Наташа вышла замуж за польского революционера и музыканта Леонарда Тарасевича, умершего в начале 20-х годов.
Люся Аргутинская с первых дней войны ушла добровольцем на фронт. Закончила войну в Праге гвардии капитаном.
Наташа и Соня вступили в московское ополчение. Сыновья Наташи с первых дней войны ушли на фронт. Там они и погибли.
Умерла Наташа в 1978 году, похоронена на Введенском кладбище рядом с Люсей Аргутинской.
Таковы культурно-исторические рамки, в которых действовали герои книги – княжны Елизаветы Александровны Аргутинской-Долгоруковой (Люси Аргутинской), вобравшие свойства великого российско-советского времени.
Москва,
Лялин переулок.
2016 год
Ян Вильям Сиверц ван Рейзема
(А. И. Аргутинский-Долгорукий),
академик РАЕН, кандидат исторических наук
Из архива Л. А. Аргутинской
«В первый раз, пишет она, услышала об Алексее Максимовиче Горьком в Тифлисе, еще в детстве, от его друга народовольца Александра Мефодиевича Калюжного, который часто бывал в нашем доме. Вместе с моими родителями-народовольцами он несколько лет находился в ссылке в Сибири, и дружба осталась неразрывной.
Как-то Александр Мефодиевич зашёл к нам домой. Был вечер, спускались сумерки. Вся семья сидела на балконе – из сада доносился неумолчный звон цикад и сверчков.
Небольшого роста, плотный, с густыми, нависшими над глазами бровями, обычно сдержанный, он в этот вечер долго рассказывал о Горьком, о его замечательной жизни, о встрече с ним в Тифлисе и о том, как он, Калюжный, первым благословил начинающего писателя опубликовать свой первый рассказ.
А потом на балконе зажгли свет, и Александр Мефодиевич начал вслух читать – «Макар Чудра».
Мы сидели застывшие, обвороженные каждым словом, степью, цыганским табором, красавицей Радой и Лойко Зоба-ром, их прекрасной любовью, не пожалевших отдать жизнь за свободу.
Спустилась ночь. Стало совсем темно, только на Давидовской горе, взлетая в небо стрелой, вспыхнули огни фуникулера, зовя ввысь.
Позже я прочла «Песнь о соколе». Она потрясла меня. Бродила по шумным улицам старого города, с его узкими, горбатыми уличками. Спустилась к Куре.
Из скалы поднимался мрачной громадой Метехский замок, с изразцовыми башенками, узкими оконцами. Когда-то в нем жили грузинские цари – теперь здесь находилась тюрьма.
Долго стояла на берегу, не спуская взгляда с замка. Взошла луна, серебристые блики заиграли на воде. В узких окнах появились тусклые огни. Здесь, в Метехском замке были заключены Горький, Камо, Ладо Кецховели, Калюжный. Три года в одиночке провёл мой отец.
…В 1915 году, когда турки приближались к Тифлису, отец отправил семью в Москву. Как-то вечером позвонили в подъезде. Я открыла дверь. Два высоких паренька почтительно сняли студенческие фуражки. В одном из них я узнала троюродного брата Мишу Сундукянца. Он протянул руку и представил мне своего товарища:
– Знакомься. Это Макс. Сын Максима Горького.
Мы пили чай в столовой. Студенческие тужурки с блестящими пуговицами, гладкие проборы на голове, разговоры об Университете – все это заставляло меня смотреть на пришедших, как на взрослых, а я была еще девчонкой-гимназисткой.
В моей комнате ребята нараспев декламировали стихи тогда уже модного Игоря Северянина. Макс увлекался физкультурой, спортом, мечтал о том, как будет водить машины. Вечером уговорились втроем пойти в воскресенье на лыжах. Так до конца зимы мы каждый выходной день выезжали за город.
В Тифлисе снега никогда не было, и я не умела ходить на лыжах. Макс терпеливо обучал меня. О чём только не говорили во время этих прогулок – было весело, молодо.
Как-то мать Макса Екатерина пригласила меня в Художественный театр. С восхищением рассматривала и зал, публику, широкий занавес с темной чайкой на нём.
Сидели в ложе у самой сцены. Екатерина пропустила нас с Максом вперед, сама уселась сбоку.
Я украдкой рассматривала её. Тонкая, в черном скромном платье. Мне понравилось её строгое лицо. У нее была такая хорошая добрая улыбка. Вот раздвинулся занавес. На сцене шла пьеса Горького «На дне».
