ии со своими представлениями о симметрии, Келвин приказала развесить игрушки в уменьшающейся арифметической прогрессии. Немного подумав и бросив взгляд на прожитые годы, она пришла к заключению, что ее первый опыт в украшении елки оказался довольно удачным.
Елка сверкала разноцветными огнями, блестела фольга снежинок, покачивались стеклянные шарики. У роботов от восхищения заблестели глаза. Келвин пришла в голову мысль спеть новогоднюю песенку, но она тут же задушила ее в зародыше. Поющая в окружении роботов Сюзен Келвин — такая картина была неприемлема для ее мощного интеллекта.
— Ну, дети, надеюсь, вы довольны? — спросила она. — Кто скажет, какова степень эмоционального воздействия достигнута нами?
Вперед выступил тот же робот и ответил за всех:
— Мы очень довольны! Всё идет в полном соответствии с нашими предположениями. Большая доза необъяснимого веселья не противоречит принципам причинно-следственных связей. Но для полноты счастья нам не хватает Деда Мороза, который раздал бы подарки.
Сюзен Келвин нахмурилась.
— Видите ли, Дед Мороз…
Резкий стук в дверь прервал длинную тираду, которую она собиралась произнести. Дверь медленно приоткрылась, и в отсеке появился… настоящий Дед Мороз. Келвин оцепенела, а роботы зааплодировали.
— Дед Мороз, Дед Мороз!
Сюзен Келвин проглотила язык. Молча она таращилась на Деда Мороза и окруживших его роботов. А он улыбался доброй улыбкой, покачивал длинной бородой и сноровисто развязывал мешок.
— Ну-ка, погладим, кто из вас самый смекалистый? Сколько будет 741 помножить на 395 и возвести в квадрат?
— 87 045 143 025, - выкрикнул «ИР-З». Для простоты этой серии было присвоено название «интеллектуальные роботы», а каждый робот снабжен порядковым номером.
— Молодец! — похвалил его Дед Мороз и, отечески погладив по голове, вручил ему миниатюрную модель расширяющейся Вселенной.
— А теперь кто скажет, сколько звезд насчитывается в нашей галактике?
«ИР-7» назвал самую точную цифру и получил практически вечную атомную батарейку.
— Каковы направление и напряженность магнитного поля Меркурия?
Счастливец получил из рук Деда Мороза модель субзвездолета и немедленно принялся крутить заводной ключ. Один за другим роботы получали подарки и, толпясь вокруг елки, возбужденно обсуждали их, Келвин не сводила глаз с Деда Мороза. В его фигуре было что-то знакомое, но в то же время она была убеждена, что никогда не встречалась с ним раньше. Большие очки в роговой оправе, скрывавшие чуть ли не половину его лица, тоже показались ей знакомыми, но наиболее узнаваемой была его улыбка — широкая, искренняя, она успокаивала, вселяла чувство удовлетворения и уверенности в себе.
Роботы снова образовали полукруг. Вперед выступил один из них, явно наделенный полномочиями говорить от имени своих собратьев.
— Доктор Келвин, мы полностью удовлетворены новогодним торжеством и надеемся, что полученный сегодня эмоциональный заряд сыграет исключительно важную роль в нашей будущей деятельности. Эта ночь помогла нам раскрыть еще одну, прежде неизвестную роботам страницу человеческой души! Благодарим вас!
Келвин смущенно пожала плечами.
— Да разве это моя заслуга?.. Это всё он…
Она повернулась к Деду Морозу. Тот торопливо направился к двери, намереваясь незаметно исчезнуть. Внезапно в сознании Келвин молнией сверкнуло прозрение. Она бросилась вдогонку за мужчиной, одетым в красный тулуп Деда Мороза, и нагнала его лишь у заводских ворот. Он повернулся к ней и, слегка смутившись, сказал:
— Ну что ж, дочка, с Новым годом тебя и до свидания!
Сюзен Келвин с благодарностью заглянула ему в лицо. На глаза ее накатились слезы признательности.
— С Новым годом и вас, доктор Азимов, — сказала она, крепко пожимая руку человеку, которого все знали как литературного отца Сюзен Келвин и роботов с позитронными мозгами.
Иван СерафимовПредупреждение
Миг не знал, почему эту планету назвали Совестью Вселенной. Никто не смог достаточно ясно объяснить ему, откуда взялось это название, почему с этой планетой связано такое множество загадок, а самое главное — почему оттуда не вернулось несколько экспедиций. Последнее вызвало множество толков, поднялся страшный шум. Выдвигались гипотезы, согласно которым эта планета становилась чуть ли не ключом к смыслу человеческого познания, к будущему рода человеческого, его началу и концу. Разумеется, все они не имели под собой никакой почвы. Но тем не менее в конце концов вверх взяли те, кто не боялся риска, был одержим жаждой познания и ради ее утоления готов был принести себя в жертву.
