И уже в следующий миг, коротко вскрикнув, Полина Ивановна начала заваливаться вперёд и, если бы не подскочивший Север, выпала бы из кресла и разбилась о пол.
Глава 17Прятки
Сначала игроки собираются вместе, выбирают того, кто будет водой. Потом все убегают, кроме самого водящего, и прячутся в различных местах. Водящий же, тем временем, должен считать до определённой цифры (от десяти и больше), закрыв глаза и прижавшись лицом к чему-либо (дерево, стена и т. п.), а затем искать всех спрятавшихся. Тот, кого водящий нашёл первым, должен быть водой в следующей игре. Играют в прятки лишь на отведённой территории, которую устанавливают сами игроки.
Когда-то давно, когда Цезарь был для меня всего лишь Сашкой, когда жизнь в Башне Одиночества не казалась чем-то из ряда вон выходящим, когда всё в жизни было понятным и простым, я, наверное, была счастлива. По утрам я занималась в библиотеке, в обед читала Тоське, или просто валялась в дворцовом парке, наблюдая за движением облаков, или следила за жизнью суетливых муравьёв. А по вечерам мы смотрели фильмы. Вдвоём или вместе с Сашкой, но обязательно каждый вечер. Приключения, пираты, космические рейнджеры, детективы, сказки.
И каждый раз, когда у героя была большая счастливая семья, когда они собирались все вместе за шумными завтраками, когда бабушка пекла пироги, а мама заботливо подтыкала одеяло в кроватях спящих детей, я завидовала. Сама себе в этом не признавалась, но завидовала.
Сейчас я тихонько сидела за круглым столом кают-компании частного межпланетного судна «Чайка» и не замирала от мысли, что, стоит мне только пожелать, и корабль взлетит выше звёзд. Выше звёзд! И сердце не щемило от вида собравшихся за этим столом людей.
Я вообще чувствовала себя деревом. Старым, разбитым и совершенно неживым. Я и похожа в тот момент, наверное, была на старую яблоню или вишню. Спина напряжена, руки нервно двигаются, пальцы дрожат, словно тонкие веточки на ветру.
Семь человек. Девять, если считать меня и Арсения. Двенадцать, если вспомнить об отсутствующих здесь детях. Тоська была бы тринадцатой. Откровенно говоря, Северову тут никто не обрадовался, но его присутствие было единственным условием, при котором я согласилась подняться на борт корабля.
И всё равно я не хотела здесь находиться. Я была здесь явно лишней, и ничто не могло меня переубедить: ни тёплые взгляды, ни ласковые прикосновения, ни заверения в любви, ни слёзные истории о том, как долго они меня искали.
– Давайте просто поужинаем, – мягко предложил молодой человек, очень сильно похожий на дядю Серёжу. Тоже, кажется, какой-то мой дядя, но я, хоть убейте, не могла вспомнить, как его зовут.
– Конечно, хотелось бы чего-то более торжественного, но торжество можно будет устроить и дома, когда наш маленький найдёныш немного свыкнется с положением вещей.
Я скрипнула зубами, и в тот же миг Арсений поймал мою дрожащую ладонь и, наклонившись к моему уху, прошептал:
– Мы можем в любой момент уйти отсюда.
– Не можете! – слух у отца-основателя моего довольно многочисленного семейства, как выяснилось, был отменный.
– Руслан, – сидевшая справа от него женщина похлопала по сжавшейся в кулак руке и виновато посмотрела на меня.
А я обвела затравленным взглядом присутствующих и зажмурилась, вспоминая момент «счастливого воссоединения». Северов с перепуганным видом держит на руках Полину Ивановну, Лёшка суетится, я недоумеваю, а божественный Ру и божественная Ади смотрят на меня с отеческим умилением. И на красивом лице моей бабки расцветает мягкая улыбка.
– Здравствуй, – голос ласковый-ласковый.
– Здравствуй, Осенька!
Мне стало нехорошо, потому что так меня только Цезарь называл. И Тоська, редко-редко. Впрочем, Тоська меня и Зимушкой называла, и Вёснушкой, и Леточкой. А когда я спрашивала, почему так, отвечала:
– Ты летом Леточка, осенью – Осенька, а зимой Зимушка. Понятно же, глупенькая!
– Ты меня совсем-совсем не помнишь? – спросила незнакомка и, обманутая грустной улыбкой, скользнувшей по моим губам, сделала шаг вперёд, а я попятилась за Севера, не в силах даже головой качнуть. – Русь, ты видишь? С ума сойти, как она на тебя похожа!
– Похожа, – благосклонно проворчал Русь. – Чего бы ей не быть на меня похожей? Внучка же. Первая.
Внучка.
Я тряхнула головой, отгоняя воспоминания о том, как мы приводили Полину Ивановну в чувство, как она, постарев сразу ещё лет на триста, отводила взгляд, как дрожали её руки, когда она, забыв о валяющейся на полу двустволке – забыв!!! – поправляла шляпку и прятала под вуалькой свои старушечьи очки, как ворчливо подгоняла Лёшку. Как искоса взглянула на элегантного мужчину и густо покраснела. И как рассмеялась тихо, когда элегантная дама – моя бабушка? – подалась вперёд, пытаясь заглянуть ей в лицо, и вежливо поинтересовалась:
– Вам плохо? Может, помощь нужна? Мой младший сын врач, я бы могла…
– Отсутствие мозгов не лечится, – скупо возразила Полина Ивановна и резко крутанула колесо коляски, едва не проехав по ногам Руслана. – Лёшка, шевелись, копуха. Не задерживай важных господ.
