Она неопределённо пожала плечами.
– Теперь вот бархатный сезон приближается.
– Ну да, знаю, с августа усилится наплыв блатняка.
– Я говорила по телефону с директором базы. А в этом году, Т все как взбесились – всем надо на отдых в Сочи. Так что не знаю, может, так и придётся жить по разным местам.
Мы сели на скамейку, под дерево. Разговор по душам почему-то никак не склеивается. Она зачем-то стала выкладывать из сумки вещи – широкое пляжное полотенце, бутыль с минералкой, пакет с бутербродами, крем для загара, журнал, косынка… Потом снова стала всё убирать в сумку. Косынку скомкала… Похоже, нервничает. С чего бы это? На ней был весёленький сарафанчик, который ей очень шёл, но совершенно не вязался с тем свирепым выражением лица, которое на нём установилось мгновенно, как только я сказала, что придётся с девицами ходить буквально за руку. Иначе хлопот не оберёшься.
– Ухажёры? – сняла очки она и посмотрела на меня с близоруким прищуром.
– Это бы ладно – всех ухажёров мы уже на учёт поставили, – говорю я. – Но тут ещё некие Братья Карамазы объявились…
– Нам только Толстого не доставало. Для полного комфорта, – сердито говорит она и снова начинает копаться в сумке. – Да пусть живут, как хотят. В конце концов, это их жизнь. Вам ясно?
– Нам – ясно, – говорю я, вскипая. (И эта туда же!). – Но мы не имеем права. проявлять беспечность. Они ещё многих вещей просто не понимают. Чего ради мы сюда приехали?
– Вы – не знаю, – невозмутимо отвечает она. – Ничего себе! А вы?
– Я лично хочу отдохнуть, – обескураживает она своей откровенностью. – И вообще. Начальник лагеря не должен бегать за детьми. На это есть воспитатель.
Такое заявление, конечно, не было для меня уж слишком неожиданным, однако, мало меня порадовало.
– Дети разлагаются на глазах, я уже не справляюсь с ними. Может хоть кто-то мне действенно помогать?
Она спокойно выслушала мою жальбу и весьма иронично сказала:
– Хотите законсервировать своих огурцов? Не имеет смысла – эти овощи изначально с гнильцой.
Кончик её носа блестел от пота. Никогда не думала, что взгляд близоруких глаз может быть таким цепким. И мне на какое-то мгновение сделалось страшно – рядом со мной стояло ужасное существо, способное, казалось, абсолютно на всё – при условии, что об этом никто (из посторонних) не узнает.
Но вот она снова заговорила:
– Вокруг люди. Не в джунглях живём. Что вы вечно всех пугаете?
– Это тонко подмечено – не в джунглях, в горах. И это не менее опасно.
– А что, Валера тоже в деревне живёт? – перевела стрелки Татьяна Степановна.
– Он здесь спасатель, живёт на базе.
– Знаю, что спасатель. Значит, на базе, говорите. Хочу вас предупредить.
– Насчёт чего? – спрашиваю, понимая, что настоящее веселье только начинается.
– Насчет спасателя. У вас пляжный романчик?
– С ума сойти…
– Понимаю, вы женщина отчаянная.
– Да это же поклёп!
– Информация, – поднимает палец она.
– Свинство какое.
– И я того же мнения. И не только я, заметьте. Людмиле Семёновне, я уверена, тоже может показаться, во всяком случае, сильно не понравиться.
– Я не хочу говорить на эту тему, – резко сказала я. – Понимаю. Трудно.
Мы расстались, она пошла к Хозяйке, а я отправилась искать детей – на объектах, похоже, опять никто не появился. Вот так помощь подоспела! Думать о Татьяне Степановне больше не хотелось. Вечером того же дня, ещё более жаркого, чем обычно, ко мне подбегает медсестра и, пугливо озираясь, что-то сует мне под нос:
– Оль, в драгметаллах сечёшь?
Милая девонька! Сама непосредственность… Спрашиваю:
– Откуда это у тебя? Пожимает плечами. Я разглядываю ложки, вилки, которые она выкладывает.
– Вот, смотри, ещё ножик есть.
– Что это? Приборы? Где взяла?
– Мне дали. Сказали, что столовое серебро. Ты видишь?
– Вижу, – отвечаю я, а сердце вещует недоброе.
– Как ты думаешь, настоящее? Что это? Серебро?
– Похоже, мельхиор. Где всё это взяла?
– Какая разница…
– Нет уж, говори.
Я крепко прихватываю её за локоть.
– Ну, Карамазы продают по дешёвке. У них там этого добра до чёрта.
– Где – там?
– Да в их доме! Ну, что привязалась, будто следователь.
– Откуда это у них?
Медсестричка надувает хорошенькие губки.
– Ну, тебя… Лучше скажи, это точно серебро?
– Сказала же – мельхиор.
Она разочарованно прячет «драгметаллы».
– Мельхиор – тоже ценность, и спёр всё это твой Карамаз на базе. Который?
– С бородой, а тебе что?
– Ты покупаешь краденый товар. Хоть это ясно?
Медсестричка тихо шепчет:
– Да они к базе близко не подходили. Точно тебе говорю.
– Они не подходили, а вот наши девицы там как раз и работают. Кто сегодня и вчера был в буфете?
– Я знаю?
– У вас есть список, и вы должны следить за тем, как дети ходят на объекты. А про это… ты сама сообщишь, или мне пойти к Тамаре Трофимовне?
