— Хм-м-м, — протянул Макс. Наконец он поднял глаза на Милену, пригвождая своим водянисто-стеклянистым взглядом человека с дефектом зрения. — М-да, — произнес он на редкость ровным, педантичным и вместе с тем приглушенным голосом.
— Да? — повторила Милена. — Вы хотите сказать «да»? В смысле, что не возражаете взяться за материал?
— Да, — сказал он снова.
Милена несколько растерялась. Получалось как-то слишком уж просто — вот так взять и сказать единственное слово из двух букв.
— Но как? Когда? — спросила она, пытаясь придать голосу некую теплоту признательности.
— Что ж, — произнес он все таким же отстраненным, невозмутимым голосом. — Это большая работа. Не могу сказать когда. Нужно будет в самом деле проглядеть все еще раз.
«Он что, действительно хочет сказать, что согласен?»
Где-то в глубине души она почувствовала недоверие.
— То есть вам все еще нужно время, чтобы со всем как следует разобраться?
Макс сделал какой-то совершенно бессмысленный жест — что-то вроде пожимания плечами, причем с каким-то неодобрением. Что именно вызывает у него неодобрение? Количество времени, необходимое для принятия решения? Сама важность работы, за которую он думает взяться?
— Вы хотите оставить книгу у себя? — спросила Милена. — Мне пока еще как-то жалко с ней расставаться. Не было времени переписать партитуру куда-нибудь еще. Это единственный экземпляр.
— Она мне понадобится, — сказал он.
— Если вопрос лишь в том, чтобы убедиться, что материал сам по себе стоящий, то у меня есть копия почти всех основных тем.
Он посмотрел на нее молча, не удосуживая ответом. Может, его как-то задели ее слова? Наконец Макс произнес:
— Книга будет мне нужна.
— Разумеется, — засуетилась Милена. Себе она была — вынуждена сказать: «Книга теперь не твоя. Она отныне принадлежит всем. Большому кораблю — большое плавание». — Да-да, конечно! Безусловно.
А сама между тем подумала: «Почему я все же не испытываю радости?»
— Ну вот и славно, — рассыпалась Милена с нарочитой радостью. — А то я уж было подумала, что вы не заинтересуетесь. Я очень, очень рада! — Она улыбнулась; между тем на лице у Макса не отразилось ни тени эмоций. От этого Милена как-то терялась. К тому же было совершенно непонятно, что теперь сказать перед уходом. — То есть вы мне дадите знать, да?
— Да уж, — буркнул тот в ответ и, повернувшись, взялся утрамбовывать на столе и без того безупречного вида стопку нотной бумаги.
«Неделю, — решила Милена. — Вот сколько я ему дам — не больше. Ладно, две». Она еще раз оглядела кабинет. По крайней мере, интерьер внушал доверие: деловой, располагающий к работе.
— Тогда я пошла, до свидания.
— Да, — отозвался Макс, не взглянув на нее.
Прежде чем его снова удалось найти, прошел месяц.
Она оставляла ему сообщения в музыкантском бюро.
Разыскала его Почтальона.
— A-а, вы о нем? — растерянно спросил тот. — Что ж, может, вам и повезет. Я и сам-то никогда не могу его отыскать, а если он и отправляет какие-то послания, то всегда через кого-то другого, не через меня. Как, вы сказали, вас зовут, моя прелесть? А о чем сообщение?
Это был, пожалуй, единственный забывчивый Почтальон, который встретился Милене за всю ее жизнь, и именно он состоял на службе у Макса. Впрочем, возможно, это кое-что объясняло. Тогда она решила зайти в кабинет дирижера сама; кабинет оказался пуст. Она постучалась к нему в дверь в «Трех глазах» — так называлось здание, где жили музыканты, но на стук никто не отозвался.
Наконец она решила подкараулить Макса на одном из его концертов. Милена дожидалась возле концертного зала, разглядывая настенный орнамент из полированных деревянных плашечек. Зрители уже давным-давно разошлись, когда наконец появился Макс, приоткрыв вначале дверь для очень высокой, серьезного вида дамы. Дама несла футляр со скрипкой и чинно кивала, слушая, что говорит ей на ходу Макс.
Постепенно Милена поравнялась с этой парой. Макс ее упорно игнорировал. Он вел речь о делах оркестра: как справедливее распределять заработки между музыкантами. Скрипка метала в Милену красноречивые взгляды — поджав губы, слегка выпучив глаза. Наконец она сказала:
— Макс, прошу прощения! — И обратилась к Милене: — Я уверена, вам должно быть смертельно скучно слушать наш разговор. Может, вы пообщаетесь с Максом в другой раз, позднее?
— Я бы рада позднее, только мы никак не можем друг с другом встретиться. Макс, вы успели принять решение об оркестровке «Комедии»?
— Боюсь, что нет, — нехотя откликнулся тот, пытаясь возобновить разговор со скрипкой.
— Тогда вы не будете возражать, если я заберу книгу, чтобы сделать копию?
— Прошу вас! — почти выкрикнул он. Взгляд у него при этом был какой-то загнанный, молящий, будто Милена вконец извела его своим преследованием. — Вы требуете чересчур многого. Дайте мне нормально взглянуть, и я вас уведомлю.
У Милены выпятилась челюсть.
— У вас был целый месяц, Макс. Так что упрекнуть меня в том, что я вас тороплю, никак нельзя.
