Вилль Статли звонко рассмеялся.
— Шутник ты, как я посмотрю! Как же это могу я рыть яму со связанными руками?
Виллан, взглянув на стрелка, выронил заступ. Слуга достал нож и приготовился разрубить веревки на руках Вилля Статли, но шериф угрюмо покачал головой. Тогда рабы поплевали на ладони и всадили заступы в землю.
Горожане молча следили за тем, как железо режет желтую глину.
— Отдохнем пока, что ли? — сказал Вилль, опускаясь на землю. — Ты, парень, жалеешь небось, что ввязался в наше дело?
— Нет, — ответил виллан. — А помирать неохота.
— Не горюй, приятель! Знаешь, на том свете все будет наоборот. Спроси любого монаха. На том свете ты будешь ехать на белом коне, в плаще, расшитом золотом и серебром, а твои товарищи, вроде меня, будут гнать по дороге шерифа с таким же глаголем на плечах. Вот только не знаю, есть ли на том свете Понтефракт.
Первый глаголь поднялся кверху, качнулся, как подрубленное дерево, и замер. На нем закачалась веревка с петлей.
Стрелок окинул взглядом толпу. Десятки глаз ощупывали его со всех сторон — иные горели злорадством, ненавистью и насмешкой, другие почернели от страха и жалости.
Рядом с первым глаголем встал второй. У стрелка пересохло в горле и пропала охота шутить. Он напряг мускулы, силясь порвать веревки.
— Эх, стукнуть бы тебя перед смертью! — сказал он, глядя шерифу прямо в глаза. — Рук не хотелось марать о тебя, старая падаль, а зря мы отпустили тебя живым в тот проклятый день!
— Начинайте вот с этого, — кивнул шериф рабам.
Обозленные тем, что стрелок заставил их тащить тяжелую виселицу, рабы с поспешной готовностью подскочили к Виллю Статли. Но он тряхнул плечами, и они отлетели от него, как щенки.
— Шериф! — крикнул Вилль Статли. — Не годится стрелку Робин Гуда умирать от удавки! Ты однажды поклялся не вредить нам ни на море, ни на суше. Если есть еще капля совести в твоей подлой душе, позволь мне умереть, как подобает стрелку. Прикажи дать мне в руки меч, я буду биться со всеми твоими людьми, один против многих!
— Нет, разбойник! Собаке — собачья смерть! Ты расстанешься с жизнью в петле!
Рука раба коснулась шеи стрелка. Вилль Статли отпрянул от него и наткнулся на копье стражника. Острые копья нацелились в него со всех сторон.
— Хорошо же! — крикнул Вилль Статли. — Развяжите мне руки, а там посмотрим, помогут ли вам ваши копья!
— Слишком большая честь для тебя — умереть от копья и меча, — усмехнулся шериф. — Ты издохнешь, высунув набок язык, и такой же смертью умрет Робин Гуд, когда попадется мне в руки.
Вилль Статли приподнялся, выпятив грудь, заскрежетав зубами. Но узлы затянуты были туго, только кровь с натуги брызнула у него из рубца на щеке.
— Ты жалкий трус, шериф! — прохрипел он. — Погоди же! Робин Гуд разочтется с тобой за меня. Он проткнет твое подлое сердце, он раздавит тебя, как вонючего клопа. Прощай, виллан, не робей! Умирать — один раз.
Парень съежился, когда петля упала на шею стрелка, будто сам ощутил прикосновение веревки.
— Дай же мне попрощаться с тобою, Вилль Статли! — раздался тут голос, и лучник в зеленом плаще, вынырнув из толпы, шагнул к стрелку.
— Стой! И ты не уйдешь, Рейнольд Гринлиф! — вскричал шериф, узнав Маленького Джона. — Ты будешь болтаться с ним на одной веревке!
Но широкий нож блеснул уже в воздухе раз и другой, и Вилль Статли выдернул меч из ножен у стражника, который стоял рядом с ним.
— Спина к спине! — крикнул Маленький Джон, и два меча сверкнули над головами стрелков.
Горожане в испуге отступили назад и прижались к стенам домов, шериф осадил коня, а стражники бросились вперед.
А в небе скользили белые облака, проволакивая легкие тени, как сети, по дубам, по каштанам и букам, по колосистым полям и горячим дорогам, собирая прозрачный улов — ветерок, напоенный дыханием цветов, и дрожащий над пашнями воздух. А с высокого холма, что сбегает лугами к Понтефракту, навстречу скользящим теням спешил всадник в малиновой куртке, с конской шкурой на плечах и в рогатом шлеме.
Перед ним как на ладони открылась рыночная площадь, и зоркие глаза разглядели сквозь дымку пыли, как упал, раскинув руки, незнакомый виллан под ударом датского топора и как люди шерифа, навалившись на Маленького Джона и Вилля Статли, связали стрелков по рукам и ногам.
— Вовремя я подоспел! — сказал Робин и трижды протрубил в рог сэра Гая Гисборна.
Торжествующий звук прокатился над Понтефрактом, и шериф узнал этот рог и воскликнул, привстав в стременах:
— Это рог Гая Гисборна! Он дает нам знать, что разбойник убит!
Толпа расступилась, чтобы пропустить воина в конской шкуре.
— Привет благородному лорду! — услышали горожане. — Робин Гуд убит и не воскреснет.