– Ой. Я не стукачка…
Она забавно тряхнула головой и гордо посмотрела на меня. Мне хотелось рассмеяться, но ситуация была такая, что не до смеха. Даже вообразить невозможно, чем всё это могло закончиться.
– Послушай, Оль, я тебе половину отдам. Давай не будем. Зачем хай поднимать. А? Чёрт… Надо было и на тебя взять. Как это я сразу не сообразила… Дёшево же..
– Послушай, ты здоровый человек или прикидываешься? Она стояла совсем рядом, я слышала, как стучало её сердце, и мне не было её жалко.
Завтра моих девиц из-за этих ложек могут и в кутузку спровадить.
И тут меня прошиб холодный пот – ведь кроме ложек-вилок они могли и более ценные вещицы упереть!
А медсестричка уже чуть не плакала.
– Послушай, Оль. Ну, давай по-человечески, У тебя же нет столового серебра!
– У меня много чего нет. Так и что? Податься в бандюки?
– Ладно. Я тебе половину отдам… – сквозь слёзы говорит она и протягивает мне ложку. Если хочешь.
– Ты так ничего и не поняла, – говорю я в сердцах.
– Так все же так делают! – выкрикивает она полушёпотом и быстро уходит.
– Дура ты, извини за правду.
– Ещё вопрос, – говорит она уже смелее и быстро убегает.
Глава 28. Опять воспитателя довели!
Конечно же, никто ложки на базу не отнёс. Равно как – и вилки с ножами.
Медсестра меня за версту обходит. А девицы сделались злющие – настоящие мегеры! Все мои замечания – в штыки. Пыталась ещё раз поговорить с Татьяной Степановной – глухо, как в танке.
Говорю:
– Это кража, и надо разобраться в деталях. Здесь что-то не так.
Однако она отвечала одно и то же:
– А что вы хотели, дети трудные. И нечего из себя икону корчить.
– Какая икона! – возмутилась я. – Обстоятельства таковы, что просто необходимо, срочно и самым тщательным образом, во всем разобраться.
– Да и так всё ясно. Ублюдки.
– Нет, не всё. Это сложные дети. Но внутри есть и много доброго, только сейчас всё ушло вглубь.
– Да неужели? – ехидничала Татьяна Степановна. – По какой такой причине?
– Всё доброе в них сейчас подавляет агрессивное начало.
– Вот это да! – усмехается она.
– Это всё безделье и жара. В других условиях они были бы другими.
– Ну, не знаю, я разговаривала с Ириной Дмитриевной, она не жалуется. Говорит, дети как дети, – сообщает Татьяна Степановна совершенно равнодушно, без всякого понимания.
– Знаю. Ирина Дмитриевна – замечательный человек, – говорю я. – Но, никого не хочу обидеть, она здесь, извините, не у дел.
– Как это?
Татьяна Степановна возмущенно смотрит на меня.
– Мне было бы легче справляться с детьми, если бы я была одна. Воспитатели должны или тянуть эту лямку вместе, или разойтись в разные стороны.
– Напрасно. А мы как раз Ирину хотим взять на следующий год на два дня.
– Куда – на два дня?
– На первый отряд. Хватит вам и одной ставки.
– Но это невозможно! Мне всё равно придётся делать всю работу самой, потому что эта милая учительница будет только присутствовать «на отряде». А вот дети начнут колобродить – такое двоевластие ничем хорошим, как правило, не кончается.
– Вы просто не хотите делиться или… не умеете работать в команде.
Она засмеялась своей странной шутке.
– Нет, это невозможно, я же сказала…
– Ирине нужны деньги. Трое детей…
– Ах, вот оно что. Но это не тот случай. Здесь надо вкалывать, а не использовать полставки для доп. заработка. Нет, я не отдам отряд даже на два дня.
– Это как-то недемократично, – проговорила она, недобро усмехаясь. – А, собственно, с вами никто и не будет советоваться.
– Это демагогия. Дешёвая демагогия. Оттого, что нас здесь много, работать мне только труднее. Каждый гнёт в свою сторону. Так нельзя с детьми работать. Они от нас, взрослых, учатся лавировать, склочничать. Это воспитывает конформизм. Она уже рявкнула на меня – и вполне начальственно: – Хватит пудрить мне мозги всякими словечками! Ирину в школе ценят как лучшего педагога. И девочки её хвалят.
– Какие девочки?
– Ваши девочки.
– Неудивительно.
– Конечно, она умеет находить общий язык с детьми. Это общее мнение. А вот вы уже утратили с ними контакт. Это так?
– Так.
– Ну и кто виноват.
– Я же объясняла… Как вы не хотите понять…
– Чего?
– Того, что нельзя здесь, в этой нестабильной обстановке, устраивать двоевластие. Дети день ото дня становятся всё более неконтролируемыми. Эта анархия закончится большим скандалом. Чует моё сердце. Всё пойдёт вразнос.
– Да хватит вам придумывать всякие ужасы. Вечно вы… пугаете.
– Я не пугаю. Так будет. Я, может, немного и сгущаю краски, но это чтобы заострить проблему. Потому что когда всё станет уже очевидным, поздно будет что-либо менять. И случится непоправимое.
– И что же? – иронично спросила она.
– Мы растеряем окончательно все наши полезные навыки. И придётся начинать всё сначала. А это будет нелегко.