Устала стоять, ноги застыли. Священник говорит что-то непонятное.
Наконец, молебен кончается. Священник крестит нас большим крестом, и тогда начинает говорить директор.
У него маленький рот, он картавит, потому трудно понять, что хочет сказать.
Вокруг него – учителя в мундирах и учительницы в синих платьях. Так-так – ему качают головами.
Ася тянет за рукав. Тихонько передразнивает директора, стараясь так же картавить, как и он. На неё шикают. Ну и девчонка!
Наконец, всё кончено. Снова загудели голоса.
Анна Андреевна парами ведет нас в класс. Он высокий, большой, с темными партами, от которых хорошо пахнет свежей краской.
– Тише! Тише! – резко кричит классная дама. Мы с Асей усаживаемся на одну парту.
Внимательно разглядываем Анну Андреевну. У неё одно плечо выше другого, стоит боком, прежде чем заговорить, долго жует губами.
– Теперь вы гимназистки. Поздравляю вас! – говорит она голосом, от которого сразу становится скучно.
Лицо застывшее. Рассказывает, какое должно быть поведение.
Надо быть почтительными с учителями и начальниками, вести себя, как полагается воспитанным барышням – не кричать, не бегать, при встрече с наставниками первыми здороваться, делая реверансы, вставать, когда разговариваешь с учителем. Перед занятиями и после становиться на молитву.
Внимательно слушаем. Как сложится наша дальнейшая жизнь воспитанных барышней.
От скрипучего голоса клонит ко сну. В открытое окно врывается теплый ветер, шелестит чуть покрасневшая листва. С улицы доносится крик осла и крик погонщика:
– Мацони! Мацони!
Весь класс дрожит от хохота.
Анна Андреевна сердито стучит кулаком о крышку парты, старается перекричать.
– Тише! Тише! Вы не умеете себя вести.
Входит священник. На нём темный длинный халат с широкими рукавами. На груди большой серебряный крест, свисающий на толстой цепочке. Сразу встаём.
Священник медленно крестится на икону в углу, поднимает руку, благословляя нас, степенно усаживается за стол.
– Ну, что ж! – говорит батюшка тихим голосом. – С божьей помощью приступим к святому учению православной церкви. Поднимите руку, кто знает молитвы перед ученьем и после учения.
Ни одна рука не поднимается.
– Начнем учить вместе. Я буду говорить, а вы, отроковицы, повторяйте за мной.
Слово «отроковицы» такое смешное, что Ася, не удержавшись, фыркает.
Анна Андреевна вскакивает со стула, стоящего у стола, грозно машет пальцем.
Теперь мы, стоя, повторяем за батюшкой непонятные слова молитвы перед ученьем:
– Преблагий господи! Ниспошли нам благодати духа твоего святого во еже внимати учению, – несколько раз произносит.
Повторяю со всеми. Не могу понять, зачем нам «благодать во еже внимати учению».
– Ничего не понимаю, – толкает меня в бок Ася.
«Неужели так будет на всех уроках?» – с грустью вспоминаю рассказы Наташи по истории. Там было всё понятно.
Теперь учим молитву, которую должны говорить после уроков.
– Благодарим тебя, создатель, яко сподобил еси нас благодати твоея, – устало говорит батюшка.
Значит, бог нам будет помогать? И если я не выучу уроков, он тоже мне подскажет? Это неплохо.
От усталости кружится голова. Шевелю губами, перебирая пальцами три копейки, которые мама дала, чтобы я на обратном пути приехала на трамвае. Очень нужно на трамвай тратить такие большие деньги.
Лялька, должно быть, с нетерпением ждёт у ворот. Какой ей купить подарок? Может быть, смолистую кэву или кусочек нуги – его тоже можно долго жевать. Может быть, семечки?
– Церкви и отечеству на пользу, – доносятся до меня слова батюшки, и он снова крестится.
Резкий звонок прерывает урок. Забрав ранцы, медленно и степенно уходим домой.
– Это он про нас, – говорит Ася, когда выходим на улицу. Папка говорит – от церкви мало пользы. Один дурман.
– А кто у тебя отец?
– Он работает в железнодорожных мастерских. Живем мы в Нахаловке.
В Нахаловке. В той самой Нахаловке, в которой мы жили у дяди Феди, когда была татаро-армянская резня.
– А ты дядю Федю знаешь?
– Какого? У которого Коська? Его все знают.
– А где он?
– Дядя Федя? Эко вспомнила. Да его давно в Сибирь сослали. Семья куда-то уехала.
– Давай дружить до конца жизни, – предлагаю я.
Вприпрыжку идём по Верийскому спуску. Дует теплый ветер. За дальними горами к небу, розовея, подымается острая шапка заснеженного Казбека.
Рассказываем друг другу о доме, о родных, интересуемся, кем будем, когда станем большими.
Около Верийского моста останавливаемся. Говорю:
– У меня тайна. Хочешь, когда вырастем – поднимемся на Казбек?
– Зачем? – удивленно спрашивает Ася.
– Влезем на самую вершину.
– Но там же лёд. А если мы оттуда скатимся?
– Нет, – твердо говорю я. – Мы не можем скатиться. Тогда у нас не будет жизни. Овод не скатился.
– Какой Овод?
– На! Почитай, – вытаскиваю из-за пазухи желтую книжку. – Только быстро. Я её никому не даю.
