Молча переглядываемся.
Витя встаёт.
– Мне надо идти. У вас Василий. Мне нельзя отказаться.
– Иди! Иди! – говорит Василий. – Витя быстро убегает и обещает ночью навестить нас.
– Потушите свет, – говорит Василий. – Дверь крепко закройте. Пусть думают – дом пустой. Я буду на улице у ворот.
Мы обходим комнаты, проверяем запоры окон и дверей.
– Выгоним собак на двор, – говорит Наташа. – Если кто придет, они залают.
– А их не зарежут? – испуганно спрашивает Лялька. – Они тоже армяне?
– Нет, их не тронут.
В доме тушат огни. Мы с Лялькой ложимся на одну кровать, она прижимается ко мне, чувствую, что ей страшно.
«Ты моя! Ты моя!» – потихоньку напеваю.
Соня тоже спит в нашей комнате. Она без конца ворочается и громко вздыхает. Нянька улеглась в столовой около нашей двери. Наташа почему-то осталась на балконе. Может быть, она стережёт Милку и Топсика?
Иногда слышны выстрелы, затем цокот лошадиных копыт, резкие свистки.
Поднимаю голову, прислушиваюсь. Сильно бьется и замирает сердце. От того, что долго смотрю в темноту, перед глазами появляются искры.
Может быть, это уже горит наш дом?
– Соня! – тихо зову я. – Пойдем на балкон!
– Тише! Не разбуди Ляльку и няню.
На цыпочках, обходя уснувшую няньку, осторожно поворачиваем ключ двери на балкон.
Входит Василий.
– Барышня, Наташа! На нашем доме белый крест! Наташа бросается к нему.
– Зачем ты ушёл от ворот? – заметив нас, говорит Наташа. Вместе с Василием бежит к воротам.
Теперь нам тоже нужно дежурить.
– Вчера видела во сне: наш дом загорелся, я сразу потушила его, – шепотом говорит Соня. Чувствую, как дрожат её пальцы в моей руке.
Снова прислушиваемся. Вдруг раздаются страшные крики. Слышно, как по улице бегут.
– Лови! Держи! – доносятся отдельные слова, свистят дворники.
Сейчас же по соседству с нашим домом взвился в небо густой, тёмный дым в языках пламени.
– Сейчас загорится и наш, – говорит Соня.
Бежим к воротам.
Там Василий, люди с палками.
– Где горит? – спрашивает Соня.
– Два человека облили дом и подожгли. Их побежали ловить, говорит Василий.
Телли стоит рядом с ведром воды, старательно отмывает белый крест на стене нашего дома.
На колокольне бьют в набат.
– А где Наташа? – испуганно спрашивает Соня.
– Побежала на пожар.
От разгоревшегося огня на улице светло.
– И вы туда тоже побежите? Бросите нас? – дергаю я Василия за руку.
– Не уйдем! Вас будем сторожить! Не бойтесь! Идите домой, – успокаивает Василий.
Мимо проезжает пожарная команда. Кучер резко тормозит лошадей, пожарники соскакивают на ходу и тянут за собой пожарный шланг.
– Слава богу! – говорит Соня.
Сидим на балконе, держа в руках охотничьи ружья отца. К ногам испуганно прижимаются Милка и Топсик.
Пожар стихает. Глуше доносятся голоса. На рассвете прибегают Витя и Наташа.
Платья у них обожжены, лица в копоти.
Долго отмывались. Когда уже собрались ложиться спать, в дверь на балкон постучали. Замерли. Стук повторился. Витя взял в руки ружье и, прижимаясь к стене, подошел к двери.
– Кто? – спросил он.
– Открой! Свои! – ответил знакомый голос.
– Дядя Котэ! – кричит Лялька. Бросается навстречу.
Он тоже грязный, весь в саже. За спиной ружье, к поясу привешен нож в черном футляре, по всей груди через плечо протянута широкая лента с патронами.
– Гамарджоба! Генацвале! – весело говорит он и обнимает нас.
– Как птицы сидят, нахохлились. Не бойтесь. Все будет хорошо, – улыбается он. Я сейчас из штаба дружины. Он в Нахаловке у дяди Феди. Решено всеми мерами восстановить мир.
От дяди Котэ пахнет дымом. На обожженных пальцах выскочили водяные пузыри, нянька смазывает их постным маслом.
– Болезный мой! – приговаривает она. – До всех людей тебе дело. Душа у тебя широкая. Вот только пальцы…
– Ничего. Заживет до свадьбы, – смеется дядя Котэ. Ещё крепче прижимает нас к себе. Дядя Котэ залпом выпивает стакан вина, закуривает папиросу.
– Товарищи из Нахаловки предлагают перевести детей к ним. Там безопаснее.
– Не пущу к чужим! – сердится нянька.
– Нянечка, сердце мое, – обнимает ее дядя Котэ. – Это не чужие. Это наши товарищи, наши друзья. Ты знаешь, что они говорят про нашего Сашу-джана: «Это такой человек – сердцем за всех болеет. Как же мы в трудное время не поможем его детям». Вечером зайду за ребятами. Не бойся, нянечка! Не бойся, генацвале!
– Я не пойду туда, – говорит Соня, – Вот Нину и Ляльку надо. А мы тут останемся.
– Нельзя девочек оставить одних. Ты будешь за ними ухаживать, – решается Наташа.
…Весь день мы с Лялькой чувствуем себя героинями. С нами все возятся, кормят конфетами, собирают в дорогу.
Когда на дворе становится совсем темно, выходим из ворот. С нами идут Витя и дядя Котэ.
