— Ма-ам!
— Ой, доча! — замахала та руками, — это я так, хорошо всё! Достойный человек, пусть и немного контрабандист!
— Да, ваше императорское высочество! — вытянулся Трепов. — И одновременно нет. Позвольте объясниться?
Обер-полицмейстер разложил на столе бумаги.
— Толчком к разгадке послужили ваши слова о несомненно умном и опасном враге, — начал Дмитрий Фёдорович. — До того момента мои подчинённые, да и признаться – я сам, склонялись больше к дикой выходке кого-нибудь из простонародья. Всё очень грубо и вроде как примитивно, но приглядевшись, мы поняли, что примитивность эта кажущаяся, а за едва ли не наскальными рисунками скрывается школа.
Великий князь кивнул согласно, поощряя замолкшего было подчинённого.
— Все эти новомодные течения живописи, знаете ли… — обер-полицмейстер чуть смущённо пожал плечами, как бы говоря, что не очень-то разбирался в этом, — но пришлось разгребать эти Авгиевы конюшни от искусства, дабы не упустить какие-то детали, незначительные на первый взгляд.
— Расследование, — обер-полицмейстер перевёл дух, — на первый взгляд оказалось простым, и я порадовался было за свой интеллект и мастерство подчинённых, но вовремя вспомнил ваши слова.
Великий князь задумчиво и чуточку самодовольно кивнул, оценив тонкую лесть.
— Умный враг! Умный и расчетливый! Неудавшиеся живописцы и писаки, пытающиеся свергнуть с пьедестала как классическое искусство, так и власти, не спешащие давать им звания академиков и ставить прижизненные памятники, не новы. Не оценили их, так сказать, гениальности? Так сгори же, проклятый старый мир!
Дмитрий Фёдорович достаточно неожиданно провыл последнюю фразу в духе полумистических самодеятельных пьесок, отчего великий князь смеялся чуть не до слёз.
— Да, очень похоже, — согласился он, промокнув глаза.
— Да, ваше императорское высочество. Потому и насторожился. Публика эта, несмотря на великую любовь к тайнам, языка за зубами держать не умеет совершенно. Не для того они совершают подобные… акции, чтобы молчать. Слава! Вот что ими движет. Пусть даже и дурно пахнущая.
— И вот вся эта публика, жаждущая признания, молчит! Намекают на причастность, но при осторожных расспросах теряются в деталях. Но такой подбор символизма и пусть даже нарочито примитивной, но всё же школы живописи, не может быть случайным!
Трепов вздёрнул подбородком, хищно закаменев лицом.
— И вот тут я снова вспомнил ваши слова. Умный враг! Враг, вхожий в круги излишне либеральной интеллигенции, но по факту не являющийся таковым.
Обер-полицмейстер пододвинул к великому князю две папки и открыл.
— Дальше, — развёл он руками. — Без вашего ведома расследовать не можем.
Сергей Александрович открыл папки и бегло пролистал бумаги, сделавшись задумчивым. Обер-полицмейстер «споткнулся» на именах людей, составляющих Двор, притом достаточно влиятельную его часть.
Ниточки от них могли вести как за границу, так и в Дом Романовых. Впрочем, одно не исключало другого, Романовы давно перестали быть единым монолитом, и грызня за реальную власть в Доме шла нешуточная, с использованием как служебного положения, так и с опорой на возможности иностранных доброжелателей.
— Я покажу ваши выводы государю, Дмитрий Фёдорович, — задумчиво сказал великий князь.
— Благодарю, ваше императорское высочество! — вытянулся было Трепов, но патрон еле заметным жестом показал ему на кресло, и обер-полицмейстер наконец-то расслабился. Опала снята!
— Итак?
— Провокация, Сергей Александрович, — устало ответил Трепов, — грандиозная и сложная многоходовка, вот поверьте моему чутью! Одним мазком широкой малярной кисти ухитрились измазать меня, вас и самого государя. Рубить с плеча в таком деле не стоит, хотя и ох как хочется! Я пытался анализировать ситуацию, играя не только от нас, но и от наших неведомых противников, и по всему выходит, что резкие движения делать противопоказано, потому как ловушки противников уже расставлены.
— Так что, — поинтересовался великий князь, чуть нахмурившись, — показать отсутствие реакции?
— Да, Сергей Александрович! — выпрямился в кресле обер-полицмейстер. — Но только показать! Расследование, если будет на то воля государя, продолжить, но настолько аккуратно, насколько это вообще возможно. А потом ударить разом! К тому времени расставленные на нас капканы изрядно заржавеют, а личности большинства недоброжелателей будут установлены, как и степень их вовлечённости.
— Я доложу ваше мнение государю, — кивнул великий князь.
— Благодарю, ваше императорское высочество!
Сев в крытый экипаж, Трепов обмяк и прикрыл глаза, позволяя себе не думать ни о чём. Вывернулся!
Не искажая факты, обер-полицмейстер интерпретировал их самым выгодным для себя образом, показав ниточки, ведущие ко двору. Никого это не удивит – подумаешь, одной интригой больше! Двор не раз обыгрывался в анекдотах и карикатурах, сравниваясь с гадючьим кублом. Не ново!
