Всѣ Пальмарскія женщины умилялись такимъ концомъ бродяги. Онъ жилъ еретикомъ послѣ своего бѣгства изъ церкви, а теперь умираетъ, какъ истинный христіанинъ.
Характеръ его болѣзни не позволялъ ему принять Св. Тайнъ, и когда священникъ осѣнилъ его дарами, то запачкалъ рясу въ его рвотѣ.
Только нѣсколько старухъ смѣло вошли въ хижину; он обыкновенно одѣвали въ саванъ всѣхъ, умиравшихъ въ деревнѣ. Запахъ въ хижинѣ стоялъ невыносимый. Люди изумленно и таинственно перешептывались объ агоніи П_і_а_в_к_и. Уже второй день не пищу онъ извергаетъ, а нѣчто хуже, и кумушки зажимали носъ, воображая себ П_і_а_в_к_у, распростертымъ на соломѣ среди своихъ нечистотъ.
Онъ умеръ на третій день болзни. Животъ былъ страшно раздутъ, лицо скорчено, руки судорожно сведены отъ страданій и ротъ широко раскрытъ отъ послднихъ конвульсій.
Боле богатыя женщины, бывавшія въ дом священника, иснытывали глубокое состраданіе къ этому несчастному, который примирился съ Господомъ посл такой собачьей жизни. Желая достойно снарядить его въ послднее путешествіе, он отправились въ Валенсію, чтобы все приготовить для погребенія, истративъ на это такую сумму денегъ, которая, вроятно, никогда и не снилась П_і_а_в_к_ во всю его жизнь.
Его одли въ монашеское платье, положили въ блый гробъ, украшенный серебряными галунами, и вся деревня продефилировала предъ трупомъ бродяги.
Его прежніе друзья протирали свои глаза, красные отъ пьянства, сдерживая смхъ, при вид товарища, опрятно одтаго, лежавшаго въ своемъ двственномъ гробу, обряженнаго монахомъ.
Даже его смерть казалась чмъ-то смхотворнымъ! Прощай П_і_а_в_к_а! Ужъ не будутъ больше рыбачьи сти опустошаться до прихода ихъ собственниковъ, ужъ не разрядится онъ, какъ пьяный язычникъ, цвтами. Онъ жилъ свободнымъ и счастливымъ, не зная мукъ труда и сумлъ устроить себ богатыя похороны на чужой счетъ.
Въ полночь поставили гробъ на «телгу угрей», и Пальмарскій пономарь съ тремя друзьями проводилъ тло на кладбище, не пропустивъ ни одного трактира по дорог.
Тонетъ не отдавалъ себ ясно отчета въ смерти товарища. Онъ жилъ во мрак; постоянное опьяненіе сдлало его совершенно нмымъ. Онъ всми силами старался сдерживать свою болтливость, боясь проговорить лишнее слово.
«П_і_а_в_к_а умеръ! Слышишь, твой товарищъ!..» говорили ему въ трактир.
Онъ отвчалъ мычаніемъ, выпивалъ и дремалъ, а постители объясняли его молчаніе печалью, по случаю смерти товарища.
Нелета блдная и печальная, словно каждую минуту предъ ея глазами проходило привидніе, хотла было остановить его.
«Тонетъ, не пей больше!» говорила она нжно.
Но она была поражена тмъ выраженіемъ возмущенія и глухой злобы, которымъ отвчалъ ей пьяный. Она чувствовала, что ея власть надъ его волей миновала. Иногда она видла, какъ глаза его загораются ненавистью и злобой раба, который ршилъ вступить въ борьбу и уничтожить прежняго притснителя.
Онъ не обращалъ вниманія на Нелету и продолжалъ наливать стаканъ за стаканомъ изъ всхъ бочекъ заведенія. Когда овладвалъ имъ сонъ, онъ растягивался гд-нибудь въ утлу и спалъ мертвымъ сномъ, а собака И_с_к_р_а, тонкимъ чутьемъ чувствуя все, лизала ему лицо и руки.
