«Надо же, блефует в глаза и сама тому верит. Потрясающе».
— Я не знаю, о чем думает Чарльз Шир. Да и ты этого тоже не знаешь.
«Ты должна быть сильнее, — напомнила себе Милена. — Я больше не должна переживать от мысли, что причиняю ей боль. Если причиняю, значит, она это заслужила. Приходится сбивать с нее спесь — значит, так надо».
— Но мне известно, — продолжала она, — что Шира вообще особо не впечатляют ни «Крабы», ни вообще все, что выходит за пределы сценических подмостков. Поэтому я выхожу за пределы и того и другого. Потому что это не должно быть — и не будет — халтурой. А ты ни на что, кроме нее, не способна.
«Вот, — отметила Милена удовлетворенно. — Так бы поступила Ролфа. Я здесь даже не в счет, у меня бы не получилось. Троун, тебе этого проекта не оседлать. Сама видишь».
— Почему ты со мной так жестока? — воскликнула Троун уязвленно. — Я с тобой работаю. Отдаю тебе все, что в моих силах. Даже если это было халтурой, то только потому, что именно она была на тот момент востребована.
И Троун вдруг запела, запела хорошо — во всяком случае, насколько позволял ее голос. Вступление к «Аду». Пела она истово, с чувством — уж к этому никаких претензий не было.
— Эта музыка сказочно красива, — с убеждением сказала она. — Я знаю, что именно нам нужно сделать с «Комедией». Ты не можешь отрезать меня от проекта сейчас, когда мы наконец-то на подступах к чему-то действительно значимому.
— Ты же сама только что сказала, что я без тебя шага ступить не могу.
Троун нетерпеливо тряхнула гривой, словно отмахиваясь: «Не об этом разговор».
— Вот и я про то: кто в театре может обходиться друг без друга? Ты же меня знаешь. Со мной действительно иногда такое случается: то скажу, то сделаю невпопад. Хи-хи. — Игриво засмеявшись, она пожала плечами.
«Нет. В том-то и дело, что ты стремишься всех под себя подминать и во всем единолично господствовать. А если не получается, то ты от этого приходишь в ужас. Ты жить не можешь, если не властвуешь».
— Да ладно тебе! Кто старое помянет, тому глаз вон. Ты знаешь меня, я тебя. Ты — стержень, сильная натура. А я — с прибабахом, с дикими выходками. Ну и что с того? Ерунда это все. — Троун кокетливо изогнулась, полагая, что подобный жест не лишен обаяния. Но вышло наоборот: он лишь подчеркнул ее гневную взвинченность и алчность. — Все равно ты будешь гнуть свое. Впервой тебе, что ли? — Снова хихикнув, она компанейски подмигнула.
«Не впервой. Да и вправду: постановкой больше, постановкой меньше». — Милена почувствовала, что невольно начинает смягчаться.
За окном на реке отражались текучие, переливчатые блики электрического света. Сейчас бы сюда лампу — огромную, электрическую, яркую-преяркую. Так вдруг захотелось света. Прочь куда-нибудь из этой полутемной каморки; в какое-нибудь просторное, полное воздуха и света место. И чтобы там не было Троун.
— Скажу просто: мне надоело гнуть свое, — вздохнула Милена. — Скажу еще проще: ты меня измотала. Надоело постоянно быть на взводе. Возможно, это с моей стороны эгоизм. Но я хочу попробовать кого-нибудь другого. Режиссеры меняют техников постоянно. Даже тех, с кем уживаются душа в душу.
— Но ведь я же не просто техник, верно? — сменила тактику Троун. Встав, она со скорбной улыбкой молитвенно сложила руки; эдакий ангелочек. — Между прочим, у меня свой собственный подход к Данте. Между прочим, я и сама готова заняться режиссурой. Мне тоже надоело быть на взводе. А амбиций у меня не меньше твоего. Ты пока срежиссировала только один большой кусок. И то плохо. А я и сама могу поставить оперу Ролфы Пэтель. Я ее подсокращу. Чуток подрежу. Как, помнишь, ты тогда сделала с «Фальстафом». Думаешь, одна ты тут умеешь ставить спектакли? И вообще, я дешевле обойдусь.
На какую-то секунду Милену пронизал страх.
«А ведь в ее словах есть логика. Хотя стоп, о чем это я! Держись давай. Тебя утвердили».
— И утвердили тебя, — продолжала Троун, словно читая ее мысли, — только из-за положительного социального эффекта оперы. А у меня будут такие же эффекты, и гораздо быстрее, а значит, и расходов меньше. Ты сама подумай. Вот ты пытаешься меня вывести из игры, а я возьму и выведу из игры тебя.
«Наваждение какое-то, — внушала себе Милена. — У нее нет никаких полномочий, нет доступа. С ней никто не будет работать, я для нее была последним шансом. А вдруг они и вправду подумают, что так будет лучше? Неужели они забыли, как она себя вела до этого? Если так, то они идиоты и заслуживают того результата, который получат. Хотя что это я? Я буду бороться, чтобы все вышло как следует».
— Ну давай, давай, — подзадорила Милена. — Дерзай, пробуй. Пойди и скажи: «У меня идея такая же, как у Милены Шибуш, только я ее обставлю дешевле и непригляднее. Понапихаю вам опять гигантских крабов, кустарно сработанных драконов. Вы только мне поручите самую большую театральную постановку, чтобы она потом всем запомнилась как мой дебют.
Заранее отрепетированные фразы легли гладко, как хороший паркет. И тут чувства хлынули у Милены через край.
