От удивления я сажусь на землю.
– Честное слово?
– Клянусь Багирой, – говорит Лялька и снова хохочет. – Только никому не говори.
С восхищением смотрю на Ляльку. Какой она молодец!
Мы очень любим Катю и Полю. После смерти бабо они живут вместе. Поля больной, он где-то работает, но ходит с трудом. Катя хозяйничает. Они никогда не расстаются.
Мы с Лялькой любим бывать у них.
Вот и сегодня собрались на рождение Кати. Мама нездорова. Мы чинно идём с Наташей и Соней и осторожно несём торт и цветы.
У Кати и Поли шумно и весело – много гостей.
– Душечки наши пришли, – говорит Катя и крепко целует нас.
Она высокая, полная, очень ласковая, у нее черные волосы и близорукие глаза – она всегда сильно щурится.
Лялька бросается к высокому седому старику, который сидит на диване, и взбирается к нему на колени. Это ее крестный отец – Илья Иванович Цинамзгваров. Он очень любит Ляльку и всегда перед пасхой присылает ей маленького белого барашка.
Мы гладим его по блестящей мягкой шерстке, повязываем ему на шею красную ленточку и ходим на зеленую полянку, возле лавки Малакия.
Вскоре барашек неожиданно исчезает. Мама уверяет, что он там же, где и Луиза Мадер, лечится от какой-то болезни.
Мама любит Илью Ивановича и говорит, что он очень благородный человек и лицом похож на писателя Тургенева… Когда-то Илья Иванович был женат на сестре Саши-джана тете Лизе, которая еще молодой умерла от чахотки. Он не может её забыть до сих пор. Работает он в конторе нотариусом. У него тоже есть деньги, но живет очень скромно. В память тети Лизы он в деревне построил школу, на его деньги там живут и учатся садоводству тридцать грузинских мальчиков. Вот это человек. Это не тетка Майко. Я немного завидую Ляльке.
Правда, у меня тоже есть крестный отец Михаил Николаевич Попов. Но я его никогда не видела. Мама как-то показала мне его карточку. Он высокий, молодой, с большой густой бородой и живет очень далеко в Сибири и управляет заимкой – это вроде имения…
Я никак не могу понять, как ему не скучно сидеть в лесу и управлять большим хозяйством – сколько хлопот там у него: и лошади, и коровы, и куры, и свиньи.
Но мама говорит, что он делает очень большое и опасное дело, но какое – нам не объясняет…
Подумаешь, как будто ходить за свиньями очень опасно.
Поля похож на Сашу-джана, но не такой красивый, маленького роста, толстый. У него нет таких красивых блестящих волнистых волос, он не умеет так заразительно смеяться. У него больное сердце и плохо ходят ноги. С Сашей-джаном он очень дружен. Вот и сейчас они сидят за круглым столиком и играют в нарды – громко стучат пешками и высоко над доской подбрасывают косточки с цифрами.
– Шешу беш, – по-персидски говорит Саша-джан и переставляет пешки. – Мне ещё выбросить хорошие косточки, и ты получишь марс.
– Ду ба ра! – с огорчением говорит Поля.
– Шешу беш, – радостно кричит Саша-джан. – Mapc! Я же всегда тебе не советовал играть со мной.
– Ну ещё раз, – говорит Поля и снова стучит о доску косточками.
За роялем сидит Тамарочка – Катина подруга. Они вместе учились в заведении Святой Нины, в большом доме, который находится около Давидовской горы. Мы как-то с Катей проходили мимо этого высокого большого дома. Катя постояла около него, долго щурилась, потом грустно сказала:
– Это был наш дом. Когда-нибудь я вам расскажу о нём.
Тамарочка маленькая, живая и очень красивая. На её длинном платье со шлейфом ленточки, кружева и рюшки, от нее всегда пахнет крепкими духами.
«Она очень глупая, – как-то сказала про нее мама, – но прекрасная музыкантша».
Вот и сейчас она играет вальсы Шопена и Штрауса, и кажется, по комнате пробегает серебристый ручеек и рояль дрожит под её пальцами.
Тогда у Саши-джана застывают косточки в руке, и лицо становится таким радостным.
– Боже мой! – говорит он. – Какая пропадает музыкантша. Вы ведь, Тамарочка, могли бы своей игрой прославиться на весь мир.
– Муж не позволяет. Он у меня строгий, – улыбаясь и поворачивая из стороны в сторону голову и не переставая играть, говорит Тамарочка, и все смеются, потому что знают, что ей никто, ничего не может запретить. И муж у нее такой старый!
Немного поиграв, она опускает руки и, откинувшись на спинку стула, говорит, картавя, как капризная девочка:
– Тамалоцка устала! Тамалоцка хочет конфетку!
Из гостей я знаю еще доктора Степаняна. Мне нравится его смуглое лицо с темной бородкой и маленькими усами.
Когда-то давно он был Катиным женихом, но у Кати не было приданого, и он женился на богатой купчихе. Но он все же часто бывает у Кати и Поли.
Когда он приходит к ним, у Кати красными становятся щеки и удивительно блестят глаза. Мне её очень жалко, но она больше не хочет жениться и ухаживает за Полей.
– Он очень несчастный, – сказала мама. – Потерял такого прекрасного человека, как Катя. Она была бы ему и женой, и другом, и помощником.
За обедом мы с Лялькой пробуем всё – у нас дома никогда не бывает таких вкусных вещей: и закуски, и слоеные пирожки с мясом, и осетрина с хреном, и белая сочная индейка с кислым ореховым соусом. В рот уже ничего не лезет, но пробовать нужно всё – как отказаться.