Тонетъ не хотлъ, чтобы пробудилась его мысль. Какъ только онъ начиналъ трезвть, его охватывало мучительное безпокойство. Тни входящихъ постителей, падая на полъ, заставляли его съ безпокойствомъ поднимать голову, словно онъ боялся появленія того, кто трелетомъ ужаса наполнялъ его сонъ. И онъ вновь начиналъ пить, чтобы не выходить изъ этого отупнія, усыплявшаго его душу, притупляя вс чувства. Ему казалось много уже лтъ прошло посл той ночи, что провелъ онъ на озер, послдней ночи его человческаго существованія и первой въ новомъ мір тней, по которому онъ шелъ ощупью съ головой, одурманенной виномъ.
Воспоминанія объ этой ночи приводили его въ трепетъ, какъ только разсивались пары опьяненія. Только совершенно пьяный, онъ могъ выносить это страшное воспоминаніе; оно становилось смутнымъ и неопредленнымъ, какъ воспоминаніе о быломъ позор, которое не такъ больно потому, что теряется въ туман прошлаго.
Ддъ засталъ его въ такомъ оцпенніи. Дядюшка Г_о_л_у_б_ь ожидалъ на слдующій день прибытія донъ Хоакина на охоту въ тростникахъ. Согласенъ ли внукъ ислолнить свое обязательство? Нелета настаивала, чтобы онъ поплылъ. Онъ боленъ, ему нужно разсяться, боле недли онъ не выходилъ изъ трактира. К_у_б_и_н_ц_у улыбнулась надежда провести день въ движеньи. Въ немъ проснулся инстинктъ охотника. Ужели онъ такъ всю жизнь проведетъ вдали отъ озера?
Онъ провелъ цлый день за набивкой патроновъ и чисткой великолпнаго ружья С_а_х_а_р_а. Занятый этой работой, онъ пилъ гораздо меньше. И_с_к_р_а прыгала около него и лаяла отъ удовольствія, при вид всхъ этихъ приготовленій.
На слдующее утро въ его хижину явился дядюшка Г_о_л_у_б_ь, въ сопровожденіи донъ Хоакина въ богатыхъ охотничьихъ доспхахъ.
Старикъ нервничалъ и торопилъ племянника. Онъ будетъ ждать только минуту, пока перекуситъ сеньоръ, а потомъ въ походъ, въ тростники. Надо использовать утро.
Черезъ нсколько минутъ они тронулись въ путь. Тонетъ влереди на своей маленькой лодк вмст съ Искрой, сидвшей на носу, словно галіонъ, а за ними лодка дядюшки Г_о_л_у_б_я, на которой донъ Хоакинъ не безъ страха разсматривалъ ружье старика, это знаменитое оружіе, все въ заплатахъ, о подвигахъ котораго столько разсказывали на озер.
Об лодки вошли въ Альбуферу. Видя, что ддъ взялъ налво, Тонетъ хотлъ узнать, куда они длывутъ. Старикъ былъ удивленъ вопросомъ. Они плывутъ въ Болодро, самую большую заросль около деревни. Тамъ въ большемъ изобиліи, чмъ въ друтихъ мстахъ, водились тростниковые дтухи и водяныя курочки. Тонету хотлось плыть дальше: въ заросли на оредин озера. И между обоими охотниками завязался очень оживленный споръ. Старикъ настоялъ на своемъ, и Тонетъ неохотно подчинился, недовольно пожавъ плечами.
Об лодки вошли въ протокъ воды посреди высокаго тростника. Всюду пучками росъ тростникъ. Тростникъ мшался съ камышомъ, ползучія растенія съ блыми и голубыми колокольчиками переплетались въ этомъ водяномъ лсу, образуя гирлянды. Сросшіеся корни придавали массивный видъ зарослямъ тростника. На дн водяного протока виднлись странныя растенія, поднимавшіяся до самой поверхности воды и въ нкоторые моменты нельзя было разобрать, плыли ли лодки до вод, или скользили по стеклу, покрывавшему зеленый лугъ.
Глубокое молчаніе утра царило въ этомъ уголк Альбуферы, казавшемся еще боле дикимъ при свт солнца: иногда раздавался крикъ птицы въ чащ, бурленіе воды свидтельствовало о присутствіи живыхъ существъ въ вязкомъ ил.
Донъ Хоакинъ приготовилъ ружье, въ ожиданіи перелета птицъ съ одного конца густого тростника на другой.
«Тонетъ, заверни немного», приказалъ старикъ.
