Как-то засиделась у монашки.
Уже темно. Быстро бегу домой. Сейчас нянька станет ругать меня за то, что убежала из дома… Но на балконе светло и шумно. Неожиданно приехала мама.
С криком бросаюсь к ней. Она целует меня и говорит:
– Тише! Не кричи, Лялька уже спит. Скорей кушай и ложись. Завтра переезжаем в город.
От радости визжу.
И вот я уже в кровати. Мама на цыпочках подходит поцеловать меня. Громко зеваю и быстро крещу рот, чтобы в него не влетели черти.
– Что ты? Что ты? – с тревогой спрашивает мама. Но я поворачиваюсь на бок и сразу засыпаю…
И вот мы снова дома с Лялькой восторженно бегаем по комнатам, вдыхая запах свежей краски. Стены оклеены новыми обоями, потолки побелены, на красном выкрашенном полу остаются красивые следы.
Дом – новый. Это к нашему приезду сделал Саша-джан.
Как жалко, что он ещё не вернулся со службы. Надо его встретить у ворот.
Из соседнего дома выскакивают Милка и Топсик. Бросаются к нам, лают и, высоко подпрыгивая, облизывают наши лица.
– Ах, вы, мои хорошие! Ах, бедненькие сироточки! Наконец-то дождались нас!
Берём их на руки, целуем мягкую потную шерстку.
Вот на углу улицы показался извозчик. Отец уже видит нас и машет.
Бросаемся к нему. Он подхватывает меня, крепко целует. Шепчу на ухо:
– У меня секрет только для тебя. Когда вырасту – стану христовой невестой. Я так решила.
Он громко смеётся.
– Ну что ж! Когда вырастешь – ещё раз подумаем. Какой он у меня хороший – всё понимает.
На балконе, на большом столе кипит самовар. С трудом пьем молоко. Слипаются глаза. Нянька быстро укладывает спать.
Глава 9
Едем в серную баню Орбельяни, которая находится в старом городе. Это самое большое удовольствие, которое доставляет нам мама.
Неинтересно мыться дома в ванне, в которую нас усаживают с Лялькой вдвоем. Теперь едем через весь город.
Днем мама заказывает по телефону отдельный номер, собирает белье, делает бутерброды с колбасой. Нянька покупает несколько бутылок лимонада и идет за фаэтоном.
Выбегаю на улицу: не подъехал ли фаэтон? Вот уже показался в конце улицы.
С радостным криком бегу домой и слышу, как на балконе Соня дразнит Ляльку.
Этого не могу перенести. Забыты баня и поездка.
Со всего разбега бросаюсь на Соню и начинаю бить её кулаками.
– Не смей дразнить Ляльку! Не смей! Она у нас обидчивая.
Соня хватает меня за руки и громко смеется. Но продолжаю бить ее. На крик прибегает мама.
– Ты что это развоевалась? – сердится она, – Сейчас же перестань, а то оставлю дома.
Угроза приводит меня в чувство. Беру Ляльку за руку, веду к воротам.
И вот сидим в фаэтоне. Мне мало места, толкаю то Соню, то Наташу.
– Сейчас же прекрати фокусы! – прикрикивает на меня мама, но теперь знаю, что не останусь дома.
По дороге в баню проезжаем Солдатский базар. Это огромная площадь, по сторонам которой стоят открытые лавчонки-навесы. Там всегда шумно и весело. Пряно пахнет травами – мятой, тархуном, кинзой. Продавцы обрызгивают их мокрой метелочкой, и они блестят на солнце. Прямо на земле лежат горки фруктов: огромные груши-гуляби с коричневой кожицей, такие сочные, что тают во рту, ярко-красные гранаты с кислыми сочными косточками. Со стен свисают кисти белого и черного винограда, покрытые пыльцой, длинные стручки красного перца, тонкие чурчхелы с грецкими орехами, синие бадрижаны и связки желтого лука. А арбузы, которые с трудом можно поднять обеими руками, а дыни, от которых доносится такой пряный запах! Со всех сторон слышится блеяние овец, крики осликов, кудахтанье кур.
В конце площади, поджав под себя ноги, сидят мохнатые двугорбые верблюды, высоко подняв головы, жуют жвачку. У них большие желтые зубы, и если человек их рассердил, плюют на него вонючей желтой жидкостью.
Люди движутся, смеются, кричат, собираются вокруг кинто. Мне нравятся их широкие шаровары и обтягивающие грудь курточки, подпоясанные металлическими поясами, темные маленькие шапочки, на которых так крепко держатся большие деревянные блюда, наполненные фруктами.
Кинто, приплясывая и смеясь, ходят по улицам. И издали доносятся их громкие крики.
– Дешево продаю! Покупай! Самый лючший! Пах! Пах! – танцует.
Я как-то попробовала поставить на голову большое блюдо и ходить как кинто, оно упало, разбилось. Мне сильно влетело от мамы.
Вот Эриванская площадь с высоким, в несколько этажей, круглым караван-сараем.
Мама рассказывала, что когда-то, давно-давно, здесь останавливались целые караваны купцов, приезжавших торговать из дальних стран.
А сейчас в нем лавки с разными товарами – платьями, разноцветной красивой материей. По караван-сараю можно ходить хоть целый день, как по лабиринту, не выходя на улицу.
Против караван-сарая – Городская Управа. В ней работает отец – Саша-джан. Его выбрали Городским головой, но губернатор не утвердил потому, что Саша-джан «красный» – так объяснила мне мама. Почему красный – мне непонятно. Теперь работает заместителем Городского головы.