Шлем скрывал лицо воина, и шериф не знал, кто стоит перед ним. Он видел только конскую шкуру и бычьи рога на шлеме.
— Наконец-то! — крикнул шериф. — Сэр Гай Гисборн, проси у меня любой награды! Ты совершил великий подвиг, Гай, и тебе ни в чем не будет отказа.
И стражники все шагнули вперед, чтобы узнать, какой награды потребует рыцарь, убивший Робин Гуда.
— Мне не нужно награды, — ответил воин. — А впрочем… — тут он посмотрел в ту сторону, где лежали связанные Вилль Статли и Маленький Джон. — А впрочем, нет, благородный лорд шериф. Там, я вижу, лежат слуги Робин Гуда. Я убил их главаря, так позволь мне прикончить и слуг!
— Безумец! Такой ли ты заслужил награды? Спрашивай золота, спрашивай земли, леса, я добуду для тебя у короля все, что захочешь!
— Отойдите в сторону, чтобы никто не услышал исповеди этих людей. Я разделаюсь с ними, как разделался с Робин Гудом.
Шериф кивнул головой и тронул поводья. Он отъехал к тому месту, где стояли рыночные весы, а стражники отошли вслед за ним.
Тогда воин в конской шкуре, с бычьими рогами на шлеме склонился над пленниками, и веревки упали с них под ударами ножа.
— Вот тебе лук Гая Гисборна, Маленький Джон, — сказал Робин, — а ты, Вилль Статли, бери его меч.
Робин сбросил на землю тяжелый шлем, и два лука пропели тетивой. Двое стражников, которые бросились вперед, заметив обман, упали на горячую пыль. Еще две стрелы просвистели, и люди шерифа пустились бежать без оглядки, чувствуя, как щекочет их между лопатками смерть. Ральф Мурдах всадил шпоры в брюхо коню, но стрела догнала шерифа.
— Так, — сказал Робин, — был в Ноттингеме благородный шериф — лорд Ральф Мурдах.
Стрелки ополоснули лицо и руки у студеного колодца и с веселой песней двинулись к Вирисдэлю. Навстречу стрелкам из зеленой лощины примчались вестники победы — лохматые псы фриара Тука. А потом, как всегда, показался за ними и сам святой отец; и хотя широки были плечи у причетника из Фаунтендэля, но они не могли скрыть от глаз его спутников.
Три десятка молодцов в зеленых плащах шли за ним, и три сына вдовы, и старый рыцарь Ричард, и сын его Энгельрик Ли, и хромой старикашка, веселый стрельник из Трента.
— Победа, Робин! — прогудел фриар Тук, сложив ладони трубкой.
— Победа, победа, друзья! — ответили сразу и Робин, и Вилль, и Маленький Джон.
Заключение
Много веселых песен сложили глимены про Робин Гуда и его лесных молодцов.
Хочешь — слушай про то, как стрелок повстречал Маленького Джона на бревне, перекинутом через ручей.
Если добрым людям нравится, глимен расскажет, как старуха вдова обменялась с Робином платьем, чтобы спасти его от епископа, как он спас от шерифа ее сыновей.
— Спой нам про то, как король Ричард навещал Робина в Шервудском лесу, — скажут крестьяне.
И глимен споет про Ричарда Львиное Сердце: целый год просидел король в Ноттингеме, но не смог изловить Робин Гуда. А потом оделся монахом, и стрелки привели его к Робину. Добрый Робин отказался служить королю, потому что ему милее была свобода, и зеленый лес, и Маленький Джон с востроносым Скателоком.
В этих рассказах волной льется эль, и поет тетива, и хохочет хмельной фриар Тук. Стрелы летят слишком метко, чтобы это могло быть правдой, а знатные рыцари и аббаты душат своих вилланов так, что это не может быть ложью. Много веселья в этих рассказах, потому что нет ничего веселей в целом свете, чем борьба за привольную и свободную жизнь. И для каждого пахаря, для виллана и для раба имя Робин Гуда, как тетива боевого лука, звенит надеждой на лучшие дни, звенит призывом к бою. Но после этих веселых песен всякий попросит глимена:
— Спой, молодец, как умер Робин Гуд.
Тогда глимен выпьет кружку темного эля и тихо положит руки на струны арфы. И добрые люди услышат последнюю песню:
Случилось, что Робин и Маленький Джон
Зеленым брели перевалом,
И Джону сказал отважный стрелок:
«Стреляли с тобой мы немало.
Но больше не сделать ни выстрела мне,
Стрела с тетивы не помчится.
Спущусь я в долину. В обители той
Пусть кровь отворит мне сестрица».
И Робин к Кирклейскому скиту идет,
Слабеют сильные ноги.
Кирклей далек, и смелый стрелок
Совсем занемог по дороге.
Когда он добрался до скита Кирклей
И стукнул в дверное кольцо,
Сестра открывает тяжелую дверь,
Приветливо смотрит в лицо.
Монахиня пива ему налила,
Сказала: «Садись у огня». —
«Ни есть я не буду, ни пить ничего,
Пока не полечишь меня».
«В обители тихой найдется покой,
Тебя я туда провожу.
И, если ты просишь кровь отворить,
Услугу тебе окажу».
За белую руку пришельца берет,
Уводит в далекую келью,
И Робину кровь отворяет она,
Кровь каплет горячей капелью.
Жилу открыла ему на руке,
Ушла, ключами звеня,
И долго точилась горячая кровь —
До полудня другого дня.