За столом шумно и весело – пьют шампанское за здоровье Кати. Она взволнована – на лице у неё красные пятна.
Тамарочка хохочет громче всех.
– Как хорошо, что кончились все эти беспорядки и можно жить спокойно, – говорит она. – Рабочие хотели какую-то новую жизнь и сделать одинаковыми всех. У нас нельзя отнять голубую кровь и белую кость. Князья всегда останутся князьями.
– Все это выдумки, Тамарочка, – говорит Саша-джан. – Нет никакой голубой крови и белой кости. Каждого человека надо ценить только по его делам. А что народ хочет лучшей жизни – так ведь это его право.
– Нет! Нет, – качает головой Тамарочка. – Никто не отнимет у нас голубую кровь и белую кость!
На столе появляются кофе, фрукты, шоколадные конфеты и торты. Их три штуки. Мы пробуем кремовый, шоколадный и торт с вареньем, на котором такие красивые засахаренные фрукты. Теперь всё. Теперь даже трудно дышать от выпитого шампанского и еды.
Обед окончен. Все выходят из-за стола и идут в залу. У нас с Лялькой слипаются глаза, мы с трудом потихоньку пробираемся в Катину комнату. В ней так уютно и чисто. Чтобы не смять белого покрывала, мы ложимся на пушистый ковер около кровати, и Лялька, подложив ладонь под щеку, сразу засыпает. У нее от уголка губ по щеке тянется тонкая сладкая слюнка.
А мне хочется смеяться. Но смеяться одной скучно. Я лежу с закрытыми глазами. В зале снова играет на рояле Тамарочка, и от её музыки мне кажется, что я куда-то лечу высоко, высоко…
…Кругом необычайно тихо. Я с трудом открываю глаза. Надо мной наклонилась Катя.
– Да что ты, душечка? – с изумлением говорит она. – Почему легла на ковер? Я уж боялась вас будить. Надо было на постель. Так ведь и простудиться можно.
Лялька тоже открывает глаза и садится на ковер.
– Почему так тихо? Все ушли? – потягиваясь, спрашивает она.
– Да, – говорит Катя. – А Саша-джан и Поля-джан пошли в клуб.
– А что они там будут делать?
– Поля-джан играть в карты, а Саша-джан слушать музыку.
– А он не играет в карты?
– Никогда. Он ещё в молодости дал клятву никогда не брать карты в руки.
– Почему? – удивилась я. – Ведь мы же с нянькой играем в дураки. А почему он не хочет?
– Так, – неопределенно говорит Катя.
Мы выходим в гостиную. Она вся залита розоватыми лучами заходящего солнца. Они сверкают на хрустальных вазах, на стеклах, развешанных по стенам картинах, в дрожащих подвесках свисающей с потолка люстры.
– Саша-джан зайдет за вами из клуба, – говорит Катя. – А пока сядем на диван, и я расскажу вам какую-нибудь сказку.
– Нет, ты нам лучше расскажи про вашу жизнь, про бабо, как вы были маленькими и про всё и про историю. Нам Наташа много рассказывала про истории, как раньше люди жили. А у нас нет историй?
– Как же, – говорит Катя, – у нас история большая.
Лялька с недоумением смотрит на Катю. Ей трудно представить, что и Саша-джан и Поля были когда-нибудь маленькими, как мы.
– Да разве вам это интересно? – удивляется Катя.
Она приносит из своей комнаты деревянный коричневый ящичек. На нем вырезаны какие-то цветы, между ними наклеены перламутровые пластинки, и оттого сундучок весь блестит и переливается.
Мы садимся с обеих сторон Кати. У нее серьезное лицо – она волнуется, вставляет маленький ключик в замок, и когда поворачивает его, из ящичка раздается тихая музыка – точно звенят маленькие серебряные колокольчики. Мы молча прислушиваемся к ним. Что там внутри? Может быть, какие-нибудь драгоценности или серебряные и золотые вещи.
Катя поднимает крышку, мы разочарованы.
Бумаги, бумаги, карточки, рисунки… Ну, что тут может быть интересного?
Катя осторожно вынимает их и раскрывает большую бумагу. Мы наклоняемся над ней.
– Это дерево нашего рода, – торжественно говорит Катя и, прищурив глаза, пристально вглядывается в какие-то кружки, начерченные на бумаге.
Я ничего не понимаю. На самом верху листа нарисован большой кружок. От него вниз в разные стороны спускается много маленьких кружков, соединенных тонкими черточками. И у каждого кружка написано какое-то имя.
– Вот этот большой кружок – наш родоначальник, шах Аргун. А вот Захарий, а это его сын Саргис. Они похоронены на кладбище в Санаинэ.
Шах? Почему шах? Недавно я читала Ляльке персидскую сказку о шахе. У него были красивые дворцы и много жён, за которыми смотрели евнухи. Шах отрубал головы своим подчиненным, сажал их на кол, мучил и пытал в темных подвалах.
– Разве мы тоже персы? – спрашивает Лялька и поджимает нижнюю губу.
– В нас происхождение от египетских фараонов и шахов Персии.
Царь России Павел, узнав об этом, издал указ о подтверждении нашему роду звания «Российских князей Аргутинских-Долгоруких». Твой отец – князь Аргутинский-Долгорукий. Так объяснила. Мы – российские армяне древнеегипетского происхождения. Так переплетено во всем мире, если смотреть издалека, – успокоила меня Катя.