А там, зная нерешительность государя, можно надеяться на постепенно забвение дела. В памяти императора останутся осторожные намёки на участие в сём инциденте лично неприятных ему людей, да память, что недоброжелатели хотели замазать не только его, Николая, но и верного кузена Сергея, а также преданного слугу Трепова. Да-с… вместе!
Десятая глава
Вкусно отобедав и немного подремав днём, проснулся в самом што ни на есть хорошем настроении, отдохнувший и свежий. Потянувшись с зевком, разбудил Саньку, тут же севшево на топчане.
— Эх! — зевнул он. — Жить хорошо!
— А хорошо жить ещё лучше! — поддержал я ево. Умывшись, выскочили во двор, и почти тут же сверху донёсся пронзительный голос Фиры:
— Давайте наверх, мама вкусное к чаю напекла!
На широкой веранде суетилась тётя Песя, накладывая на широкое медное блюдо посреди стола подоспевшую выпечку.
— Кушайте, деточки, кушайте, штоб ви били здоровы! Молодым и растущим организмам нужно много, вкусно и полезно кушать для строительства клеточков тела!
Она попеременно гладила по голове вкусно пахнущей рукой, то нас с Санькой, то своих. Мелкие Фирины братья ещё не проснулись толком, и лупали на нас сонными глазами.
— В парк? — поинтересовалась Фира, дуя на чай.
— Угу. В шахматы со Львом Сергеевичем договорился на севодня.
— Я с тобой? — и ресницами хлоп!
— Да хоть с братами вместе, — благодушно киваю я, — только штоб не слишком близко, а вокруг.
— Ма-ам!?
— Ой, да на здоровье! — всплеснула руками тётя Песя. — Хоть на каждый день такое счастье! Я своих сыночек очень люблю, но иногда хочется любить их издалека. Сейчас денежек немного на…
— Тётя Песя!
— Ой! — меня обняли сзаду, вжав затылок в объёмистую грудь, — я забываю иногда, што ты таки Егорка, а не Шломо! Гуляйте отсюда и то самого вечера! Верните мне их тихими, нагулянными и засыпающими на ходу. Можно даже не очень чистыми, это я с болью в сердце, но таки переживу.
До парка собирались только мы с тётипесиными, но как-то так оказалось, што ещё до выхода из Молдаванки до нас присоседились пыхтящие и дожёвывающие на ходу што-то вкусное с чесноком близнецы. Затем был Ёсик, Лёвка со своими знакомцами, и ещё целая куча разнокалиберново народу.
— То ли переезд цыгансково табора, то ли парад-алле, — смеялся Чиж, оглядываясь на тянущуюся за нами процессию.
— Скорее уж исход с Молдаванки головной боли и счастья тамошних мамочек, — философски сказал Ёсик.
— А вечером заход будет! — засмеялась Фира.
— Оно как бы многовато для нашево присмотра, — озадачился я.
— А! — махнул рукой Ёсик. — Это не присмотр, а за компанию! Не берись отвечать за тех, за кого тебя не просили.
— Да и если просили, — добавил Товия, — тоже не очень и берись. А то быстро окажешься в положении цыганской лошади, которая на празднике вроде как и в цветах, а жопа всё равно в мыле, и глаза навыкате.
Парк встретил нас прохладой и медвяно пахнущими тягучими каплями тлиной росы, срывающимися с деревьев. Падая на горячие камни, они пахли кондитерской, леденцами и мёдными рядами на рынке. Рот наполнился слюной и остро захотелось чево-нибудь сладково, вслед за выпасавшими тлей муравьями.
Время и Лев Сергеевич ещё терпят, так што прогулялись немного по парку, задержавшись у небольшого пруда с островком посредине и ведущим туда мостком. Несколько пожилых одесситов кормили хлебом плавающих там уток и лебедей, отчево моя деревенская натура в очередной раз ажно взвилась на дыбки. Хлеб вот так вот… зажрались!
— Ето не прецедент на всё время, а от хорошево настроения на севодня, — предупредил я громко, покупая мороженое на всю толпу.
Денег мне не жалко, потому как есть они, деньги-то. Да и вокруг не то штобы вовсе чужие люди, а всё свои, наши, да почти што. Другое дело, что с идишами часто слабину давать нельзя, потому как пользуются безо всяково стеснения.
Давать же укорот и вообще – понимать, когда льзя и нужно, а когда совсем не душеспасительно, я пока не умею. Через Фиру и тётю Песю понимать учусь здешнее што, где и через почём, и как ето што не только для других, но и себе на пользу.
Оно можно и даже нужно и со здешними благотворительностью заниматься, но через понимание. Если нет, то только смешочки в спину и добро в воду. А когда понимаешь и соответствуешь, то даже и через годы благодарность тебе будет.
В общем, сложно всё! Но полезно и местами даже интересно. Такие себе психологические шарады.
На подходе к условленной лавочке кышнул прочих, да и вручил Саньке и Фире по полтиннику на развлечься. Фира стесняется брать, но вроде как и нравится – не деньги, а иное што, бабье. Я ето не понимаю, а так, чувствую.
Санька проще – поначалу дичился, а потом я пояснил, што он мне брат. Так-то родня мы дальняя, но он ещё и дружок первеющий, проверенный по-всякому, да и побратались кровно на Хитровке уже. Сейчас я в помогальщиках, а што там через десять или пятьдесят лет, ещё и неизвестно. Да и не дело ето, деньгами промеж родни чиниться!