– Тётя Поля! – взвыла я.
– Всё потом, Ёлка, – успокоила меня женщина. – Если захочешь.
Потом.
Я вздохнула раз-другой и с тоской посмотрела в тарелку с обжигающе-острым помидорным супом.
– Дежавю, – усмехнулась негромко и подняла глаза на дедушку.
Дедушку, чтоб мне провалиться! Он выглядел не намного старше Севера, и я никак не могла уверовать в то, что этому человеку больше лет, чем мне часов. Или минут? Сколько свечей он задувает в свой день рождения?
– Я не то хотел сказать, – вздохнул мужчина. – Конечно, вы можете уйти, но мне бы хотелось, чтобы вы остались. Хотя бы ради…
Он покосился на бледную женщину с синими – как у меня, как у него самого – глазами и замолчал.
Мама. Самый родной человек в мире. Чужая женщина, при взгляде на которую во мне даже ничего не дрогнуло.
– Ради чего? – я помешала давно остывший суп, нервно звякнув серебряной ложкой о край тарелки. Хотелось в зелёный вагончик, к Полине Ивановне, к Лёшке. К Зверю с его неприличными историями, к Берёзе и её вечно плохому настроению, даже к Ферзю, который за всё время нашего знакомства сказал мне от силы пять слов.
Да что уж! Даже предатель Котик был мне роднее и ближе любого из присутствующих за столом. Кроме Арсения, конечно.
– Может, хотя бы ради приличия, – ядовитым тоном предложил мой дядюшка. Не тот, который Серёжа, второй. Денис с ударением на первый слог.
– Олю можно понять, – тихо вступилась за меня его жена, Валентина, молчаливая девушка с длинным, как у пони, лицом, и грустными коровьими глазами. Впрочем, может не было ничего лошадиного в её лице, а просто я относилась к своим родственничкам более, чем предвзято, потому что позже, глубокой ночью, когда мы с Арсением делились впечатлениями о прожитом дне, парень уверял, что она вполне ничего и очень даже симпатичная, чем вызвал гневную ревнивую волну. И радовался этому, как ребёнок, между прочим.
– Нельзя её понять, – упрямо проворчал дядюшка.
– Дениска, – тихо попеняла ему Арианна, которую мне даже мысленно было сложно называть матерью. – Не нужно.
– Что не нужно? – мужчина отбросил ложку, и белая скатерть украсилась каплями помидорного супа, словно россыпью кровавых брызг. – Что вы носитесь с ней, как с хрустальной! Не рассыпалась до сих пор – не рассыпется и теперь. Серый сказал, что кровь у неё посильнее твоей будет, так что хватит этого сиропа уже! Хватит! Пусть знает, сколько было бессонных ночей, сколько лет мы потратили на её поиски, сколько тревог было, сколько мошенников, сколько напрасных надежд…
Он так смотрел на меня, словно это я была виновата во всех тех мифических бессонных ночах. И тут меня такое зло взяло, что в глазах потемнело от ярости, я схватила первое, что подвернулось под руку, и запустила в дядюшку тарелкой с супом, окончательно испортив скатерть.
Тишину, повисшую над столом, можно было резать ножом.
– Прошу прощения, – пробормотала я и спрятала глаза за стаканом с водой, который протянул мне Арсений. – Обычно я не устраиваю истерик. Просто… Чего вы ждёте от меня? Любви? Вы сами-то знаете, что это такое, а?.. Да и не за что мне вас любить…
Сделала несколько глотков, прислушиваясь к звенящей от напряжения тишине, и вдруг заявила:
– Я не хрустальная и не фарфоровая, тут ваш Дениска прав. Поэтому давайте уже заканчивать с политесами и просто поговорим. И начнём с того, что я вам не верю.
Дедушка Руслан изумлённо изогнул брови, а бабушка Ади восторженно прошептала:
– Вся в Руслика!
Я подвисла немного после этих слов, в очередной раз поразившись тому, что я могу быть похожей на глыбу льда, которая называет себя Руслан Стержнев.
– Почему я должна верить в то, что вы меня вообще искали? – не позволила сбить себя с мысли. – Если бы искали, то давно уже нашли бы, разве не так?
– Так, – согласился папа и недовольно поморщился, размазывая красные помидорные брызги по бежевому свитеру. – И если бы не этот засранец, – гневный взгляд в сторону Севера, – ты давно бы уже была…
– Сами виноваты, – взбрыкнул молчавший до этого Арсений. – Вы же Ёлке хотели горло перерезать! Мало я вас тогда придушил.
Папочка мучительно покраснел под шестью шокированными взглядами и проворчал:
– Никто её не собирался резать… Я просто проверить хотел.
– Да-да, – я подалась вперёд. – Что проверить? Я это или Тоська? Не пойму я вас. – я посмотрела на бабушку, – Вы так восхищаетесь тем, что я на вашего Русю похожа, а мы с Тоськой, между прочим, на одно лицо были.
Были.
Арсений опустил руку под стол и успокаивающе похлопал меня по колену, я посмотрела на него с благодарностью, желая успокоить – впадать в истерику или глубокий обморок я не планирую – а затем посмотрела в глаза удивлённой маме: – Бракованный ребёнок вам не нужен, так я понимаю? – сухо сглотнула и поднялась на ноги. – Вам же плевать. Она умерла, а вам плевать. Вы даже не горюет