Кажется, это был Евсей.
– Муся, очнись!
Девочка Муся вздрогнула и, как будто во сне, медленно оборотилась к Сергею. Серые пустые глаза казались громадными.
Она словно вдруг впала в состояние летаргии.
– Кажется, мне пора, дядя Сережа…
– Что с тобой, Муся?!. – пугаясь, крикнул Сергей. – И куда ты пойдешь? Дрюня, скажи ей: сейчас будем ужинать!..
Он воззвал к почему–то притихшему Дрюне.
Однако, Дрюня на его призыв не откликнулся, а напротив, припав к черни толя, осторожно, но в то же время и торопливо спускался по скату. Вот он зацепился руками за ободранный край, мягко свесился и спрыгнул в просвет между стенкой и деревянным заборчиком.
Сергей услышал, как зашуршала крапива.
– Куда вы, ребята?..
Ответом ему было молчание.
Евсей между тем подошел и оперся на невысокие колья ограды.
Сумрачная потертая физиономия зашевелилась.
– Николаич, спустись–ка на пару слов!.. Подойди, говорю, разговор намечается…
Рука его призывно махнула.
Сергей в три секунды оказался у задней калитки. Ему очень не хотелось связываться с Евсеем. В самом деле, наверное, на бутылку сшибает.
– Ну. Чего тебе надо?
Евсей, однако, не торопился: почесал грязь щетины и ухмыльнулся, продемонстрировав зубы. Двух передних у него не хватало.
– Невежливо разговариваешь, Николаич, – отметил он. – Ни тебе «здравствуй», ни чтобы здоровьем поинтересоваться. А здоровье, между прочим, у меня неважнецкое. Но – пришел вот, не посмотрел, что голова сегодня отваливается. Постарался, – а тут такое неуважение…
От него несло духом давней немытости, ветхий мягкий пиджак протерся на сгибах до ниток, а засаленный свитер едва прикрывал, по–видимому, незастегнутую прореху.
Сергей сказал резковато:
– Вот, что Евсей, у меня тут совсем нет времени. Излагай свое дело, и давай разойдемся. Но учти, что я в долг тебе уже не поверю…
Евсей снова осклабился.
– А мы в долг и не просим. Насчет «в долг» это я и сам могу поспособствовать. А пришел я сказать, что на этот раз – все, закончили. Было тебе, Николаич, последнее предупреждение. Как в театре, значит, третий звонок. Так что, если чего – пеняй на себя…
Он нахально и угрожающе подмигнул диким глазом, хмыкнул, кашлянул и уже повернулся, чтобы уйти, но придушенно захрипел, потому что суровые пальцы схватили его за лацканы:
– Кто тебя подослал?
Хватка была железная. Евсей дергался, посинев, бил с размаху ладонями, но освободиться не мог и барахтался, словно мышь, придавленная капканом:
– Пусти… пусти…
– Альдина? – спросил Сергей, дыша в щетину грязного подбородка.
– Пусти… Задушишь…
– Я спрашиваю: Альдина?
– Она…
– А Котангенса… учителя Перевертова… тоже – предупреждали?
– Ничего я не знаю… Сумасшедший… Пусти!..
Евсей все же вывернулся из сомкнутых пальцев и, предусмотрительно отскочив метра на полтора, будто тронувшийся, заскреб себя ногтями по горлу.
– Чокнутый… Так же убить недолго… Ничего – скоро отправишься за стариком…
– Каким стариком?
– Который… ну это… по географии…
– Мамонтов?
– Фамилию не докладывали… Ты сходи–сходи, может, попрощаться успеешь…
Он дурашливо чмокнул, как будто целуя, и вдруг ринулся по переулку, топча крапиву. Миг – и опушенные стебли начали расправляться…
9
Разумеется, Сергей опоздал.
Когда он, как и был – в тренировочном рабочем костюме, с перепачканными руками и с гвоздями в кармашке на левой части груди, задыхаясь, подбежал к кирпичному трехэтажному дому, где Мамонт имел квартиру, то увидел, что у дома уже собралась небольшая толпа, окна во всех этажах открыты, а из зева парадной с заклиненной половинкой дверей, санитары в халатах вытаскивают покрытые простыней носилки, Обрисовывались под тканью детали распростертого тела.
Носилки исчезли в фургончике «скорой помощи», и машина начала выбираться из сквера, который опоясывал дом – глухо ухнула и поплыла по направлению к Первой больнице. Синий выхлоп повис в неподвижном воздухе. В толпе сразу же зашептались: Кричал–то как!..» – «Я сначала не понял, жена говорит: «Посмотри, что случилось.» – «Дверь закрыта была, пришлось вышибать…» – «Как хотите, товарищи, а что–то здесь не в порядке…» – «Ну конечно, с чего бы он так кричал?» – «Милиция, вон, милиция, они разберутся…»
Из парадной действительно выходил круглый маленький Пекка, потирая в задумчивости раскрасневшийся нос, а за ним озабоченно шествовал участковый сержант, и не менее озабоченный дядя Миша оглядывался, то и дело вздыхая. И живот его надувался и опадал под мундиром. Сразу чувствовалось, что дядя Миша в глубокой растерянности. Он остановился посередине враз сконцентрировавшейся толпы и сказал, ни к кому в особенности не обращаясь:
– Ну идите–идите, ну что вы тут митингуете?.. Ну – сердечный приступ у человека, ну – с каждым может случиться…
Мощные руки его отталкивали любопытных. Тем не менее, уверенности в голосе не доставало. Все присутствующие, наверное, это чувствовали, и из массы собравшихся неслись соответствующие возражения:
– Ты нам баки не забивай!..