Под мостом пенится Кура, чернеют прилепленные к скале домики.
Перевешиваемся через перила моста. Мутная вода так стремительно несется, что голова кружится.
У берега плоты.
– Хочешь, поплывём на плотах? Они унесут далеко-далеко. Увидим море, прекрасные страны. Хочешь?
– Ну что ж, – соглашается Ася. – Только немного подучимся в гимназии. А потом с тобою всюду отправлюсь.
Прощаясь, снова клянемся в верности до конца жизни.
Еще издали я вижу стоящую у ворот Ляльку. Бросается ко мне.
– Я так без тебя соскучилась. Все утро проплакала, – жалобным голосом говорит Лялька. – Мама решила – теперь я буду ходить в детский сад, чтобы мне не было скучно.
Я беру Ляльку за руку. Подробно рассказываю о том, что было в гимназии. С балкона навстречу бежит мама.
В столовой накрыто к торжественному обеду. Меня поздравляют. Чувствую себя героиней. К обеду мороженое.
Глава 23
Обычно по утрам мы с Наташей идем в гимназию. По дороге заводим Ляльку в детский сад.
Соня с нами не ходит. Её невозможно добудиться. То она жалуется – не спала ночью, то болит голова. Она часто пропускает уроки. Иногда уходит в гимназию, но там я не могу найти её. Об этом я маме не говорю. Она и так сердится на Соню.
Мне в гимназии неплохо.
Лучше всего бывает на уроках закона божия. Батюшка рассказывает медленно, тихо. Немного приподняв крышку парты и опустив глаза, я с замиранием сердца прочитываю тоненькие книжки о Шерлоке Холмсе и Нате Пинкертоне, которые притаскивает Ася. Иногда она подталкивает меня локтём. Делаю умное лицо, внимательно смотрю на батюшку, одним ухом прислушиваясь к его словам.
На самом интересном месте, когда Шерлок Холмс должен поймать преступника, батюшка вызывает меня и просит рассказать заданный урок о вселенских соборах. Я только и знаю, что их было шестнадцать. Но на каждом Вселенском Соборе много говорили о разных вещах, о чём не знаю. И почему это священники любят там много говорить?
Я не читала урока и потому стою красная и смущенная, вижу, как Анна Андреевна сердито качает головой.
– Да ты не бойся. Подумай немного и скажи, – уговаривает меня священник.
– Батюшка! – вдруг встает с места Ася и поднимает руку. – Мы вчера вместе учили, только не поняли.
– Ну, я сейчас объясню, – улыбается батюшка и долго рассказывает.
Я переминаюсь с ноги на ногу, с трепетом прислушиваюсь, когда же раздастся звонок.
– Ну, вот и хорошо, – закончив объяснение, говорит батюшка и ставит мне в журнал пятерку. – Сразу видно, что вы интересуетесь законом божьим.
Историю, арифметику и рукоделие преподает Анна Андреевна. На истории вспоминаю, что рассказывала Наташа, на арифметике – задачки, которые решали с Дамой-Шурой. Но рукоделие – это самый отвратный урок. Нас заставляют кроить и шить лифчики, сшивать концы, подрубать, метать петли. Стёжки у меня получаются кривые, неровные, лифчик мятый.
Анна Андреевна сердилась, ставила в угол, а я, зализывая языком исколотые пальцы, с ненавистью смотрела на классную даму.
– Какая отвратительная девчонка, – отчитывала меня Анна Андреевна. – Вырастешь – никто тебя замуж не возьмёт.
– А я и не собираюсь, – бурчу я из угла.
– Ты еще препираться! – кричит Анна Андреевна. – Еще десять минут простоишь в углу.
Больше всего люблю уроки русского языка. Как интересно рассказывает Мария Петровна.
Прибегая домой, роюсь в книжных шкафах и, найдя книгу, которую рекомендовала Мария Петровна, не отрываясь, читаю её. Лялька сердится, что читаю одна, но ведь она не может понять содержание.
Иногда Мария Петровна задает писать пересказ или сочинение, о чём хочешь.
Сначала я писала о Топсике, Милке, Луизе Мадер, разбойниках, о Манглисе и упокойнике, которого задушила жаба.
На последнем уроке восторженно написала об Оводе.
С нетерпением на другой день ждала прихода Марии Петровны.
Высокая и красивая, она медленно ходила по классу, говорила о сочинениях подруг.
Когда же будет обо мне? Что скажет? Неожиданно подошла ко мне и положила на голову руку. В другой руке – моя раскрытая тетрадь. И на каждой строчке что-то подчеркнуто красным карандашом.
– Ошибок орфографических очень много. Так нельзя. Культурный человек должен быть грамотным. Я тебе буду задавать на дом переписывать с книг и учить правила по грамматике. А вот содержание очень хорошо прописано. У тебя способности. Может, когда-нибудь станешь писателем. Вот список книг, которые должна прочитать, – улыбаясь, говорит и проводит ладонью по моим стриженным волосам.
Чувствую, как от гордости начинает сильно биться сердце.
И откуда она знает о моей мечте?
Но все-таки самый интересный и приятный урок – это танцы. Учитель танцев итальянец Инноченци – маленький и худой, с большой головой. Посредине блестящий напомаженный пробор.
На нём коричневая тужурка с блестящими металлическими пуговицами, тёмные узкие брюки галифе, лакированные, с длинными носами, туфли. Ноги и руки маленькие, как у мальчика.