…Позже в Тифлисе мне говорили, что Макс был ранен на фронте, но с ним я уже больше не встречалась.
…А потом жизнь стремительно понеслась. За плечами осталась гражданская война, партизанский отряд, где я была разведчиком, пулеметчиком, военным комиссаром; учеба в вузе. Всё время писала, печаталась в студенческих журналах.
Наконец стала врачом. Меня направили в Казахстан заведующей Окрздравотделом. В Казахстане проходили первые хлебозаготовки. Меня послали в район ответственной по заготовке хлеба. Свыше тысячи километров верхом объехала казахскую степь.
Скольких талантливых, энергичных людей повидала, сколько трудностей пришлось пережить в годы становления советской власти в Казахстане. Об этом я написала литературное произведение «Страница большой книги». Послала книгу Алексею Максимовичу Горькому. Как-то почтальон принес большой длинный конверт с незнакомой маркой. Внизу на конверте стояло слово: «Сорренто».
Взволнованно открыла письмо.
«…Товарищ Аргутинская, такие книги, как Ваша, Козина «Солнце Лебаба» и другие такого типа, т. е. книги, изображающие быт, нравы нацменьшинств и партийную работу среди них, – такие книги своевременны как нельзя более и должны иметь очень серьезное значение для нашего читателя. Ваша книга деловито и хорошо знакомит с условиями и успехами среди меньшинств…»
Горький писал и о недостатках книги, что заставило меня о многом задуматься – как писать, разрабатывать образы работать над языком.
Следующую книгу – роман «Огненный путь» о борьбе отряда Красной Армии Алексей Максимович тоже прочёл.
«…Мне Ваша книжка понравилась, – писал он. – Написана просто, почти без фокусов словесных, без той противной литературщины, которая – к сожалению – все больше соблазняет нашу молодежь. Если Вы в работе над второй частью будете ещё более строго следить за простотой и точностью языка, это сделает вторую часть лучше первой… Очень радует меня, что женщины постепенно входят в литературу. Мало ещё их, а все-таки уже заметны».
Когда Алексей Максимович вернулся из-за границы, несколько раз пыталась встретиться с ним. Как-то позвонили из Союза писателей и сказали, что к Горькому приехал Ромен Роллан, и для встречи с ним Алексей Максимович приглашает писателей к себе на дачу.
Выехали в автобусах. Всю дорогу взволнованно молчали. Машины неслись среди густого леса, затем по узкой дороге. Остановились у высокого зеленого забора. В глубине сада – особняк. Вошли в фойе. Стоя на лестнице, ведущей на второй этаж, Алексей Максимович приветствовал нас, здороваясь с каждым за руку. Большая светлая комната, длинный стол, в конце которого в кресле, закутанный в серый плед, сидел Ромен Роллан: маленького роста, худой, с бледным лицом.
Расселись вокруг стола. Ромен Роллан засыпал вопросами, интересовался, над чем работаем, спрашивал о новинках литературы. Алексей Максимович, дымя папиросой, стоял в стороне, прислушиваясь к беседе.
Улучив удобный момент, подошла к нему и назвала свою фамилию. Он крепко пожал мою руку. Какие у него были молодые, искрящиеся глаза.
Беседа продолжалась часа два. Ромен Роллан устал. Горький проводил его отдыхать.
Вышли на открытый балкон, повисший над цветником, – за ним высился густой лес. Далеко уходили поля, пригорки, внизу плескалась Москва-река.
Впитывали каждую мелочь, каждую деталь. Ведь здесь жил и работал «великий писатель земли русской».
Опираясь на барьер балкона, Алексей Максимович задумчиво сказал:
– По вечерам гуляю в лесу, зажигаю костры. Это так красиво.
Возвращались от Горького возбужденные.
Думала ли думала, что в последний раз вижу Горького!.. Никогда не забуду этот страшный день.
Работала за городом. Сильный ветер, налетая, гнул деревья. Лес непрерывно шумел. По радио сообщили: умер Алексей Максимович Горький.
Немедленно поехала в Москву. Три дня и три ночи писатели не выходили из Колонного зала, меняясь в почетном карауле.
Алексей Максимович лежал на постаменте, усыпанный цветами. Мимо непрерывной рекой текла людская река.
Красная площадь, заполненная народом… Медленная процессия… Мы несли венки и ордена на маленьких подушечках. Траурный митинг. Кто говорил, не помню. Пошли к Кремлевской стене. Похоронный марш разрывал сердце.
Нет, Горький не умер. Он остался вместе с нами создавать новую жизнь».