И К_у_б_и_н_е_ц_ъ изо всхъ силъ погналъ шестомъ лодку, чтобы обойти заросль и ударами до тростнику поднять птицъ, и заставить ихъ перелетать съ одного конца тростника на другой.
Минутъ десять кружилъ онъ. Когда онъ вернулся къ дду, донъ Хоакинъ уже стрлялъ въ птицъ, въ смятеніи перелетавшихъ открытое пространство, ища оеб новое убжище. То и дло показывались курочки въ водяномъ проход, свободномъ отъ тростника. Посл минутнаго замшательства, он, одн вплавь, другія влетъ, проходили черезъ проходъ и въ тотъ же моментъ ихъ застигалъ выстрлъ охотника.
Въ этомъ узкомъ мст стрлять можно было наврняка, и донъ Хоакинъ испытывалъ удовлетвороніе искуснаго стрлка, видя ловкость, съ которою онъ клалъ одну штуку за другой. И_с_к_р_а бросалась вплавь, вытаскивая еще живыхъ птицъ, и торжествующе приносила ихъ охотникамъ. Ружье дядюшки Г_о_л_у_б_я не оставалось въ бездйствіи. Старикъ до своей привычк старался польстить тщеславію кліента, незамтно стрляя въ птицъ. Когда онъ видлъ, что птица готова улизнуть, онъ убивалъ ее, увряя буржуа, будто тотъ уложилъ ее.
Хорошенькій чирокъ прошелъ вплавь, но едва донъ Хоакинъ и дядюшка Г_о_л_у_б_ь успди выстрлить, онъ уже скрылся въ осок.
«Раненъ!» закричалъ старый рыбакъ. Охотникъ былъ разсерженъ. Вотъ досада! Онъ издохнетъ въ тростник и его не достанешь.
«Ищи, И_с_к_р_а, шци!» закричалъ Тонетъ собак. И_с_к_р_а спрыгнула съ лодки, бросилась въ чащу, и только слышался трескъ тростника, раздвигавшагося передъ нею.
Тонетъ улыбался, увѣренный въ успѣхѣ: собака принесетъ птицу. Но дѣдъ обнаруживалъ нѣкоторую неувѣренность. Этихъ птицъ ранишь въ одномъ концѣ Альбуферы, а онѣ перелетаютъ на противоположный, чтобы тамъ умереть. Собака къ тому же стара, какъ онъ самъ. Въ былыя времена, когда Сахаръ ее купилъ, она еще кое-что стоила, но теперь нельзя уже полагаться на ея чутье. Тонетъ не обращалъ вниманія на замѣчанія дѣда, только повторялъ: «Вотъ увидите!.. Вотъ увидите!..»
Слышно было, какъ то ближе, то дальше собака шлепала по тинѣ, и они въ безмолвіи утренней тишины, слѣдили за ея безконечными эволюціями по треску тростника и шелесту осоки, ломавшихся подъ натискомъ животнаго. Черезъ нѣсколько минутъ ожиданія она появилась, разочарованная, съ печальными глазами, съ пустыми зубами.
Старый рыбакъ торжествуюіце улыбался. Что говорилъ онъ?… Но Тонетъ, видя, что надъ нимъ смются, выругался на собаку, грозя ей кулакомъ и не пуская въ лодку.
«Ищи! Ищи!..» приказалъ онъ снова, бѣдному животному.
Собака вновь бросилась въ тростникъ, неувѣренно махая хвостомъ.
«Она найдетъ птицу», утверждалъ Тонетъ, видѣвшіи и не такіе еще подвиги собаки.
Вновь послышалось шлепанье собаки въ водяномъ лсу. Она бросалась изъ стороны въ сторону въ большой нершительности, не вря, повидимому, въ свои безпорядочныя рысканія и, боясь показать себя побжденной неудачей. Всякій разъ какъ она подплывала къ лодкамъ, поднимая голову изъ тростника, она видла кулаки своего хозяина и слышала грозное «ищи!»
Нсколько разъ, она повидимому нападала на слдъ и наконецъ скрылась такъ далеко, что уже не слышно было ея шлепанія въ вод.
Далекій лай, нсколысо разъ повторенный, вызвалъ улыбку на лиц Тонета. А, что? Его старая спутница, можетъ быть, и стала тяжелй на подъемъ, но ничто не скроется отъ нея.