— Эй, ты что, сдурел? — крикнул Сашка. — Флейту раздавишь!
Он схватил меня за ногу и дернул, и я грохнулся вниз, больно ударив колено. Я бросился на Сашку, чтобы хорошенько отделать его, и двинул ему кулаком в помидорное лицо, но попал почему-то в воздух. Он громко и победно захохотал.
Правда, он хохотал один во всем классе. Сразу отпала всякая охота с ним драться. У меня твердое правило: лежачего не бить. А Сашка был лежачий, хотя он хохотал и корчил из себя героя.
А тут в дверях появились первоклассники Толя и Генка, и я забыл про Сашку.
— А, ребятишки, привет! — сказал я.
Я обрадовался им, точно не видел их милые морды тысячу лет, точно они мне были самые близкие и родные, и незаметно для себя очутился вместе с ними в первом классе.
Я только тогда опомнился, когда увидел Наташку. Улыбнулся ей и подмигнул, а потом вспомнил про свои дела-проделки и скис, и нога заболела еще сильнее. Я с трудом оторвал взгляд от Наташки и спросил:
— Ну, как живете-поживаете?
— Хорошо поживаем! — крикнул Толя.
— На пятерочках катаемся, — подхватил Генка.
— Хвастун ты, Костиков, — перебил я его. — Вроде меня.
Видно, мое признание их поразило. Да что их — оно меня самого поразило. Теперь осталось преодолеть только бесконечное расстояние от учительского стола до дверей.
Около дверей я остановился, в последний раз посмотрел им в лица, не просто так скользнул взглядом, а заглянул каждому в глаза. Можете мне не верить, но в этот момент я был счастливым человеком. «Как это, — скажете вы, — говорил всем, что эти дети — твои лучшие друзья, и вдруг, расставаясь с ними, оказался счастливым человеком».
А вот так.
В коридоре я увидел Сашку, который явно поджидал меня. Ну что ж, раз так, то пожалуйста, и пошел к нему. Я приближался, и его лицо покрывалось мраморной бледностью. В последний момент он не выдержал, повернулся и убежал.
В другой раз я бы его догнал — все-таки лучший друг, а друзья, как известно, в пыли на дороге не валяются, но сегодня я спешил к нашей новой старшей вожатой Вале Чижовой, чтобы рассказать ей все про себя, чтобы поставить последнюю точку. А там пусть со мной делают что хотят, пусть казнят или четвертуют, я все выдержу.
Она меня встретила весело. Она такая рыжая и хохотунья. Я ее давно знал: она из десятого «В». Но когда я закончил свою исповедь, она помрачнела и сказала:
— Что теперь делать с этим первым «А», не знаю. Ведь их через две недели должны принимать в октябрята. А можно ли?
— Если их не примут, — возмутился я, — то кого же тогда принимать?
— Я думаю, тех, кто не списывал контрольные.
Я испугался, что из-за меня их не примут, и сказал:
— Они же маленькие.
— Разумеется.
— Они растерялись. Их запугали: «контрольная, контрольная».
— Может быть, — сказала она.
— А мне их стало жалко. Вот я и поддержал.
— «Поддержал», говоришь. — Она секунду помолчала, а потом сказала: — А я тебя помню, ты выступал в самодеятельности: играл собаку. Здорово лаял. У тебя фамилия еще такая смешная… Скандуто.
— Збандуто, — поправил я ее.
— Извини.
— Ничего, я привык.
— А потом ты потерял хвост, и мы долго смеялись. Я и теперь, когда вижу тебя, вспоминаю тот случай и смеюсь. Ты не обижайся.
— Я не обижаюсь.
— Слушай, а что, если я на свою ответственность тебя прощу?
Я промолчал, хотя мне ее предложение очень понравилось.
— Нет, пожалуй, так нельзя, — сказала она. — Ты иди, а я подумаю.
А я снова почувствовал себя счастливым и еще отчаянно храбрым. Зашел в первую телефонную будку и позвонил маме.
— Мама, — сказал я, — поздравляю тебя с днем рождения.
— А, это ты, — протянула мама и замолчала.
Было слышно, как там кто-то играл в мяч — в волейбол или баскетбол. У них телефон прямо в спортивном зале.
Я не дождался маминого ответа и стал ей сам рассказывать новости:
— Папа звонил. Только ты ушла. Тоже поздравлял. Он всю ночь ехал к телефону, а опоздал всего на пять минут. Расстроился. Я ему говорю: «Я все маме передам», а он ответил: «Я хотел сам, лично. Хотел услышать ее голос».
Она ничего на это не ответила, и я вообще подумал, что мама меня не слушает, если бы не звонкие удары мяча об пол, которые долетали до меня оттуда. Но мне все равно не хотелось с нею расставаться, и я сказал:
— Мама, у меня новость — я больше не вожатый. — Голос у меня был радостный, а в конце фразы я даже хихикнул.
Она совершенно не удивилась ни моему хихиканью, ни бодрости и не спросила почему — она никогда не задавала лишних вопросов, — а сказала:
— Да, да, Боря, я тебя слушаю.
— Понимаешь, я им подсказал на контрольной, решил за них примеры, и они почти все получили пятерки. А сегодня я во всем сознался. Правда, здорово?
— Да, да, Боря, — повторила она, — я тебя внимательно слушаю.
— Мама, а у тебя там во что играют?
— В ручной мяч, — ответила мама.
— А я думал, в баскет или в волейбол.
