– Будь осторожен, – просила мама, провожая Витю из дома. Маме опять стало хуже с глазами. Она такая маленькая и худенькая. Часто сидит с лупой, с трудом разбирает большие буквы в книге.
Наташа, придя из гимназии, до самого вечера не отходила от мамы и уже поздно ночью приготовляет уроки.
– Будете мне читать вслух – познакомитесь с литературой, – как-то сказала мама Соне и Наташе.
Обрадовалась. Может быть, какие-нибудь интересные сказки?
– Ты ещё маленькая – ничего не поймешь, – сказала Наташа. Не стала спорить. Жалко Ляльку. Она теперь спала в детской с нянькой и, конечно, ничего не услышит. Меня мама перевела к себе.
– Ты теперь большая. Тебе нужно учиться. Тут мне легче за тобой присматривать.
По вечерам я должна читать книжки и писать в тетрадке упражнения. Вся тетрадь в кляксах. От чернил всегда грязные пальцы и лицо.
В восемь часов нас укладывают спать…
Мама всегда лежа слушала, когда ей читали. Рядом горела на столе лампа под белым абажуром.
– Подожди, пока девочка заснёт, – говорила мама Соне.
Я ложилась лицом к стене и, закрыв глаза, притворялась спящей.
Соня открывала толстую книгу со странным названием «Три мушкетера» и с увлечением читала.
Мне не очень нравилась эта книга. Все дерутся, скачут, убивают, да и имена странные – ничего не запомнишь.
Уже стала засыпать, когда начала читать маме другую книгу. Там мне сразу понравились Наташа, Николай, и князь Андрей.
Я, конечно, мало понимала, но с нетерпением ожидала вечера, чтобы узнать что дальше. Захотелось читать самой. На другой день попросила маму, чтобы она дала мне какую-нибудь интересную книгу. А книг у нас было много. Несколько больших шкафов были забиты ими. Во всех комнатах стояли высокие до потолка полки с плотно поставленными книгами.
– Вот и хорошо, – говорила Соня. – Не надо ходить в библиотеку. Все книги – и наши и иностранные.
Решила: теперь всегда буду читать книги.
Но из этого ничего не вышло.
Как-то отец неожиданно приехал днем с работы и заперся с мамой в своем кабинете.
Мне обязательно нужно было узнать, о чем они говорят. На цыпочках подошла к двери.
Мама сидела на диване. Отец в кресле напротив.
– Ты пойми, не могу не поехать в командировку. А тебе обязательно надо показать профессорам глаза. Другого такого случая не представится, – донесся до меня его голос.
– Страшно сейчас уезжать. Время тревожное. Девочки маленькие. Как останутся одни?!.
– Витя и Наташа уже взрослые. Поговорим с ними. Да и Котэ в городе.
Я бросилась к Ляльке.
– Клянись, что ты никому ничего не скажешь, – шепотом сказала я.
– Клянусь Багирой! – ответила Лялька цитатой из «Маугли».
– Мама и папа куда-то уезжают.
– Они нас бросают, как в сказке Ваню и Машу? – дрожащим голосом спросила Лялька, и все лицо её сморщилось.
– Нет! Они едут за синей птицей, – фантазировала я. – А потом на ковре-самолете полетим к ним.
– Ну, тогда можно, – сразу согласилась Лялька. – Только возьмем с собой Милку и Топсика.
Все выяснилось за обедом.
– Отец едет в командировку, и я с ним, – сказала мама.
– Зачем? Куда едет? Надолго?
– Недели на три, на месяц, – сказала мама. – Его вызывают в Петербург. Он давно боролся, чтобы в городе был трамвай.
– А как он боролся? На шпагах? – спросила я, вспомнив «Трех мушкетеров».
Все рассмеялись.
С гордостью посмотрела на отца. Вот он какой! Никого не испугался. Но где же он прячет шпагу?
– Прошу маму, сказал отец, чтобы она поехала со мной и показала профессорам свои глаза.
– А вы вернетесь? – спросила Лялька. – А как же мы?
– Конечно, вернемся. Разве можем оставить таких хороших ребятишек, – успокоил ее отец. С вами останутся Витя, Наташа, и Соня. Они уже взрослые. Мы надеемся на них.
Витя покраснел и кивнул головой.
– Не бойтесь, поезжайте. Будем опекать девочек, – сказала Наташа.
Несколько дней в доме была суматоха. Мама собирала вещи, нянька на кухне пекла пирожки, жарила котлеты и варила яйца и кур.
– Только удавы могут так много съесть, – сказала Лялька и с завистью посмотрела на груду поджаренных пирожков.
И вот мы на вокзале. Поезд скоро должен отойти. Стоим у вагона. Держим за руки маму и отца…
Вот второй звонок.
Мама торопливо даёт последние указания, смотрит на меня.
– Обещай, что не будешь хулиганить, будешь слушаться взрослых. Больше всего боюсь за тебя.
Третий звонок. Мама быстро входит в вагон.
Я держу Ляльку за руку, она бежит за мной мелкими шагами. Отец стоит на площадке вагона и тоже машет нам.
Лялька тихо плачет. Она никогда не плачет громко. Вот и сейчас у неё сморщилось лицо. По щекам текут слезы.
Садимся в конку. Скоро и у нас будет трамвай. Он будет большой и высокий, так говорит отец.
Не хочется входить в дом. В кабинете отца пахнет его одеколон, на диване осталось кашне. Вдыхаем знакомый запах и осторожно гладим кашне.
