— Нет, — созналась Милена.
— Ну так пойдем, нынче же вечером! — не задумываясь пригласила Роуз. — Подходи сегодня к ужину.
Милена чуть замешкалась. Как-никак, а у нее тоже имелся свой распорядок: постирушки, чтение книги. Но стоило подумать: «А почему бы, в самом деле, и не сходить?», как решение возникло само собой.
— Ну ладно, — сказала она, пожав плечами как бы невзначай. — Спасибо.
МАТЬ РОУЗ ЭЛЛЫ РАБОТАЛА ТАМ, где раньше находилась Школа Изучения Африки и Востока. В восточной части здания располагались литейный цех и стеклодувная мастерская. Окна были распахнуты настежь, но все равно стояла невыносимая жара. Зной нещадно обдавал лицо, так что казалось, поры лопаются, пуская струйки пота по щекам и по лбу. Вдоль задней стены тянулись плавильные печи. Одна из них работала. Дверца открывалась с помощью специального крюка, обнажая полыхающее ровным оранжевым светом жерло. У открытого печного зева работала бригада Реставраторов с длинными металлическими шестами.
«Металл!» — Милена в восхищенном изумлении смотрела, думая увидеть чудо, однако металл мало чем отличался от какой-нибудь замызганной резины, разве что не плавился.
Роуз представила Милену своей матери — миниатюрной стройной женщине с безупречной улыбкой и цепкими серыми глазами. В глазах этих колко светился некий огонек, согреться от которого было непросто.
— Мала, — обратилась Роуз к матери, как к подружке. — Это моя подруга Милена.
«Подруга! — Заветное слово подействовало на Милену так, что она, потеряв дар речи, даже забыла представиться. — Она назвала меня своей подругой!»
— Привет, Милена, — кивнула мать с дежурной улыбкой, которую, очевидно, использовала, здороваясь и со всеми прочими. — Я делаю кувшин. Хочешь посмотреть?
Дожидаться, пока Милена наконец скажет «да», Роуз не стала и, взяв ее за руку, отвела на безопасное расстояние. Мать окунула длинный шест в оранжевое свечение и вытянула из печи на его кончике округлый кокон стекла. По краям — как раз там, где утолщение, — кокон горел оранжевым светом. Мать поднесла шест к губам (оказалось, это полая трубка) и осторожно подула; затем, цепко взглянув, подула еще раз. На ней не было ни перчаток, ни фартука. Взяв что-то вроде ковша с длинной ручкой, она одним точным движением катнула кокон на него и стала вращать, придавая изделию форму. Постепенно остывая, стекло начало приобретать сияющий матово-зеленоватый оттенок. Вот Мала поставила его на основание, сплющив донце о подобие маленького стульчика.
— Ну вот, — сказала она.
Тут вперед внезапно скакнула Роуз. Ловко подхватив шест — совершенно неожиданно для Милены, замершей в боязливом восхищении, — она закрепила его в тисках и повернула. Затем схватила треугольную деревяшку и, быстро макнув ее в воду, провела по вращающемуся конусу изделия — как раз там, где у кувшина находится кромка горлышка. Деревяшка тут же вспыхнула. Двигаясь проворно и легко, Роуз сунула шест в соседнюю печку и, провернув, вынула обратно. Стекла на нем уже не было.
— А куда оно делось? — заинтригованно спросила Милена.
— Все, оно уже в духовке, — с добродушной ухмылкой сказала Роуз. — Отдыхает при восьмидесяти градусах, пока не затвердеет. — Металлический шест она окунула в ведро. Раздалось шипение, над пузыристо вскипевшей водой взвился пар. — Ну-ка, отойди, — велела Роуз и ловким движением отбила кристаллическую корочку, приставшую к кончику полого шеста.
— Погодите, я еще и сеть сейчас сделаю, — сказала Мала. — Если хотите, оставайтесь, посмотрите, а то и поможете.
«Вот это да, — сказала себе Милена. — Такое наблюдать. Ну и везет же мне».
С азартной улыбкой Мала села перед небольшим столиком.
— Заказ поступил только сегодня, — пояснила она. — Там как раз один дом заканчивают, в Аксбридже.
— Смотри, как можно ткать из стекла, — сказала Роуз, в волнении легонько стиснув Милене предплечье.
Вот уж где была истинная красота. Оказывается, стекло можно вычесывать, как пряжу, свевая из него изящные, похожие на серпантин ленты-волокна. С помощью всего лишь двух палочек она вытягивала, подхватывала и сплетала их на манер корзинки. Ленты норовили вот-вот оборваться или провиснуть, но Мала всякий раз успевала их подхватить — казалось, в самый последний момент, — приподнимая одну и пропуская под ней другую.
Подобно шерсти, стекло можно было вязать. Постепенно увеличиваясь в размере, плетеный узор отдыхал на плоскости металлического листа. И тут Мала взялась нарезать ленты с помощью ножниц, время от времени передавая их Роуз, которая окунала их в воду или сбивала с ножниц корочку. К готовому, казалось бы, плетению подтягивались новые волокна — раскаленными докрасна клещами, то поглаживающими, то вплавляющими их в уже готовый орнамент.
— Это… стекло, — говорила Мала урывками, не отвлекаясь от работы, — предназначено для… декоративных панелей. Точнее, экранов. Между резными деревянными скамьями.
До Милены дошло, что пояснение адресовано именно ей.
На секунду отвлекшись, Мала с улыбкой посмотрела на нее.