Миг изо всех сил старался припомнить все постыдные поступки, совершенные им в детстве. Выпавший из гнезда птенец, которого он подобрал в лесу и принес во двор, заросший травой и диким щавелем, обнесенный кустами малины и фруктовыми деревьями. Он связал птенца бечевкой, часы пленника были сочтены… Что еще? Умерщвленные булавкой бабочки в его гербарии, который он выкинул пару лет назад, сорванные и тут же брошенные цветы, пчела, растоптанная на цементной площадке перед домом, муравьи, которых он топил в извилистых трещинах почвы, таская воду ладонями.
Он иронически усмехнулся своим мыслям, но в следующую же секунду подумал, что бесконечно выискивать грехи в собственной жизни — это не меньшая гнусность, чем копаться в чужом белье. Нельзя отрекаться от собственного я, вступая в сражение с таинственными силами этой планеты, внушающими странные мысли. Он взял себя в руки. На молодом лице, отмеченном печатью раннего возмужания, появилась улыбка.
Красота — это емкое слово определило все его чувства, пронзило сознание и зазвучало в нем с того самого момента, когда он ступил на мягкую, податливую почву этой загадочной планеты. Красота как материя, чувство, дыхание, движение, как начало и конец. Она как бы рождалась и умирала в бесконечном цикле превращений, подчиняя себе всё сущее. Миг ощущал эту красоту всеми фибрами своего тела, раньше он и мысли не допускал, что ее можно почувствовать физически. Все тело блаженно вибрировало, медленно погружаясь в ласковый омут, безграничное спокойствие почти парализовало деятельность сознания. Именно тогда он впервые испытал безотчетный страх. И одновременно дурманящее чувство счастья. Он знал, что такого счастья могло бы хватить на всю жизнь и что чувство это никогда не повторится.
Он был слишком молод, почти ребенок. Его настойчивость и простодушие оказались решающими факторами, чтобы выбор пал на него, чтобы именно его отправили исследовать Совесть Вселенной-планету, где бесследно исчезло несколько экспедиций. На самом же деле планета эта была материализованным безумием всепобеждающей красоты, красоты в таких формах, в которых она не существовала нигде больше или по крайней мере не позволяла осмыслить себя человеческому разуму.
«Нет ничего страшнее красоты!» — подумал Миг и сам удивился парадоксальности пронзившей его мысли. Красота вокруг него вела свое победоносное наступление. Красота была разлита в самом пространстве, он видел ее в облаках, находил в воде и в травах. Она давила на него всей своей тяжестью. Он был единственным, кому она демонстрировала сейчас свою бренность и вечность, она бередила ему душу, заставляя ежесекундно думать и тут же забывать о ней. Ни у кого на свете не хватило бы сил сопротивляться ее напору. Душа его немела от восторга и счастья, когда он видел, как на его глазах преображается пространство. Как только он задумывался об этом, вокруг него всё менялось, начинало переливаться новыми причудливыми красками. Коричневая почва под ногами становилась белее снега, облака трогала позолота, деревья наряжались в голубую листву.
Красота рвала его на части. И что самое удивительное — каждую секунду преображалась. Ни одна тычинка, ни одна частичка пыльцы нив одном цветке не оставались такими, какими они были мгновение назад. Всё вокруг успевало измениться тысячи, миллиарды раз, но общая гармония не была нарушена ни разу. Красота рождалась из самых простых и вечных вещей — из света и теней, воды и суши, облаков и деревьев, травы и камней. С каждой минутой ему, опустошенному счастьем, ИЗ становилось все труднее созерцать, осознавать, чувствовать эту красоту. Тело его извивалось, как горячая спичка, не расставаясь ни с рассудком, ни с восхищением, рассыпалось в прах, который мог бы развеять ветер, чего он уже тысячу раз пожелал себе за это время. И потом тоже…
Он вдруг догадался, что в любом изменении пространства, в самом воздействии на него красоты присутствует что-то, что шло от него самого. Что его мысли, движения, чувства преображают поля, пастбища, горы, водоемы. Он участвовал в создании красоты, и та без промедления обрушивала на него свою страшную месть. Она сковывала его тело, слепила глаза, проникала в легкие, вызывая удушье, добивалась полной победы над ним.
Внезапно Миг вспомнил, зачем он на этой планете…
Перья жар-птицы померкли в его глазах…
Теперь Миг хорошо понимал, что случилось с теми, кто побывал на этой планете задолго до него…
Над мягкими очертаниями холмов возникло сияние…
Ножом резанула мысль — бежать! Возникло щемящее чувство страха и одновременно какой-то вины…
Появившиеся в небе птицы с каждым взмахом крыльев удваивали свое число. Из одной птицы рождались две, затем их становилось четыре, восемь… С каждым взмахом крыла птица словно отрывала от себя половину.
Он стоял онемевший, ладонью придерживая рвущееся из груди сердце. Ему хотелось остановить дыхание, чтобы в легкие не врывалась красота здешней жизни, причинявшая острую боль.
… Целое облако одуванчиков пало к его ногам. Они мгновенно прорастали, начинали цвести, роняли пух. То же происходило с другими растениями рассыпавшимися[2] вокруг.
В груди бешено колотилось сердце. Казалось, оно вот-вот разорвется. Изо всех сил он прижимал его рукой, боясь, что оно вырвется наружу.