– Какой–такой приступ?!.
– От сердца так не кричат!..
– Убили – и вся недолга!..
– За идиотов нас принимают!..
Дядя Миша был стиснут напирающими телами. Особенно бесился старик – почему–то в галошах и в полушубке на голое тело: «Ты тут нам, Михаил, зубы не заговаривай! Ты скажи: может народ терпеть таких безобразий? Есть у нас милиция или нет? Ты скажи: за что тебе деньги платят!..» – борода его задиралась, как у раскольника, палка, вытертая на ручке, так и взлетала.
Сергей не стал ждать, а, воспользовавшись суматохой, проскочил в никем не охраняемую парадную и, поднявшись по лестнице, которая пахла гнильем, оказался в забытой, распахнутой настежь квартире. Горел электрический свет, и спокойный эксперт, немного знакомый Сергею, напоследок оглядывался – все ли закончено.
Звали его, кажется, Владимир Савельевич.
Он, не удивляясь, кивнул вошедшему из полумрака Сергею и сказал, по–видимому, предупреждая вопросы:
– Я бы квалифицировал – как естественную кончину. Входная дверь заперта, окно тоже закрыто. Форточка, конечно, оставлена, но ведь кто же полезет в форточку третьего этажа. Вообще – никакого насилия, посторонних в квартире не было. Вероятно, и в самом деле инфаркт, тоже – бывает…
– А ужасный крик перед смертью? – спросил Сергей.
– Какой–такой крик?
– Соседи слышали.
Эксперт пожал плечами.
– А что, собственно, крик? Приснилось что–нибудь человеку. Разве вам, Сережа, кошмаров видеть не доводилось? Нервничал, наверное, волновался, какая–нибудь пустяковина и отказала. Опять же – возраст, вскрытие, конечно, произведем, но скорее всего, – сердечная недостаточность.
Он достал сигареты и закурил, все также оглядываясь. Сразу чувствовалось, что происшедшее нисколько его не волнует. Он, наверное, присмотрелся к подобному за годы службы.
Сергей неловко поинтересовался:
– Извините… Владимир Савельевич… а не заметили ли вы чего–нибудь необычного, что–то, может быть, странное, такое, что никуда не укладывается… Вы меня еще раз простите за то, что вмешиваюсь…
Эксперт его понял.
– Необычного мы вообще почти никогда не находим. Это все–таки жизнь, а не какие–нибудь детективы. У меня за всю практику был только один странный случай. Представляете: вся квартира заросла паутиной. Но и то потом – достаточно вразумительно объяснилось…
– Паутиной? – тупо спросил Сергей.
– Ну да, комнаты, кухня, прихожая – везде паутина. И такие пласты, как будто специально выращивали. Точно войлок. Представляете себе картину?
Сергей представил: пыльные нитчатые наросты. Ему стало нехорошо.
– И какое тут объяснение? – спросил он.
– Какое–какое, – сказал эксперт. – С ума сошел. Разводил пауков – какое тут объяснение… – Он нагнулся и что–то бросил в свой саквояж, напоминающий медицинский. Прикрывая его, отчетливо щелкнул замком. – Заканчивать надо. Итак весь вечер потерян…
– А человек? – также тупо спросил Сергей.
– Какой человек?
– Хозяин квартиры.
Эксперт выпрямился и посмотрел на Сергея.
– Человек умер, конечно. Высох весь – еще бы, пролежал две недели…
Руки его вдруг застыли на половине движения. Длинный стонущий скрип раздался у них за спиной – словно от невидимого усилия начала расщепляться какая–то половица.
Оба они обернулись.
В коридорчике, который соединял комнату с кухней, находился, по–видимому, небольшой, ранее незаметный чулан, и теперь прямоугольная дверца чулана медленно отворилась, а из темного пугающего его нутра мрачно высунулось что–то, напоминающее человеческую фигуру. Но – бесформенное какое–то и даже, кажется, безголовое.
У Сергея пересохла гортань. А эксперт побледнел, и лицо вдруг оделось блестящими каплями пота.
– Ч–ч–что т–т–такое?..
Мертвые губы слипались.
Однако дверца чулана продолжала движение – из–за блеклого пластика вывалилось нечто тряпичное и, взмахнув рукавами, безжизненно распласталось по коридору.
И вдруг стало понятно, что это обыкновенный ватник.
Более ничего.
– Фу–у–у… – устало сказал эксперт. – Это надо же, прямо сердце остановилось. Испугался – наверное, от паутины проклятой. Я ведь, честно говоря, ее до сих пор вспоминаю…
Он поспешно выщелкнул из упаковки большую таблетку.
Руки у него тряслись.
Чувствуя, как обрывается все в груди, Сергей подошел к чуланчику и распахнул его. Внутри никого не было: висело зачехленное полиэтиленом пальто, висел летний плащ с узенькими цветными погончиками и висела брезентовая лесная куртка, прожженная на боку, а внизу, словно скопище грызунов, теснилась разнообразная обувь. Выделялись среди них большие резиновые сапоги.
Вот и все.
Ни на что иное он, в общем–то, и не рассчитывал.
Тем не менее, было ощущение чьего–то присутствия. Будто что–то губительное, враждебное наполняло чулан – до конца не исчезло, а затаилось в складках одежды.