— Я дам вам знать, скоро. Прошу предоставить мне некоторое время, а также возможность продолжить разговор с коллегой.
«Ладно. На сегодня достаточно».
— Я, видимо, загляну к вам через недельку-другую, — предупредила она.
Где-то в начале января она застигла его в кабинете. Холода опять стояли по-настоящему зимние. За окнами стыл промозглый сумрачный день, а в кабинете по-прежнему стояла неимоверная духота. Макс, явно застигнутый врасплох, глянул на Милену с тревожной растерянностью. Он сидел за столом, засунув руки себе под мышки, как будто старался уберечь их от занятий чем-нибудь.
«Он вообще ничего не делает», — заключила Милена.
— Добрый день, — спокойным голосом сказала она. — Вы приняли какое-то решение?
Макс сидел с застывшим лицом. Рот у него открылся как-то бесформенно, криво: видимо, он пытался выдавить улыбку, но не находил в себе сил.
«Он не может меня выносить, — поняла Милена. — Его колотит от моих визитов. Для него я — наименее желанная персона из всех людей.
Что ж, Макс, лишь скажи мне “да” или “нет”, и я при любом из вариантов оставлю тебя в покое».
— Ну так что, Макс? — повторила она. — Вы определились с решением?
— Да, — ответил тот, не вполне убедительно изображая крайнюю решимость. — Да, разумеется. Я считаю, что материал очень хорош. Он требует уйму, просто уйму работы. Но я ее для вас с удовольствием проделаю.
— Превосходно. Большое спасибо, Макс.
— Это займет какое-то время.
— Я в этом уверена, Макс. Но нам не нужна полная оркестровка. Думаю, первой песни будет вполне достаточно, чтобы продемонстрировать Министру основную суть нашего замысла. Итак. Я захватила с собой полную вокальную партию для первой песни. — Милена воссоздала ее по памяти, настолько уже с ней сроднилась по жизни. Она протянула ему партитуру, аккуратно выписанную на расчерченных от руки нотных линейках. — А теперь, пожалуйста, не могла бы я забрать книгу?
— Книгу? А… а книги здесь нет.
— Я понимаю, Макс. Книга большая, я бы ее сразу заметила, будь она здесь. Когда вы можете мне ее возвратить?
— Я ее пришлю с нарочным. Завтра.
— Я непременно буду ждать. Это глобальный проект, Макс, и нам придется спланировать график работы. Министр захочет посмотреть график.
Макс опять сбивал на столе безупречно ровную стопку чистой бумаги.
— Он у него будет.
— График также понадобится и мне, — заметила Милена.
Тот в ответ снова пожал плечами.
— Макс! — окликнула Милена с невеселой усмешкой, словно пытаясь докричаться до себя самой. — Я увижу копию этого графика?
Макс лишь в очередной раз кивнул.
— Я завтра же зайду за книгой, с вашего позволения. Макс? Макс, пожалуйста, ответьте мне.
— Да, — прозвучало в ответ.
Кивнув, Милена вышла.
«Вначале я верну книгу, а потом избавлюсь от тебя, Макс. Ты и этот проект — две вещи несовместные».
Придя назавтра к нему в кабинет, Милена не удивилась, никого там не застав. Угольные жаровни были заполнены остывшим пеплом. Милена обыскала комнату. Ящики черного стола пустовали, пустовали и длинные белые полки. Кабинет был таким же безликим, как эта пустая бумага.
Взяв из стопки лист, она жирно, с гневным нажимом, вывела на нем одну-единственную фразу:
«Где моя книга???»
И отправилась в «Три глаза».
Коридоры отдавались эхом приглушенных шагов по этажам, а также отзвуками музыки — фортепиано, скрипок. Здание как будто перешептывалось само с собой.
Милена постучала в его дверь. Темно-зеленый цвет был призван скрывать грязь, но вокруг ручки повсюду виднелись засаленные отпечатки. Где-то дальше по коридору плыл неуверенный звук: кто-то репетировал на скрипке Бартока.
Дверь приотворилась буквально на щелку, испустив волну духоты. Пахнуло носками, несвежими простынями; в комнате за дверью стояла темень. В щели проглянуло лицо Макса — точнее, один осторожный глаз.
— Можно войти, Макс? — спросила она.
— Тут немного не убрано, — замешкался он.
— Ничего, мне не привыкать. В общем-то, я могу и не заходить, только отдайте мне книгу.
— Я не одет, — донеслось в дверную щель.
«Не одет? В два часа дня? Я не собираюсь больше тебя караулить, Макс. Не собираюсь больше торчать в промозглом коридоре перед закрытой дверью». — Милена резко толкнула дверь, прежде чем Макс успел ее закрыть, и протиснулась в комнату. При этом почувствовалось, как дверь хорошенько стукнула его по плечу и ляжке.
— Да что же это! — выкрикнул он в неподдельной ярости. Но Милена уже вошла.
Удрученно глядя на непрошеную гостью, Макс стоял в одной рубашке, трусах и носках. В комнате царил полумрак, шторы были задернуты. В полутьме было видно, что тут и там ворохами громоздится одежда, а скомканное постельное белье упало с кровати и валяется на полу.
— Прошу прощения, Макс, но мы договаривались сегодня встретиться. Я уже больше месяца заваливаю вас сообщениями, пытаюсь поймать для разговора. Мне уже невмоготу за вами гоняться. Верните мне, пожалуйста, книгу!