На улице пусто. Фонари у домов не горят. Идем, оглядываясь. Иногда встречаются люди с ружьями. Здороваются с дядей Котэ, шепчутся с ним.
Но вот и вокзал, высокий висячий мост. Около дома дядя Котэ останавливается. Стучит в окошко…
Высокий мужчина встаёт навстречу.
– Ну, вот, дядя Федя, привёл наших девочек.
– Очень рады, – смеется дядя Федя и шутливо добавляет: – Будем защищать армянский народ.
Мы усаживаемся за стол, нам наливают чай.
Котэ шепчется с дядей Федей в кухне.
Наконец выходит к нам.
– Ну, будьте молодцами. Завтра увидимся! – и, обернувшись к дяде Феде, добавляет: – Значит, утром все окончательно решим. Надо добиться мира.
У Сони растерянное лицо. Мне хочется плакать, но я вспоминаю отца и Метехский замок. Там он был один, здесь мы вместе.
Нас укладывают с Лялькой на одной кровати.
– Переживем? – тихо спрашиваю её.
– Переживем, – грустно отвечает она.
Глава 12
Два дня, как живем у дяди Феди.
Жена его – тётя Маша целый день возится у печки и, когда стирает белье, поёт печальные песни.
Но больше всех нам с Лялькой нравится их сын Коська.
У него большие отцовские сапоги, кепка с козырьком на затылке. Старый отцовский пиджак висит на нем, как на вешалке – рукава отвернуты до локтя. С пояса свисает настоящая кобура – в ней деревянный револьвер, выкрашенный в черную краску.
У Коськи тоненький носик и две ямочки на щеках. Если его одеть в платье, станет похож на девочку. Голос звонкий, но старается говорить басом. На нас он смотрит недоверчиво потому, что девчонки.
У дяди Феди настоящий револьвер и даже есть ружье. Он приходит домой с товарищами поздно вечером, и они долго пьют чай и ведут разговоры.
Я не всё помню, о чем говорят, но понимаю одно: «Россия стала вверх ногами».
Иногда дядя Федя рассказывает о том, что делается в городе.
– Сколько домов разрушили и сожгли. В армянских лавках выбиты стекла, все товары разграблены. А сколько убитых…
– Господи! Какие страсти! – говорит тетя Маша. – И когда это кончится?
Дядя Федя очень умный, и его все слушаются. У него в кармане тетрадка. В неё записывает фамилии людей, которые должны дежурить на улицах.
Никогда Соня не возилась с нами так долго, как здесь. Она каждый день с утра моет нам уши и шею и заставляет чистить зубы. В первый раз чувствую, она взрослая, помогает по хозяйству тете Маше. Вечером уходит с её сестрой.
– Трудно жить без дома, – с грустью говорит Лялька.
Отсюда с горки перед нами весь город. Среди множества крыш мы стараемся найти нашу, но она где-то пропала между высокими домами.
Солнце блестит на куполах церквей, недалеко внизу гудят паровозы.
Из-за дома выходят три мальчика. Смотрят на нас, шепчутся и громко хохочут.
– Эй вы, мамзели с капорами, что тут расселись? – громко кричит белобрысый.
Я ненавижу свой капор, завязанный ленточками под подбородком, но у меня нет другого.
– Вовсе мы не мамзели, – сердито говорит Лялька и, сжимая кулаки, встает с места.
Мальчишки громче хохочут.
– Вот как дам вам сейчас по морде, – кричу я и бросаюсь на мальчишек.
Откуда-то сбоку выскакивает Коська.
– Не троньте этих! Не троньте! – ещё издали кричит он, налетает на мальчишек.
И вот они уже катаются по земле и усердно лупят друг друга. Я помогаю Коське бить мальчишек. Лялька тянет их за ноги и царапает им лица.
Победа остается за нами. Стоим потные, красные с перепачканными лицами. Мой капор с оторванными лентами валяется на земле.
– Не трогать их, – грозно говорит Коська. – Мы защищаем их.
– Так бы сразу и сказал, что таких нельзя трогать, – говорит белобрысый мальчишка, вытирая слезы.
Сидим на бревне с Коськой. Оглядываясь на дом, Коська осторожно вытаскивает из кармана коробку с папиросами.
– Хочешь? – спрашивает он. Чувствую, Коська считает нас своими товарищами.
– Я не курю. А тебе позволяют?
– А как же, – уверенно отвечает он и снова оглядывается на свой дом.
Мы с Лялькой с уважением смотрим на Коську.
– Хочете, посмотрим гороховое пальто? – предлагает он.
Гороховое пальто! Подумаешь, какая невидаль! Но из вежливости соглашаемся.
Идём на улицу. Она пуста. Только у высокой акации стоит человек в рыжем пальто. На голове: шляпа-котелок.
– Не пяль глаза, – шепчет мне Коська. Посвистывая, медленно идет.
Не понимаю, почему нельзя пялить глаза и где же гороховое пальто?
Коська проходит вперед, возвращается назад, снова усаживаемся на бревне.
– Видала? – многозначительно спрашивает Коська. – Этих всегда можно обознать. У всех одинаковое пальто, стоят, как дубины.
Я с удивлением смотрю на него.
– Ничего ты не поняла, – сокрушенно говорит Коська. – Шпик, понимаешь, самый настоящий шпик. С утра и до ночи стоит и все подглядывает. А потом бежит в полицию и рассказывает.
Только теперь понимаю, что такое шпики и зачем они стоят с утра и до ночи.
– Коська! – спрашиваю я. – Зачем эта резня? Кто её выдумал? Разве люди не могут спокойно жить?