ает ей путь, закрывает дверь и прислоняется спиной.
– Сожалею, но вам туда нельзя.
– Что он сделал с моей дочерью?
– Официальное заявление появится позже. Извините, но больше я пока сообщить не могу.
Ее лицо выражает сочувствие, однако она остается на месте. Задыхаясь, Ева отступает назад. Надо срочно что-то придумать. Грейс поможет, она знает, что делать. Ева спешит по дорожке мимо стоящей у ворот невысокой сотрудницы полиции обратно на кухню. На столе лежит ее раскрытая сумочка, содержимое высыпалось наружу: кошелек, расческа, ключи от машин. С фотографии в бумажнике улыбаются три счастливых детских лица. Ева всматривается в лежащие на столе предметы, словно их, эти реликты канувшей в прошлое жизни, выкопали из-под развалин.
В тишине она вспоминает слова Игоря: «…так вот почему я не нашел его под капотом». В тот далекий теплый весенний день, когда он столь неудачно пошутил, жизнь играла буйством красок, а она, Ева, еще была счастлива. Схватив ключи, она бежит к машинам и по очереди поднимает капоты, но обнаруживает только двигатели, брызговики, покрытые жирной грязью провода и темные трубки, извивающиеся, словно кишки. Ева захлопывает капоты. По пути к дому она наклоняется над цветочной клумбой, и ее мучительно рвет.
Это мог быть не Игорь. Не исключено и нечто похуже. Соррель забыла, что мама в постели, и вышла ее искать. Девочка брела по дороге, ее развевающаяся юбка мелькала в сумерках, как флаг. Кто знает, какое чудовище могло притормозить у обочины, в каком грузовике она сейчас, в каком подвале, в какой лодке? Взрослый может продержаться без пищи тридцать дней – Ева, вся дрожа, находит это в Интернете, – а без воды и того меньше. О детях никакой информации нет. Ее терзает страх – гигантская птица с изогнутыми крыльями и острыми когтями. Она заставляет себя встать под душ, а потом натягивает одежду, словно на кого-то другого – на старуху с негнущимися руками и ногами. Когда раздается телефонный звонок, ее сердце сжимается. Она прислоняется лбом к оконному стеклу и отвечает, задыхаясь, будто только что вбежала в дом.
– Странные новости, неожиданные, – начинает Эрик и умолкает.
– Что значит – неожиданные? – пугается Ева. – Что он натворил?
– У Игоря под кроватью нашли несколько вещей Соррель. Говорят, он сложил их аккуратной стопкой.
Ева держится за подоконник, ноги слабеют.
– Что именно? – У нее пересохло во рту, в голове роятся вопросы, ужаснее которых не придумать. Красная куртка? Ее юбка? Трусики? Грязные и рваные? В крови?
– Ничего из того, что было на ней, когда она пропала, – быстро отвечает Эрик. – Его еще допрашивают. Перезвоню, когда узнаю больше.
Внизу открывается и закрывается входная дверь. Ева видит из окна, как наружу выходят дети: Блейк, Поппи, оглянувшаяся посмотреть на нее, Иззи и Чарли. Их сопровождает Мартин. Грейс наблюдает с порога, как все усаживаются в машину.
Поппи, должно быть, согласилась поехать в школу, поддавшись на уговоры Иззи, которая посчитала, что ей нужно отвлечься. Будто это возможно, когда ты переполнена горем и буквально кричишь от страха. Выдержит ли Поппи сегодняшний день? Ева решает позвонить учительнице и сказать, что тотчас заберет дочь, если та захочет вернуться домой. Она видит, как Мартин кивает Грейс, прежде чем сесть в машину. Сверху он выглядит по-другому – округлые плечи, выпирающий живот. Ева поворачивает голову, ее взгляд скользит в сторону сада и дальше – туда, где за сараями плотно растут сосны. Она никогда не рассматривала их как следует, а теперь видит, что они темнеют грязным пятном, которое портит пейзаж, как ошибка в тетради, которую тщетно пытались стереть.
Грейс ждет на пороге, пока дети усаживаются в машину. Блейк возвращается в дом и сразу выбегает со своим с рюкзаком. В окне наверху мелькает бледное, как у призрака, лицо Евы. Знает ли она, что Грейс все известно? Как только машина исчезает из виду, она спешит внутрь и взбегает по лестнице.
– Игорь в полиции, – говорит ей Ева с застывшим от страха лицом. – У него под кроватью были вещи Соррель. Теперь там охрана.
– Черт. – Грейс садится на кровать рядом с Евой. Она мельком видела Игоря, когда приехала вчера вечером, могла бы окликнуть его и спросить, чем он занят. Может, все обернулось бы иначе? Она помешала бы его планам.
В наступившей тишине слышится хруст гравия. Ева вскакивает и выглядывает в окно.
– Одна из полицейских уходит, – шепчет она.
Грейс присоединяется к ней. Шотландка спешит по подъездной дорожке, она хмурится и что-то говорит в мобильник.
– Хочу обыскать его дом, – шепчет Ева. – Полиция могла упустить что-то важное.
– Я с тобой.
Снаружи их обдает холодом. Пригнувшись, они стараются одолеть порывы сырого ветра. Надеть пальто они не додумались и сразу же промокают под мелким дождем. Под ногами скользкий каменный пол веранды. Несколько месяцев назад здесь собиралась компания, на столе красовались лютики и таволга, вокруг костра плясали дети. Ева и Мартин флиртовали уже тогда.
– Я спала с Мартином. – Щеки Евы вспыхивают, ее настигли те же воспоминания, от отчаяния и спешки ее тайна вырвалась наружу. Она просит прощения?
– Знаю. – К горлу Грейс подступает злость, жгучая и лютая. – Со вчерашнего дня.
– Сейчас уже не помню почему. – Ева не спрашивает, откуда Грейс узнала, ее покрасневшие глаза дико шарят по сторонам, будто причина таится в тускло-зеленых и коричневых красках сада. – Он говорил со мной. И вроде бы слушал. Я не привыкла к такому. Наверное, мне вскружили голову его слова. Прости, я несу какую-то чушь. Сейчас я и сама ничего не понимаю, и на твое понимание надеяться не могу. Точно знаю одно – от моих чувств не осталось и следа.
Она ошибается – Грейс все понимает. Ей точно известно, что испытывала Ева: ее саму когда-то увлекли слова Мартина. Но боль от этого не тише. Напротив, она становится острее – Мартин дважды использовал один и тот же прием. Грейс бросает взгляд на женщину, торопливо шагающую рядом с ней. У Евы были очаровательные дети, заботливый муж, потрясающие дома, красивые драгоценности – все, о чем только можно мечтать. И, несмотря на это, она заграбастала чужого мужа. Походя, с легкой душой, словно имела право. Как ребенок, который без раздумий берет все, что хочет.
Они проходят мимо пустого загона. Ослики, должно быть, спрятались от холода в хлеву. Их новая металлическая кормушка тускло поблескивает под дождем. Ева лишилась своих сокровищ. На их месте теперь зияют раны, по сравнению с которыми ее роман с Мартином выглядит не тяжелее легкой ссадины. Ева, конечно, переживет, а вот Эш не выжил, и Соррель, возможно, грозит то же самое. От воспоминаний о милом, как нежный цветочек, личике девочки и ее доверительном шепоте у Грейс разрывается сердце. Ее решение помочь по сути не является решением – другого варианта просто нет.
Ева старается не отставать от Грейс и продолжает говорить:
– …никогда ему не доверяла. Эрик считал его хорошим парнем. Он любил детей, но почему-то сторонился меня. Я и помыслить не могла, что он способен на такое. Боже, как слепы мы были. Понятия не имели, даже не догадывались, а ведь он был чуть ли не членом нашей семьи. Почему мы не присмотрелись к нему лучше?
Но именно то, что лежит на поверхности и постоянно маячит перед глазами, труднее всего разглядеть. Игорь. Ева и Мартин. Перед внутренним взором Грейс мелькает темно-зеленая вода бассейна в Греции, тени на ее поверхности и играющие на мелководье дети.
Неподалеку от коттеджа Ева останавливается.
– Мы должны быть осторожны, у калитки дежурит сотрудница полиции. Обойдем сзади.
Растущие вдоль дорожки гортензии склоняют под дождем свои пышные бурые шапки. Ева и Грейс пробираются через них и приближаются к окружающим коттедж деревьям. Под соснами сразу становится темнее, опавшие иглы смягчают шаги. По лицу хлещут мокрые ветви, от них исходит сильный аромат. Путь преграждает проволочная изгородь. Грейс приподнимает протянутую у самой земли струну, пропускает под нее Еву, а потом проползает сама. Тесное пространство за задней дверью коттеджа похоже на ночной кошмар клаустрофоба. Здесь царит полумрак, который легко позволил бы незаметно втащить внутрь маленького ребенка. Подъемная рама матового окна справа от двери закрыта изнутри на шпингалет.
– У тебя есть кредитная карточка?
Ева шарит в карманах джинсов и достает потертый пластиковый читательский билет.
– Бог знает, сколько раз он пережил стирку.
Грейс берет билет, проталкивает в щель под рамой, отодвигает шпингалет и, насколько возможно, открывает окно. Места в обрез: можно протиснуть лишь голову и плечи. Грейс тянется вперед, цепляется за края стоящей внизу лохани, просовывает ноги и спрыгивает на пол. Дверной засов легко поддается – и вот дверь распахнута. Ева, не двигаясь с места, глядит на деревья. У нее уютный дом, множество вещей и сколько угодно еды, но ее осунувшееся лицо искажено страданием, таким знакомым по теленовостям о доведенных до отчаяния матерях, скорбящих о своих утратах на берегу океана, в лагерях беженцев или перед колючей проволокой у блокпостов. Грейс быстро увлекает ее внутрь.
– Сначала осмотрим спальню, – хрипло шепчет Ева. – Там нашли одежду Соррель.
В крохотной комнатке – лишь аккуратно застеленная кровать, пара клетчатых рубашек в шкафу и деревянный стул. В мусорной корзине и под кроватью пусто. Жилище выглядит необитаемым. Они возвращаются в коридор, там невыносимо жарко.
– Сто лет сюда не заходила. Когда мы с братом были маленькими, здесь жила наша няня, – грустно усмехается Ева. – Стоял жуткий холод. Чтобы мы не бедокурили в доме, до возвращения родителей она запирала нас у себя. Брат выбирался в окно, перелезал через ограду за лесом и убегал за железную дорогу в деревню к своим друзьям. А я не решалась. Не понимаю, почему мы об этом молчали. Няню сразу бы выгнали.
Дети много чего скрывают, даже самое важное. А дети Евы давно уж перестали говорить с ней по душам. Грейс смотрит на нее и видит одинокую девочку, которая, отчаянно нуждаясь в человеческом тепле, слишком быстро выскочила замуж, но так и не нашла понимания.