— Очень красиво, когда на них играет свет. — Милена, не найдясь с ответом, робко улыбнулась. — В готовом виде будут размером где-то квадратный метр каждая.
Роуз вдруг резко присела возле матери, как в реверансе. Из-под металлического листа она выдернула другой, чтобы разместить на нем выросшее в размерах плетение. Стеклянный орнамент игриво переливался светом и скользил как живой. Испуганными насекомыми стрекотнули палочки.
— Оп! — одобрительно воскликнула Мала.
Незаметно наступило время обеда.
Все вместе они отправились на Рассел-сквер. Газоны изобиловали фотосинтезирующими любителями солнечных ванн. Мала всем троим купила по напитку, а также по чашке жареных кальмаров. Уютно разместившись на траве, они принялись за еду, время от времени отгоняя норовящих сунуть нос в чашку местных собак.
— Получается, все не так, как нам рассказывают, — тщательно взвешивая слова, сказала Милена.
— Что именно рассказывают, Милена? — с неизменной улыбкой переспросила Мала, соблюдая уважительную дистанцию.
— Я насчет реставрации. Нет в ней ничего от Золотого Звена философии. Есть лишь умение работать со стеклом. — У Милены перед глазами до сих пор стояли искусные движения мастерицы, и это вселяло надежду. На то, что жизнь строится все же на практическом, обогащенном опытом труде, а не на искусственно внедряемой памяти.
Мала, похоже, поняла. Улыбка стала шире, хотя и с грустноватым оттенком.
— Да, безусловно, мы здесь не только болтовней занимаемся. Единственный способ овладеть ремеслом — это изучить его до тонкостей, причем именно руками. Можно, понятно, узнать о нем в общих чертах и через вирус. Но это осядет только здесь. — Деликатным движением она колечком кальмара указала себе на покрытую платком голову. — Руки же при этом все равно не справятся. Ремесло надо постигать на практике.
Колечко кальмара Мала держала как-то по особому изящно, если не сказать аристократично. И вообще, Милене все это было так приятно, что, не в силах скрыть эмоций, она отвела глаза.
— Ладно, — засобиралась Роуз. — Я все же Воспитатель, а не Стеклодув. Так что мне пора возвращаться.
Они поднялись, и Роуз с матерью с забавной церемонностью расцеловались. Мала ласково похлопала дочь по плечу. После чего, к несказанному удивлению Милены, поцеловала и ее.
— Ну что, не прощаюсь, — сказала Мала. — Ужин в шесть. — И не оглядываясь ушла. Даже походка и та была у нее безупречная — ровная, степенная. Просто и с достоинством.
— Правда, мама у меня прелесть? — спросила Роуз.
Милена кивнула, в основном потому, что именно такого мнения была о самой Роуз. В Медучилище они пошли вместе.
ВСЮ ВТОРУЮ ПОЛОВИНУ ДНЯ — пока одни дети упражнялись в музыке, а другие практиковали деловые игры с воображаемой куплей-продажей свеч и мыла — Милена втихомолку улыбалась. Входили и выходили ее сверстники, спеша по уже реальным делам (торговля жареной кукурузой для партийных бонз на Тоттенхэм-Корт-роуд, платная уборка улиц в соседних Братствах), а Милена, скрестив ноги, все безмолвно сидела во внутреннем дворике. Тихонько переговаривались с Наставниками родители — они беседовали о перспективных линиях Развития. Говорят, такому-то Братству в скором времени понадобятся химики — так что нет ли какой-то возможности предварительной практики по химии? И сколько здесь откроется новых мест — хотя бы приблизительно, в самых общих чертах?
И, слушая эту болтовню, доносящуюся неровно, словно порывы ветра, Милена улыбалась. С улыбкой она шила кожаный кошелек, почти машинально работая иглой с суровой ниткой. В конце концов, жизнь действительно может наладиться. Ведь у нее есть теперь подруга. У нее — есть — подруга!
В четыре часа, с закрытием Медучилища, она помчалась назад, на Гарденс-стрит. Взбежав по лестнице, сбросила свой серый комбинезон и, притопывая, устремилась в ванную, оказавшуюся, по счастью, пустой. Там она на полную мощность включила душ и усердно намылилась с головы до пят. Пустила себе на десны зубных клещиков (то-то им сейчас работы будет на деснах), после чего почистила зубы. Провела по ним языком: как новенькие — поскрипывают, как свежая прохладная резинка. Причесалась, взыскательно оглядела себя в зеркало: нет, часть пор все еще с грязью. Вымыла лицо еще раз. А потом прибежала в спальню, села на кровать и надела свои лучшие башмаки на деревянной подошве — чтоб постукивали, когда она будет танцевать.
Сьюз и Ханна отсутствовали. Слышно было, как они сейчас разговаривают со своей компанией внизу, на улице. Будут там сидеть до заката и оттуда же отправятся на ужин. Обычно их голоса внизу вызывали у Милены чувство бесприютности, покинутости. Теперь же, сидя в тиши комнаты, она думала: «Мне есть куда идти. Я буду ужинать в семье, а вы все — здесь, в Детском саду. Причем кто-нибудь из малолеток опять начнет в столовой кидаться кашей-затирухой. Будете потом полчаса отмываться, а затем разбредетесь друг к дружке по комнатам играть в карты или тасовать все эти ваши сделки. Выменивать друг у друга игрушки, коврики — вся ваша ерунда, которая, по вашему мнению, придает вам сходство со взрослыми.