По узкой улочке спускаемся в старый город. С обеих сторон лавчонки мастеров золотых дел. Из тонкой проволоки они сплетают кружевные пояса, прозрачные подстаканники, блюда, вазы, брошки и серьги. Мастера стучат по металлу маленькими молоточками, и кажется, что кто-то играет на незнакомых инструментах.
Прямо на тротуаре, поджав под себя ноги, сапожники шьют разноцветные чувяки с загнутыми носами, папахи из длинного меха, разрисовывают красками седла и хурджины…
На тротуарах лежат пушистые ковры, они, как говорят, становятся лучше, когда по ним ходят люди.
А вот и лавчонки с едой. Её готовят прямо на улице. В глубоких чанах варят плов, на противнях жарят лепешки и люля-кебаб, на раскаленных мангалах лежат толстые шампуры с нанизанным шашлыком.
Пахнет салом, горячей бараниной, кислым вином, из глубоких торен доносится запах чуреков.
Когда взрослые едут в баню, они здесь покупают и шашлык, и люля-кебаб, вино, и арбузы.
– Зачем арбузы? – спрашивает Лялька.
– Выкупаются, покушают, выпьют вино, – подробно рассказывает Соня, которая знает всегда всё. – Потом бросают в горячую ванну арбузы, и они сразу становятся холодными… Мама, купи нам шашлык и арбуз – мы тоже хотим холодненького, – попросила Соня.
– Обойдетесь и без этого, – решила мама.
Впереди произошла задержка. Навстречу шли ослики с перекинутыми через спину длинными корзинами, наполненными пузатыми кувшинами с мацони, зеленью и виноградом. Погонщики, крича, били животных, но они упрямились и не хотели идти.
В переулке, спускающемся вниз, показались Кура и огромный каменный Метехский замок.
– Мама! Пойдем, посмотрим, кто там живёт.
– Туда не пускают. Раньше в замке жили грузинские цари, а потом сделали тюрьму.
Ослики прошли. Фаэтон снова двинулся и свернул направо в гору. В лицо пахнул едкий запах серы, а сбоку по камням в маленькой лощинке бежал горячий ручей, от которого поднимался густой пар.
Широкая башня – вход в неё выложен цветными камушками. В полутёмном коридоре с круглым потолком около стен широкие скамьи, на них сидели люди, ожидая своей очереди.
Мы тоже присели. Мама куда-то ушла.
Из номеров слышны громкие людские голоса. Они эхом разносятся по длинному коридору. Глухо хлопают дверями.
Пробежал босой, в длинном мохнатом халате, высокий банщик с бритой головой. За ним проковыляла хромая старуха, тоже в халате.
Нянька посмотрела на них и плюнула в сторону.
Наконец мама вернулась.
– Номер занят. Придётся ждать около часу.
Она вытащила из сумки книгу и присела к лампе. Лялька задремала. Соня и Наташа тихо разговаривали.
А перед моими глазами стоял высокий Метехский замок… Надо рассмотреть его поближе.
Осторожно продвинулась к двери и незаметно вышла…
Улица облита лунным светом. Торопливо шла вниз, громко билось сердце.
Надо повернуть налево, затем спуститься по переулку.
Навстречу шли женщины с ребятишками, старики. Никто не обращал на меня внимания.
В переулке за углом было пусто и темно. Только худая собака, рыча, грызла кость.
Держась поближе к стенам, шла так тихо, чтобы не было слышно моих шагов. Поминутно останавливалась и прислушивалась. Но за мной никто не шёл.
Сделала ещё несколько шагов и вдруг на высокой крутой скале увидела Метехский замок.
Он весь был в лунном сиянии, казалось, вырастал из скалы. Внизу блестела Кура. Она неслась, билась о скалу, подбрасывая брызги.
Смотрела на высокие каменные стены, башенки по углам, узкие с решетками длинные окна, в которых горел тусклый огонёк.
Может быть, там, за этими окнами сидел Саша-джан (Князь Александр Михалович Аргутинский-Долгорукий, мой загадочный отец).
Давят стены, давит потолок, кругом – страшная тишина. По полу бегают крысы.
«Пять шагов в длину, три – в ширину, маленькое с решетками окно», – так сказала мама.
Стало страшно. Побежала назад.
С улицы послышались крики. Они доносились ясней и ясней.
По мостовой шли люди в длинных белых халатах. От высоко поднятых факелов тянулись темные дымки.
В ужасе прижалась к выемке стены, опустилась на корточки.
Люди шли, покачиваясь из стороны в сторону, и кричали:
– Шахсей-Вахсей! Шахсей-Вахсей!
Всё ближе и ближе. Теперь уже всё было видно. Люди приплясывали, вертелись на месте. В руках их были ножи и кинжалы. Они со всего размаха били себя по голове, лицу, обнаженной груди. Кровь стекала по белым халатам, застывала на лицах. Они кружились быстрей и ещё громче кричали:
– Шахсей-Вахсей! Шахсей-Вахсей!
За ними бежала толпа, тоже кричала, кружилась на ходу.
Вот сейчас схватят я и будут резать острыми кинжалами и меня больше не станет.
Я не помнила, как очутилась в бане. Нянька металась по коридору и, завидев меня, схватила за руку.
– Ты куда убежала! – сердито сказала она. – Все уже моются, а тебя не най