень странный эффект – создает доселе не существовавшую лояльность. «Дуайт – неплохой парень», – думаю я и приветствую его поцелуем, наверное, вообще в первый раз за всё время знакомства. Жду, пока мама опускает собак, моет руки и пользуется ингалятором. Потом обнимаю её.
– Как хорошо, что ты приоделась, – шепчет Вера мне на ухо.
Усмехаюсь и отвечаю:
– Да. И тебе наверняка будет приятно узнать, что если произойдет несчастный случай и фельдшеру «скорой» придется меня раздевать, он увидит моё лучшее бельё.
Она улыбается, словно говоря: «Я хорошо тебя воспитала».
Раздается трель дверного звонка, и мы нервно переглядываемся. В воздухе носится вопрос: «Придет ли Скотт вместе с семьёй?»
Даже мама подчиняется всеобщему настроению.
– Открой, – поручает мне Дафна, нервно теребя фартук.
Иду к двери и искренне удивляюсь, увидев Скотта. Значит, я и правда считала, что Маура прибегнет к ссылке. В голове всплывает фраза Хиллари Клинтон о проштрафившемся Билле: «Этого пса сложно удержать на крыльце». Ясно, что то же самое можно сказать и о Скотте. Хотя вот он здесь, опять на крыльце и рука об руку с Маурой.
– Привет, ребята, – здороваюсь я и наклоняюсь, чтобы сначала обнять детей. Зои показывает на швы, точнее, на место, где они были.
– Смотри, исчезли, – говорит она. – Прямо как обещал доктор Стив!
Я смеюсь и ещё раз её обнимаю.
Выпрямившись, упираюсь взглядом в глаза Скотта. На этот раз они не кажутся самодовольными бусинками. Наоборот, видно, что Скотт огорчён и раскаивается. А Маура выглядит на редкость энергичной. Думаю про себя: «Беззаботная и уверенная в себе популярная девочка на свидании с целующим землю под её ногами третьесортным поклонником». Для них это полная смена ролей, и меня переполняет ностальгия и воспоминания, какой была Маура до эпохи Скотта. Что же стало первопричиной? Неужели поведение мужа превратило мою сестру в жертву и заставило жить в состоянии перманентной тревоги? Или же сначала приоритеты Мауры изменились так, что она пустила кого-то вроде Скотта в свою жизнь?
Я холодно здороваюсь с зятем и целую сестру. В кухне звучат еще несколько натянутых приветствий. Потом мы всем кагалом перемещаемся в гостиную смотреть футбол, который по-настоящему интересует только Тони. Стараюсь не думать о Бене и сосредотачиваю внимание на Мауре и Скотте. Он следит за каждым её вздохом, наполняет бокал вином, растирает ей плечи, управляется с детьми, когда они капризничают, и мне на память приходит одна из теорий Энни касательно отношений. Так называемая «теория великодушного диктатора» гласит, что отношения идеальные, когда соблюдён баланс сил. Но если кто-то и должен иметь больше власти, так это женщина. Аргументация Энни состоит в том, что большинство мужчин, держа в руках власть, злоупотребляют ею и потакают своим природным инстинктам и желаниям. С другой стороны, если главная в доме женщина, то она управляет в интересах семьи, а не в своих персональных. Поэтому матриархальные общества мирные и гармоничные, а патриархальные в конечном счете уничтожаются в войнах.
Конечно, когда Энни впервые поделилась со мной этой теорией в колледже, я первым делом попыталась развенчать её примером своих родителей. Рассказала, что в руках мамы концентрировалась вся власть, но ею двигали исключительно собственные интересы, в то время как папа был хорошим парнем, исполненным благих намерений. Однако, оглядевшись по сторонам, я была вынуждена неохотно признать, что Энни по большей части права и, кажется, моя семья – исключение из правила. Почти у всех моих друзей с разведёнными родителями матери выступали в роли пассивных мучениц, а у тех, чьи родители состояли в крепких браках, матери были влиятельными, а отцы – безумно их любили.
Теперь я смотрю на Мауру, воображая её коронацию как великодушного диктатора. Вот правительница, которая после узурпации трона могла бы жестоко оставить Скотта дома наедине с замороженным обедом «Свонсон», но вместо этого привезла мужа с собой на наше семейное празднество. Она продемонстрировала чуточку милосердия и поманила грешника помилованием в краткосрочной перспективе. Некоторые скажут, что это делает её дурой или трусихой. Может, неделю назад я бы и сама так сказала. Но, наблюдая за Маурой сегодня, я думаю, что ее решение скорее обусловлено силой духа, желанием соблюсти интересы детей и найти максимально удовлетворительный выход из ситуации. Всё же, несмотря на детей, я убеждена, что Маура достигла черты. Если Скотту повезёт пережить этот случай без особых последствий, наверняка сестра не потерпит ещё одного предательства, даже намёка на него. Это последний, окончательный шанс на искупление грехов. И, судя по всему, Скотт тоже это осознает.
Интересно, хватит ли одного волевого усилия, одного такого прощения, чтобы расставить всё по местам в жизни сестры и её семьи. Потому что, в конце-то концов, власть – это одно. Любовь же – совершенно другое.
* * * * *
Когда индейка готова, Дафна зовет нас перейти в столовую, несмотря на упрашивания Тони поесть перед телевизором, чтобы досмотреть игру. Дафна не удостаивает его ответом, а просто говорит:
– Налетайте на напитки и идем!
Дуайт, стоящий с бокалом вина в одной руке и банкой диетического «Доктора Пеппера» в другой, берёт на себя инициативу. Завернув за угол, он кричит:
– Ух ты! Только посмотрите! Распределение мест!
И действительно, Дафна разложила на столе банкетные карточки из коричневого картона с именами-наклейками.
А на ломберном столике карточки поменьше отмечают места для Зои, Патрика и Уильяма.
Маура быстро обходит стол, проверяя имена, как делают гости на свадебном приёме. Она меняет местами карточки Скотта и Дуайта, чтобы не пришлось сидеть рядом с мужем. Скотт хмурится, а остальные делают вид, будто не заметили, и рассаживаются.
Тони произносит благодарственную молитву. После этого Дафна настаивает на соблюдении семейной традиции – каждый из нас должен назвать что-нибудь, за что он особенно благодарен. Лично я думаю, что это весьма опасная затея, учитывая сомнительные обстоятельства, которые захлестнули нашу жизнь именно в этот четверг. Но я не собираюсь раскачивать лодку. Вместо этого отчаянно пытаюсь придумать, что бы сказать.
Дафна даёт последнее наставление:
– Помните: никаких повторений. – Потом командует: – Дуайт, можешь начинать.
Дуайт улыбается и говорит: