Саша-джан еще не уехал на работу и что-то писал в своем кабинете. Качая головой, он, молча, выслушивает меня.
– А ну, поехали в гимназию, – решительно говорит он.
– Она тебя тоже выгонит.
– Ну, уж как-нибудь обойдется.
В гимназии тихо. Идут уроки. Останавливаюсь около двери начальницы. Приложив ухо к замочной скважине, напряженно прислушиваюсь. Мне жалко Сашу-джана. Я боюсь за него.
Сначала идет тихий, спокойный разговор. Трудно разобрать, о чём говорят. Затем голоса повышаются, различаю каждое слово.
– Я взял с собой детей в театр. Я их воспитываю и отвечаю за них. Мне не нужны безграмотные дочери. Они должны знать и понимать жизнь и искусство.
Начальница что-то отвечает. И снова до меня доносится голос Саши-джана.
– Очень рад познакомиться с вами. С большим уважением отношусь к вам. Теперь за дверью уже смеются. Ох, и хитрый у нас Саша-джан!
Отбегаю в конец зала. Выходят начальница и Саша-джан. Смиренно делаю глубокий реверанс.
– Иди в класс, девочка! Скажи, что я разрешила, – ласково говорит начальница и снова поворачивает голову к Саше-джану. – Обратите внимание на свою дочь Софью. Она много пропускает.
– Обязательно! Я займусь ею сам. Благодарю за внимание к моим детям, – откланивается Саша-джан и целует начальнице руку. Раздается звонок. Мчусь в класс. У двери стоит Анна Андреевна, загораживая дверь руками.
– Не сметь входить! – прикрикивает она на меня.
– Начальница разрешила мне заниматься, – говорю я и нахально смотрю на Анну Андреевну.
…Несколько дней мы все время вспоминаем Комиссаржевскую, рассказываем о ней всем и стараемся передать, как она играет. У меня, правда, из этого ничего не получается.
Все эти дни Соня часто вздыхает. Как-то вечером она поздно вернулась домой. Мама недовольна.
– Не сердись, у нас была репетиция, – говорит Соня, и присев около мамы, целует ее руки, потом подходит к отцу, трется головой о его рукав.
– Ты что, лисичка-сестричка, провинилась? – спрашивает мама. – Уж очень ты сегодня ласковая.
– Я люблю всех вас, – грустно говорит Соня.
Перед сном забежала к ней попрощаться. Она быстро отскочила от шкафчика и что-то спрятала под подушку. На кровати разбросаны платья.
– Ты что? – удивилась я.
– Ничего, – покраснела она. – Убираю свой шкафчик. А то большой беспорядок.
– Как хорошо у нас дома, говорит она. Как хорошо, что бывают такие хорошие родители, как у нас.
Ничего не понимаю. Но Соня больше не хочет разговаривать.
Рассказываю обо всем Ляльке. Она глубокомысленно думает и кусает губы. Когда ей надо решить что-нибудь серьезное, она всегда кусает губы.
– Что-то тут не так, – говорит она и морщит лоб. – Вот до чего доводят театры. Будем следить, – решает она.
Следить не пришлось.
Утром поспешно садимся завтракать, чтобы не опоздать в гимназию. Но Соня почему-то задержалась у себя. Нянька побежала к ней и быстро вернулась.
– Вот умница, – сказала она. – Пока вы тут прохлаждаетесь, Сонюшка наша давно ушла на ученье. И постельку постелила, и комнату прибрала. Вот с кого надо брать пример.
И откуда у неё взялась такая прыть? Вот как надо держать слово, данное маме.
На перемене пошла в Сонин класс. Но, оказывается, она не приходила в гимназию.
После уроков побежала домой. Сони не было. Может, она пошла куда-нибудь гулять? Или засиделась у подруги.
Мама волновалась, все время выходила на балкон.
Спускались сумерки, при каждом стуке вздрагивали и прислушивались.
– Не могу себе простить, что разрешила ей ходить в железнодорожный клуб. Опять торчит на каких-нибудь репетициях, – слабым голосом сказала мама.
Саша-джан поехал в клуб и скоро вернулся.
– Клуб закрыт. Все приезжие артисты несколько дней тому назад уехали. Сейчас спектаклей нет. Сторож сказал – Соня сегодня там не была.
Маме стало дурно. Наташа с испуганным лицом капала в рюмку валерьянку. Нянька кипятила воду для грелки и непрерывно уголком фартука вытирала мокрый нос и щеки. Саша-джан по телефону звонил в полицию. Его о чем-то расспрашивали, он взволнованно отвечал.
От ужина все отказались. Мы тихо бродили по комнатам, не находя себе места.
Мы с Лялькой уселись на ступеньки лестницы.
По двору закачались, как на волнах, темные, кружевные тени.
– А может быть, мы чем-нибудь обидели Соню и она навсегда ушла из дома, как Мотька? – сказала Лялька.
На соседнем дворе завыла собака. Лялька прижалась, взяла меня за руку.
Сзади подошла нянька и, громко вздыхая, сказала:
– Господи боже мой! Царица небесная, собаки всегда воют к упокойникам.
Мы замерли. Потом заплакали.
Упокойник? Как же мы будем жить без Сони?
– А может, ее убили? Может, она лежит где-нибудь в крови и просит помощи? Давай все обследуем, – вскакивает с места Лялька.
Обошли двор и сад. Но нигде не нашли никаких следов.
В комнате пусто. Присели на кровать. Все было, как всегда. Но куда девался портрет, висевшей на стене около письменного стола?
– Смотри! – показала я пальцем на стену. – Пропал портрет Комиссаржевской.
