Но тогда мы, казалось, не ощущали их тяжести, потому что беженцы, получив посылку, немедленно накрывали стол, и отказаться от их восточного гостеприимства было невозможно. Кроме того, мы тоже подголадывали, и это, наверное, было заметно.
Это были удивительные посиделки, иногда действительно при свечах, долгие рассказы о судьбах, о горестях, прекрасные лучистые черные глаза, женщины, которые в немыслимых условиях сохраняли женскую привлекательность, и мужчины, сохранившие благородство.
Самые смышленые из них протоптали вскоре дорожку в американское посольство на выезд, а несмышленые рассеялись по городам и весям России.
Через тот же «Каритас» шли огромные тюки с вещами. Мы сортировали и раздавали одежду (очень хорошую, кстати), зарабатывая астму от реагентов химчистки.
Но рассказ мой не об этом, тем более что от этого дела я отошла, не вызвав сожаления у бойкой журналистки. Умненькая ее головка придумала, что вещи надо не раздавать беженцам, а относить в комиссионки. Так происходило первое освоение системы откатов, и я почувствовала, что, как говорят в Америке, начало сильно вонять.
В это самое время подруга познакомила меня с Линой. Она была очаровательна, по-другому и нельзя было сказать о хрупкой, женственной, мягкой, тогда еще молодой, женщине. А еще она была тверда, расчетлива, подозрительна и беспощадна.
Закончив престижный московский вуз, Лина уже давно жила в Америке. Сейчас не вспомню, как и почему она там оказалась, да это и неважно, но вот каким четким и умелым администратором была она, какие связи ловко налаживала в нужных ведомствах, помню отлично. Для нее суровые тетки из Минздрава и Наробраза были Катями, Ноннами, Любами… Она дарила им неслабые подарки, где надо, изящно вручала конверты… Дело в том, что Лина занималась усыновлением в нашей разоренной голодной стране.
Да, она была классным менеджером, и свои немалые деньги отрабатывала честно, хотя судьба бедных крошек, увозимых в неведомые дали, была ей абсолютно безразлична – «только бизнес и ничего личного».
…Первой «моей» усыновительницей была женщина – морской пехотинец из Штатов.
Смуглая с жесткими черными волосами, жесткой складкой губ и жесткими интонациями, она была не замужем, но имела уже одного усыновленного, – мальчика по имени Лукас. Кажется, он был из Мексики. Теперь морпех хотела девочку – черненькую, с черными глазками, и Лина посылала ее за такой девочкой куда-то на Урал.
По условиям (кстати, никаких «следов» в виде контракта Лина не оставляла, все оговаривалось устно), так вот, по уговору мы обязаны были сопровождать усыновителей на всех этапах усыновления. Но я простудилась и поехать с морпехом не могла. Я вообще не понимала, зачем суровой неулыбчивой морпехше так уж нужен второй ребенок. Кроме того, у меня были некоторые подозрения по поводу ее сексуальной ориентации. Может, если бы не все эти обстоятельства, я преодолела бы недуг и поехала в уральскую глухомань, а так – просто организовала все по телефону, созвонившись с директоршей Дома ребенка. Директорша за баснословную по тем временам сумму, полагавшуюся ей за качественного ребенка, все организовала в лучшем виде, но морпех, судя по всему, накатала на меня телегу.
Прожила она у меня неделю, отдавая отрывистые приказания, и отбыла с черненькой, как галчонок, девочкой в расположение своей части, штат Вашингтон.
Остался противный осадок, предчувствие неприятного разговора с Линой (он вскорости и состоялся) и проклевывающаяся мысль о том, что и отсюда надо линять, потому что тоже подванивает.
Неожиданно взгляд Лины с жесткого поменялся на оценивающий, и она спросила меня – бывала ли я в городе N и нет ли у меня там знакомых? Знакомые были.
Вернее, один знакомый – бывший комсомольский работник, ставший филологом. Поэтому буду называть его КР, как некогда Великого князя. В последний приезд он гордо вручил мне свою новую визитную карточку, где значился экономическим советником губернатора города Энска.
Я совсем не удивилась: в те времена на моих глазах произошло так много трансформаций с людьми. Те, кто был никем, становились персонами, и наоборот, персоны уходили в небытие. Советник так советник.
Но то, что я увидела в Энске, ошеломило. Бывший КР имел роскошный офис в центре города, где щедро угощал шампанским, вместо лоснящегося костюма третьего срока был одет в «Бриони», поменял квартиру и жену. Только позже из недомолвок и косых взглядов новых знакомых в городе я поняла, что КР с друзьями «распилили» деньги одного фонда, предназначенного на благое дело помощи людям, пострадавшим от экологической катастрофы.
Но это позже, а приехала я в Энск с двумя милыми людьми из Америки. Супругам Дойл предстояло усыновить ребенка в Энске.
Это были типичные средние американцы с Восточного побережья. Она – старшая медсестра огромного и очень знаменитого госпиталя, он – главный инженер этого же госпиталя. Она прошла все муки искусственного оплодотворения и прочих хирургических манипуляций, но забеременеть не смогла. И тогда было принято решение об усыновлении.