— Нет, в ручной мяч. — Она подумала минутку и сказала: — Хочешь, приходи.
Я оглянулся и увидел унылую фигуру Сашки. Он подпирал дерево.
— Спасибо, — ответил я, — в другой раз. У меня важное дело.
— Ну ладно, — сказала мама. — И тебе спасибо. Я думала, ты забыл про сегодняшний день. Ничего, конечно, страшного, но почему-то обидно. — И повесила трубку.
Я вышел из будки. Настроение у меня ухудшилось. Стало непривычно грустно. Мне бы сейчас поехать к маме, а я должен возиться с Сашкой. Помахал этому дураку рукой — иди, мол, ко мне, а он опять, как загнанный заяц, бросился в сторону. Только пятки мелькнули.
Тогда я решил устроить Сашке ловушку. Зашел для этого в универмаг и спрятался недалеко от двери. Стою, жду. И вдруг кто-то меня спросил:
— Мальчик, тебе что надо?
— Мне? — Я оглянулся и обалдел.
Представьте, на месте продавщицы в отделе женских шляп стояла наша бывшая старшая вожатая Нина.
— Здравствуй, Збандуто, — сказала она. — Удивлен?
— Удивлен, — ответил я.
А я и правда был удивлен.
— Не хотите ли купить женскую шляпу? — спросила она.
— Хочу, — принял я ее игру, — для мамы. Тем более, у нее сегодня день рождения.
— А какой у нее размер головы?
— Естественно, как у меня.
Нина смерила сантиметром голову, взяла какую-то шляпку и напялила на меня. Я посмотрел в зеркало: на моей голове возвышалась какая-то дурацкая шляпа, какой-то самовар с трубой.
Мы оба рассмеялись.
— Между прочим, — сказала она, снимая с меня шляпу, — это смех сквозь слезы. Представляешь, некоторые женщины покупают эти трубы и носят… Ну, рассказывай, как там у нас… — она смешалась, — у вас.
— По-старому. Теперь вместо тебя Валька Чижова, из десятого.
— Знаю — Чижик. А твои малыши как?
— Ничего, растут. Зина Стрельцова заняла первое место в вольном стиле. А Лешка Шустов поступил в кружок по рисованию. Это новенький, ты его не знаешь. Не хотели его брать, говорят, мал, но я настоял… Только я ушел от них.
— Ушел?.. У тебя же настоящее призвание. Это я тебе говорю.
— Ничего не поделаешь. Я и сам о них скучаю. Не хватает мне их. Но не имею права… Помнишь контрольную, когда я заменял у них учительницу? Так эти примеры я за них решил.
— Честное слово, ты неуправляемый снаряд! Совершенно неизвестно, в какой момент взорвешься, — сказала она своим прежним тоном. — Ты извини, я по дружбе, теперь это меня не касается.
— Я сегодня решил начать новую жизнь, — сказал я. — Никогда не буду врать.
— Все мы начинаем новую жизнь, — ответила она. — Что там про меня судачат?
— Не знаю, — ответил я. — А что должны про тебя «судачить»?
Нина внимательно посмотрела на меня:
— Неужели ты ничего не слышал?
Я ответил, что нет. Я действительно ничего не слышал, а если бы слышал, разве стал бы так притворяться?
— Да, ты всегда был чудаком, — сказала она. — Это хорошо. Когда ты станешь управляемым, тебе цены не будет.
Я на всякий случай усмехнулся, потому что не разобрал, шутит она или говорит серьезно. Раньше она все говорила только серьезно и торжественно, а сейчас она мне понравилась. Оказалось, она умела шутить, и видно было, что она мне рада.
— Знаешь, почему я ушла из школы? Из-за любви без взаимности. К одному учителю. Не скажу, к какому…
И не надо, подумал я, потому что вспомнил, как она рисовала мужчину с бородой. А у нас в школе бородатый всего один.
— Страшная штука любовь, — поддержал я ее. — Чего только люди ради нее не делают! Даже Пушкин из-за любви стрелялся на пистолетах.
— Что ты несешь, Збандуто? При чем тут Пушкин? — сказала Нина. — Там были социальные причины.
— Я сам читал, — сказал я виновато, — не по программе.
— А он на меня никакого внимания. Ночи не спала. Стихи сочиняла. Однажды не выдержала, пришла к нему домой и во всем созналась. А он говорит: «Это пройдет», — и угостил меня пирожным. Все привыкли, будто для меня самое главное еда. Колобок да Колобок. Ну, я съела пирожное и ушла. А на следующий день встретила его с какой-то дамой. Я когда увидела их вместе, у меня голова кругом пошла.
— Это от ревности, — сказал я. И поискал глазами Сашку. Его нигде не было.
От волнения Нина из шляпы, которую я примерял, сделала гармошку, вот-вот она должна была на ней заиграть что-нибудь печальное. Я вырвал шляпу у нее из рук, расправил и отдал обратно. Она поставила ее на место и успокоилась.
— Ну, до свиданья, Збандуто, — сказала Нина. — Заходи. Не забывай. Ребятам привет. Я ведь, знаешь, в нашей школе провела всю свою жизнь. У меня мама еще работала старшей вожатой, и я к ней прибегала с четырех лет. Так что я там пробыла целых шестнадцать лет… А если хочешь купить своей маме хороший подарок, пойди в бижутерию и купи ей брошку. Женщины любят украшения.
— Спасибо за совет, — ответил я, — но у меня кончился капитал. Отец оставил десятку, а я истратил.