В маминой комнате осталась думочка. Лялька целует ее…
…Полдня мы с нянькой. Ей некогда все время быть с нами. Стараясь не шуметь, поднимаемся по винтовой лестнице.
Чердак огромен. Сквозь маленькое окошко проходит свет. Чего только нет здесь. Роемся в старой мебели, мешках с какой-то одеждой, перекладываем с места на место порванные книги…
Вот где интересно играть. Тут и корабль, тут и лодка, и поезд. Пробираемся к чердачному окну, выходящему на крышу. Туда даже Соне не позволяют влезать.
Но все-таки однажды она вылезла на крышу. Около самой крыши большое толстое дерево – мелиоцедра, которое весной покрывается мелкими лиловыми цветами, от них так хорошо пахнет ванилью.
Соня решила спуститься на землю по дереву. Осторожно перелезла с крыши на самую вершину дерева, а мама в это время вышла на балкон.
Стояли с мамой молча, боясь испугать Соню. Держась за ветки, она осторожно спускалась вниз. Но вот Соня уже на земле.
– Как ты посмела? – рассердилась мама. – Ведь знаешь, что это запрещено.
– Я закалялась, – с обидой ответила Соня. – Ведь ты говорила, что мы должны закаляться.
– Прошу тебя не делать этого, – говорит мама, и на глазах у неё слезы.
А нам разве не надо закаляться?
Перелезаю через раму, тащу за собой Ляльку. Осторожно поднимаемся на вершину крыши. Под ногами звенит железо – только бы нянька не услышала.
– Я боюсь, – тихо говорит Лялька.
– Ничего. Мы осторожно. Там с вершины увидим Питер.
Сзади город – дома, дома, крыши. Вдалеке лесистые горы, за ними, на голубом небе сверкающая вершина Казбека.
Вот так встать и полететь, – говорит Лялька.
Я молчу. Трудно говорить, когда так красиво. Я люблю наш город, наш дом, наши горы, и этот снежный Казбек.
Когда спускались с крыши, Лялька сказала:
– А Питер забыли посмотреть. И маме обещали не хулиганничать. Не будем больше сюда ходить.
– Хорошо, – говорю я с неохотой. – Видишь, мы не боялись. Значит, закалились. Не говори только никому. Это наша тайна.
Днем возвращаются из гимназии Наташа, Соня и Витя.
– Опять нет писем, – говорит Соня.
– А вы сейчас их и не ждите. В России забастовка, говорит нянька. Когда успокоится – тогда и придут письма.
После обеда занимаемся с Соней.
– У Ляльки замечательная голова, – говорит Соня. – Она в уме решает те же примеры, что и ты. Из нее выйдет великий математик. Смотри, она скоро будет лучше тебя читать и писать.
Хочется поспорить, но помню данное маме обещание и молчу.
Вечером начинается самое интересное. Сидим в маминой комнате, Наташа читает нам «Маугли».
В камине горят дрова, высоко улетают блестящие искры, в трубе гудит огонь. Не отрываем глаз от углей.
В столовой кто-то ходит. В дверях показывается наш дворник Василий в белом фартуке со свистком и бляхой на груди.
Василий – курд. Он высокий, очень красивый, у него кудрявая голова и длинные усы. Ещё мальчишкой начал работать дворником, привёз жену Телли – высокую и тоже красивую. Она ходит в длинном тёмном платье и закрывает голову и подбородок белым платком.
Когда Василий делает замечание, громко плачет и кричит.
– Что? Ме-собаки, ме-дураки? Сама знаю, что делать.
Живет Василий в подвальном этаже, чувствует себя членом нашей семьи.
По ночам дежурит на улице. Часто слышу, как Василий перекликается свистком с другими дворниками.
– Вити нет? – спрашивает он, и лицо у него непривычно серьезное. – Яман! Совсем яман! – обращается он к Наташе. – Ходил сегодня на Майданский базар. Такой рамбавий был. Подрались – не знаю кто, двух татаров убили. Какой-то народ бегает, кричит: «Это армяне, армяне! Бей их!». Татары тоже несколько армян убили. Что делается – один Аллах знает. Люди тёмные.
Долго стоит, качает головой, говорит строго:
– Никуда из дома не ходить. Много плохой человек. Мал-мал могут резать.
Вечером прибежали Витя с Николаем.
– Началась армяно-татарская резня, – взволнованно говорит он Наташе. – По улицам в одиночку ходить опасно. Татары вырезают целые семьи армян – в особенности в районе Сололак и на Майдане. Полиция не вмешивается. Черная сотня науськивает и тех и других. Правительство думает этим отвлечь от революции. Рабочие организуют охранные дружины.
Только теперь вспомнила, что я армянка, и опасливо вслушиваюсь в каждое слово.
– И нас тоже будут резать? – деловито спрашивает Лялька.
– Вас не будут. Мы не позволим. Никуда не выходите, – говорит Витя Наташе, и мальчики снова убегают.
На другой день вечером, когда он вернулся домой, мы не сразу узнали его. На нем незнакомая кепка, чужая куртка, подпоясанная широким ремнем, на котором привязан мешочек с патронами, за плечом винтовка.
– Я теперь дружинник, – с гордостью говорит он. – Будем вас защищать.
Он очень голодный, Наташа ставит на стол всё, что у нас есть дома.
– Ну как? – шепотом спрашивает Наташа.
– Трудно. Рабочие дружины достали немного ружей. Половина старых и негодных. Кругом стрельба, пожары… Татары ставят на армянских домах белые кресты, ходят с бидонами, а в них керосин. Увидят белый крест на доме, обливают керосином и поджигают.