Джудит приехала с большой надеждой, Дуглас – полностью вооруженный для пребывания в опасной стране. У него был с собой даже какой то суперфильтр для воды. С этим армейским фильтром «можно было пить воду хоть из лужи на Ближнем Востоке», но в Энске фильтр, как позже выяснилось, роковым образом не сработал.
С супругами Дойл, не в пример военнослужащей, я подружилась в Москве легко, сразу и, как оказалось, надолго. Джудит была рыжей, с конопушками на носу, смешливой и с замечательным чувством юмора. Дуглас – большим, плотным, с большими руками, ногами и животом. У себя в городке он командовал добровольной пожарной дружиной и мечтал познакомиться с работой наших пожарных. Я отвезла его в пожарную часть, благо она неподалеку от моего дома в Москве, и он отлично провел время, обсуждая тонкости дела с коллегами-профессионалами. Пожарным он подарил чудесные мощные фонари, крепящиеся на лоб, и тюбики с какой-то волшебной мазью от ожогов. Коллеги были довольны.
А еще супруги притащили огромный чемодан, набитый лекарствами, специальными шприцами и устройствами для многоразовых детских капельниц.
Это был дар персонала знаменитого госпиталя неведомому детскому дому.
С этим чемоданом вышла первая, так сказать, неувязка. В аэропорту отказались его принять в багаж. И чем больше я умоляла тетеньку на регистрации, объясняя, что груз гуманитарный и предназначен для детей-сирот, тем больше она хамила. Мы задерживали двух фей, стоявших за нами в очереди. Феи были в длинных норковых шубах, с гладенькими лаковыми прическами и красивым макияжем. Стойка в третьей позиции, изящество жестов и худоба указывали на принадлежность к миру сильфид.
Они вступились за нас, но их вмешательство вызвало еще больший прилив злобы у этой бабы. На глазах моих бедных соискателей показались слезы. «Сколько надо заплатить?» – прошептал Дуглас. И тут озверела я.
– Проходите, пожалуйста, – пропустила я вперед фей. – Мы не летим, но я иду к начальнику аэропорта, и вы заплатите из своего кармана за наши билеты, вы ответите за то, что не пропустили гуманитарный груз, я ведь показала вам документы.
– Мы будем ждать вас тоже, – вдруг с сильным прибалтийским акцентом сказала одна из фей. И добавила, обращаясь к «стражнице порядка»: «За это вас ненавидит весь мир».
Та вдруг сдулась и, что-то бормоча, приняла багаж.
В Энске нас ждал КР, с которым я созвонилась заранее. Сказал, чтобы я ни о чем не беспокоилась, он будет помогать, и, кроме того, губернатор лично окажет помощь в таком благородном деле, но так как он, конечно, очень занят, курировать процесс будет его супруга.
Я тотчас мысленно окинула взглядом набор подарков, который мне вручила Лина, в поисках достойного губернаторши. Вроде бы один годился.
Но как я ошиблась! Американские цацки не вызывали восторга. Жители Восточного склона Южного Урала жаждали твердой валюты – это я поняла сразу, как только КР назвал плату за убогую однокомнатную квартиру, в которой поселил Дойлов.
– А что, остановиться в хорошей гостинице будет не лучше? – спросила я. – Цена тянет на номер в приличном отеле.
– Это будет неудобно, – отрезал КР.
Неудобно оказалось моим подопечным. Джулия с хохотом сказала мужу, чтобы он был осторожен, потому что унитаз сильно качается.
Меня КР завез в какую-то унылую ведомственную гостиничку.
К нам прикрепили угрюмого водителя, но КР предупредил, что расплатиться за услуги надо будет не с водителем, а с ним – естественно, в последний день.
На вопрос «сколько?» ответил уклончиво, и я сразу начала нервничать, ведь платить за все должны были мои милые новые друзья.
Не зря нервничала!
Мороз стоял сильный, и улицы были пустынны. Честно говоря, я надеялась, что на правах хозяина КР пригласит нас вечером хотя бы на чай. Какую-то еду я взяла из Москвы, но хотелось по-московски посидеть, обсудить завтрашний день, но КР попрощался, сказав, что завтра утром нас отвезут в Дом ребенка, и исчез.
Много раз крашенная дверь убогого жилища была не заперта, и я с порога увидела их стоящими на коленях и молящимися. Я замерла. Они молились о том, чтобы Господь послал им завтра ребенка. Они волновались. Из моего разговора с КР в машине они по интонациям поняли, что все не очень просто. Я спрашивала, точно ли есть ребенок, которого можно усыновлять, КР отвечал уклончиво, ссылаясь на губернаторшу.
В общем, я поняла, что губернаторша в доле, и КР в доле, и директриса Детдома в доле, и кто-то из здравоохранения, и нотариус, но во что это выливается, не имела представления.
Они молились так пылко, так истово, что у меня сжалось сердце.
Я тихонько прошла на кухню, приготовила чай и бутерброды.
После скромного ужина Дуглас притащил устройство, похожее на большой велосипедный насос, и заявил, что сегодня же пропустит через него воду из крана. Он был экспериментатором. Я все же посоветовала пить только кипяченую воду, но мистер Дойл гордо заявил, что доверяет продукции военного комплекса.