– Ну, конечно, тут были воры, – сразу решила Лялька. Не сговариваясь, бросились к шкафу, открыли дверцы.
Справа висели пустые плечики от платьев, слева, где обычно лежало белье, – было пусто.
Только теперь заметили под чернильницей исписанный белый листок бумаги со знакомым почерком.
Торопливо читала вслух.
«Я ухожу из дома потому, что решила стать артисткой. Комиссаржевская страдала и потому стала великой артисткой. Я тоже должна страдать. Не ищите меня. Мое сердце разрывается от горя, но я не могу изменить своего решения. Любящая вас Соня».
Мы бросились к отцу. Он даже побледнел, прочитав письмо, и снова начал куда-то звонить по телефону.
Поздно ночью к нам приехали какие-то люди, осматривали Сонину комнату, о чем-то долго разговаривали с Сашей-джаном.
Одно было ясно – Соня в руках каких-то бандитов.
Ночью мне приснился страшный сон. Соня лежала в лесу под каким-то кустом и громко стонала.
Утром решила не идти в гимназию. Должна искать Соню. Но мама не позволила мне остаться дома. Ну, и к чему это привело. На уроке не слушала, о чем рассказывала Анна Андреевна. Она поставила мне две двойки.
Дома печально. Помогала Наташе ухаживать за мамой. Приходили какие-то люди, по несколько раз в день приезжал врач. Нянька зажгла перед образом лампаду, молилась на коленях, что-то шепча, клала земные поклоны.
Катя на несколько дней забрала Ляльку к себе. Чувствовала себя одинокой.
Вечером, когда стояла на улице около дома, ко мне подошел старик:
– Ты здесь живешь? – спросил он. – Отец дома? Кивнула головой.
– Вот, передай отцу. Пускай скорей прочтёт, – сказал он, протянул мне письмо и ушёл.
Отец сидел около мамы, гладил её руки, стараясь успокоить.
Передала ему письмо.
– Жива! – сказал он, и весь просиял. Мама приподнялась на кровати.
– Это от Сони? Читай скорей!
Саша-джан с трудом разбирал каракули.
«Князь!
В моей гостинице остановились артисты. Они приехали из Тифлиса. Живём в городе Елизаветпол. Гостиница называется Тили-пучури. Артисты хотели играть в городском театре. Потом приехала молодая девчонка Сона, говорит она – ваша дочь.
Артисты кушали всё, что хотелось, пили кахетинское – двадцать бутылок. Ночью уехали и написали мне – все заплатит Сона. Она живет у меня и плачет. Когда хотите, чтобы приехала домой, пришлите деньги. Тогда пущу её домой».
К письму был приложен большой счёт. Внизу приписка Сониной рукой: «Если вы меня не прокляли – возьмите домой».
– Господи! Жива! – сказала мама! Радостно засмеялись.
– Сейчас сообщу в полицию, – сказал Саша-джан.
– Нет, не звони, – заволновалась мама. – Надо поехать туда самим, чтобы избежать скандала, иначе Соню выгонят из гимназии. Что же делать? Тебе туда не нужно ехать. Это неудобно. Надо всё сделать тихо, уплатить по их счёту. Кого же послать?
– Так я поеду, – сказала Наташа.
– А тебе не страшно одной? Поехать надо рано утром.
– Нет, я все сделаю. А если хозяин станет скандалить, пойду в полицию.
– Только не брани Соню, – предупредила мама. – И вообще давайте сейчас ни о чем её не спрашивать. Как будто ничего не случилось.
Побежала за Лялькой. Боже, как долго тянулся день.
Соня и Наташа приехали поздно вечером. Все уже были дома. Соня вошла к маме бледная, растерянная и, уткнувшись лицом в её колени, заплакала.
– Ну, вот и хорошо, что ты приехала, – ласково сказала мама. – Иди кушать и ложись спать.
Все остались в маминой комнате, там Наташа рассказала о своей поездке, а мама сказала, чтобы мы покушали вместе с Соней.
Лялька без конца болтала, рассказывала о том, куда они ходили гулять с Катей и как они заблудились в самом центре города. Я поняла, что она старалась отвлечь Соню от её мыслей. Соня молча кушала, опустив глаза.
Проснулась ночью. Все спали. Сквозь неплотно закрытую дверь из комнаты Сони просачивался свет.
На цыпочках, чтобы никого не разбудить, прошла к Соне. Она лежала на кровати, глаза были открыты.
– Почему не спишь? Тебе плохо? – встревожилась я.
– Не могу уснуть. Как хорошо дома, – улыбнулась она и подвинулась на кровати. Я присела рядом.
– Тебя там мучили? – не выдержала я, совсем забыв о том, что говорила мама. – Что же с тобой случилось?
Она тяжело вздохнула.
– Все для меня было неожиданно. К нам в клуб неделю назад приехали артисты. Они сказали, что столичные и поставят несколько пьес. Спрашивали меня про отца, про мать. Такие были ласковые и хорошие. Дали мне роль учить, потом решили уехать в Александрополь и сказали: «Приезжай к нам, мы сделаем из тебя большую артистку».
Она снова вздохнула.
– Вот я и поехала. Буду страдать, стану хорошей артисткой.
– А много было артистов?
– Трое мужчин и две женщины, такие ласковые. Все говорят: «Не волнуйся, скоро будешь играть». Угощали меня тортами, сами вино пили, а мне не давали. Я слышала, как один из них сказал: «Ещё зеленая, что с неё взять?» Поместили в отдельную комнату, сказали, чтобы я запиралась на ночь. А потом, ничего не сказав мне, ночью уехали и оставили записку директору гостиницы, что я за них за всех заплачу. А у меня денег нет. Директор кричит, а я наш адрес боюсь назвать.