— Мне это надоело, Троун! Ты мне обрыдла. Ну почему я должна метать перед тобой бисер, скажи на милость?
— А потому, детка, — по-девчоночьи тонким голосом, с сарказмом пропела Троун, — что за тобой кое-какой должок.
— Какой еще должок?
— А твой первый успех?
«Боже, да оставьте же вы меня в покое. Дайте продохнуть».
— Бедная маленькая Милена, — умильно хихикнула Троун, качнув головой, — все чего-то боится.
Она подошла близко, вплотную. Чувствовался ее запах, ее грудь касалась Милены.
— Я ж тебя предупреждала, — сказала Троун. — Говорила тебе, что ты меня возненавидишь.
Сквозь рубашку чувствовались твердые шишечки ее сосков. Нос Троун, дыша теплом, скользнул Милене по лбу, по волосам.
«Только этого мне еще не хватало. Да когда же это закончится!» — Милена оттолкнула ее прочь, подальше от себя.
— А ведь я им могу все рассказать, Миленочка. А что, расскажу им про нас. О нашей пикантной связи, во всех подробностях, а? Или задам тебе при них несколько вопросиков о вас с Ролфой, как там у вас все было. И понравится ли им тогда ваша опера, если откроется, что это памятник — да что там, целый монумент Неправильной Морфологии?
«Пускай, пускай пугает», — успокаивала себя Милена.
— Да я им уже рассказала, Троун. Они все знают и реагируют совершенно спокойно. Так что давай, иди рассказывай, радость моя. А вот я им расскажу, как ты забрала у меня из головы свет и грозилась сжечь мне сетчатку. А заодно напомню, что ты каким-то образом умудрилась уклониться от Считывания. Вот тогда они за тебя возьмутся: наширяют так, что башка винтом пойдет. Давай, иди действуй, а я устрою так, что Консенсус раздавит тебя как муху.
Троун была права: Милена ее ненавидела. И даже сама не догадывалась, что ненавидит в такой степени.
Та буквально застыла. Но оправилась достаточно быстро и захихикала. И, сдернув у Милены с кровати покрывало, сунула его в кастрюлю с розовой от курятины водой.
— Ах ты тварь! — вырвалось у Милены. Вскочив, она выдернула мокрое, в пятнах покрывало из кастрюли.
Злость придала ей красноречия.
— Все, ты уволена, раз и навсегда! Пошла прочь! Про постановку забудь.
— Ничего, главное, чтобы ты про меня не забыла, — с напускной игривостью пропела Троун. — Так что являться я к тебе буду до тех самых пор, пока своего не добьюсь.
В таких обстоятельствах, видимо, и совершаются убийства.
— Да сколько угодно. Посмотрим, чего ты добьешься. Ничего ты, радость моя, из меня не вытянешь. Ничего и никогда. Ты права: я действительно тебя ненавижу.
— О! — Троун скривилась, как зловредная кукла. — Значит, я уже выиграла.
— Выиграла, выиграла, — в тон ей протянула Милена. — Возьми с полки пирожок.
Троун, развязно хохоча, кинулась на кровать Милены: дескать, что хочу, то и делаю.
«Нет, да я ее в самом деле убью, — мелькнула у Милены мысль. — Проще простого: взять вот сейчас кухонный нож и зарезать, а труп завернуть в изгаженное покрывало и пойти вышвырнуть в реку. Это, что ли, у тебя и называется победой?»
Милене сделалось тошно, в буквальном смысле.
«Я хочу уйти, прочь от всего этого». Хотелось закрыть лицо руками, хотелось расплакаться — но только не перед ней, не перед Троун. Вот она, с напускным безразличием взирает с постели, ждет. Троун угадывала мысли Милены. Было видно, что она лежит и дожидается — неужто и впрямь на что-то надеясь? Ей так и хочется, чтобы она, Милена, схватилась за нож. Тогда она завопит, станет звать на помощь, и тем самым меня уничтожит. Или же даст себя прикончить и этим прикончит меня. Мне нужен замок. Сколько можно терпеть, что в комнату суются все кому не лень! Нужен замок и еще чтобы этой особе сделали Считывание и закачали ей вирусов под завязку.
— Мы обе сошли с ума, — подала голос Троун. — Нам бы вдвоем, взявшись за руки, пойти в Зал Считывания, — чуть ли не с мольбой, совершенно искренне сказала она. — Если нам этого не сделать, то, я чувствую, произойдет что-то ужасное. Не знаю что, но непременно произойдет. Я знаю лишь, что не могу позволить тебе так со мной обойтись. На это у меня ума хватает. Думаю, мне придется тебя уничтожить. Я становлюсь просто одержимой, Милена. Я не могу остановиться.
Это звучало вполне правдиво. Вместе с тем Милена чувствовала в себе несгибаемую твердость.
— Тебе меня не напугать, Троун. Кроме как по пустякам, досадить ты мне ничем не можешь. Карьера? Я ей особо не дорожу. Эта комната? Да и комнатой тоже. Тебе невдомек, чем я дышу.
И Милена, повернувшись, вышла. Очень даже просто: повернулась и ушла. Троун, безусловно, учинит какую-нибудь пакость. Отпорет у блузок рукава, повыдергает из горшка цветы. Что еще? Подожжет? Что ж, браво, Троун, валяй, спали все здание. Это, безусловно, повысит твои шансы на участие в постановке.
«Меня посылают в космос, Троун. Я буду там, где тебе со мной ничего не сделать. В космосе, три или четыре месяца. Уж туда-то тебе не дотянуться: руки коротки. А здесь ты никому не будешь нужна».