Несколько десятков человек толпа забила насмерть, а много больше избила до полусмерти или…
— Повесить! — и через сук ближайшего дерева перекидывалась верёвка, а минутой позже на её конце уже сучили ногами, под которыми расплывалось мокрое пятно.
— Нет! — визжит немолодая женщина, рвущаяся из рук крепких мужчин. — Сыночка! Будьте вы прокляты! Вы, и дети ваши, и…
Выстрел, и во лбу женщины появляется маленькая дырочка, а молодой мужчина, нервно скалясь окровавленным ртом, уже прячет миниатюрный пистолет в карман брюк.
— Невесту… сыночка её, — глухо пояснил он. — Нельзя таким… жить…
Попытки поджога бандитских квартир и домов жёстко пресекли лидеры стихийного протеста, но они не препятствовали сжиганию бандитского имущества на больших кострах, разводимых на улицах. Люди выкидывали из квартир и домов одежду, мебель и даже пуховые перины, а внизу их ломали, рвали… и только потом в костёр!
— Вставай, проклятьем заклеймённый, — надсадно начал пожилой мужчина, пытаясь перекричать шум толпы, но быстро раскашлялся до слёз в глазах. Сплюнув кровью в платок, он пошёл дальше молча.
Несколько раз в толпе пытались петь «Интернационал», но понимания и поддержки эта инициатива не встретила. Отдельные энтузиасты пели революционные песни, но слышали их разве что ближайшие соседи. На улицы вышли не революционеры. Обыватели.
Рабочие посёлки Одессы выплёснули на улицы толпы злых, решительно настроенных людей, двинувшихся на «чистую» сторону города. Редкие полицейские не сдерживали толпу, а войска и матросы решительно запаздывали, успев перекрыть только порт и ряд стратегически важных мест Одессы.
— Зеленой – в отставку! Зеленого – под суд!
Часть толпы отделилась и направилась к резиденции градоначальника, скандируя требования.
Они посчитали, что если градоначальник, известный взяточник и вор, так распустил полицию, то он и есть главный виновник!
Подавляющая часть одесситов настроена более конкретно. Обыватели, далёкие от каких бы то ни было политических требований.
Большая часть указанных в документах людей из «чистой» части Одессы не встретилась погромщикам. Кто-то был на службе, кто-то успел заблаговременно эвакуироваться, предупреждённый по телефону из канцелярии градоначальника или полицмейстера.
— Лёва! — перекрикивался на Большой Арнаутской с приятелем немолодой одессит, вполне благонамеренный обыватель, которого просто допекло… всё! — кто бы мне сказал, шо я буду участвовать в погроме, так я дал бы ему адрес хорошего доктора!
— Хороший доктор понадобится всем нам, если столкнёмся с войсками! — отозвался совершенно незнакомый человек. — И вот у меня есть таки визитки хорошего врача и моего кузена по совместительству! Интересует?
— Дочка, дочка Кацмана! Главного у работорговцев! — загудела толпа, когда со второго этажа на руки погромщиков скинули молоденькую упитанную девицу. Та визжала от страха, озираясь вокруг глазами насмерть перепуганного животного. По виду она совершенно не пострадала, и даже модная шляпка чудом удержалась на курчавых волосах.
— А мине дочу кто вернёт! — завизжала внезапно полная женщина, ввинтившаяся поближе. — На, тварь!
Короткое движение рукой с зажатой в ней склянкой, и дикий визг девушки, схватившейся за лицо.
— А, тварина! — голос мстительницы полон Ветхозаветной правды. — Живи теперь поуродованной!
Поручик ещё раз оглянулся назад, и едва удержал лицо от злой гримасы. Матросы! Стоят, скоты, переминаются! Толку-то, что винтовки раздали, если стрелять толком не умеют. А главное, и не желают! Это не вымуштрованные солдатики из Одесского гарнизона, привыкшие бояться кулака фельдфебеля пуще неприятельских пуль, а ротного командира ставящего повыше Бога.
Ишь, бесчестье им народ разгонять! Даже и не скрывают, с-скоты… Набрались фанаберии дурной от флотских офицеров, и туда же! Отдай приказ, так и не выполнят небось.
А как хорошо было бы… пли! И в штыки. Коротким – коли! И гнать, гнать толпу забывшей своё место черни! Придётся действовать мягко, договариваться.
У поручика на нервной почве разом заболели все зубы. А ведь если бы не эти вахлаки, а его нерассуждающие солдатики… и-эх! Мог бы и орден получить. За решительность!
Восемнадцатая глава
— Разагитировали, сволочи! — грохнул кулаком по столу Павел Алексеевич, раскровянив его о хрустальное пресс-папье. Яростный рык, и оно полетело в стену, а осколочки хрусталя весело запрыгали по полу, переливаясь на свету.
— А вы что!? — вызверился градоначальник на подчинённых. — Проморгали, бляжьи дети?!
Революционеров проморгали?! На собственных судах?!
— Вы! Вы! — палец с силой ткнулся в грудь одному из каперангов, вынуждая того отступать шаг за шагом к открытому окну. — Распустили! Стрелять они отказались! Ненадёжны!
— Ваше… — начал было тот, бледный от страха и обиды.
— Молчать! Сукин сын! Под суд, под суд пойдёшь! Сгною!
Зеленой сорвался на визг, брызгая слюной и тыкая костяшками пальцев в затянутую мундиром грудь, пятная её кровью. Он орал, не сдерживая себя ни в громкости, ни в выражениях.
— Лютует, — с явственным злорадством констатировал пожилой одессит с густыми, несколько неряшливыми усами на побитом оспой худом лице, остановившийся напротив резиденции градоначальника.
— Промеж своих пусть хоть насмерть грызутся, — отозвался упитанный одышливый прохожий, и они обменялись понимающими взглядами. Из доносящихся до них обрывков фраз можно было сделать недвусмысленный вывод, что Одесский гарнизон ненадёжен.
Обменявшись многозначительными взглядами записных сплетников ещё раз, мужчины прикоснулись к шляпам и разошлись. Такие горячие новости вредно держать в себе!
Молдаванка бурлит, живо обсуждая происходящее. Народ настроен таки решительно, и местами даже через ой!
Обсудив всё и вся, пришли к выводу, что может быть таки немножечко жара, и к етому событию лучше приготовиться заранее и всем, а не через одного и через как. Не то штобы местные шибко воинственно настроены, но на разный нехороший случай приготовили всякий хлам под баррикады, и договорились промежду собой – кто, с кем, с чем, где и почём.
— Шломо! — вкусно пыхтел сигарой дядя Фима, крутящийся промеж всех с ценными указаниями и важным руководством. — Если ты видишь вдалеке какую-то гадость, то лучше таки обойти её стороной. Ну а если эта гадость может придти в твой дом сама, то хочется тебе или невыгодно, но нужно таки подготовить торжественную встречу!
— Солдаты?
— Скорее нет, чем да, — делает руками дядя Фима. — Сами они шо, не люди? Люди, пусть даже местами подневольные вплоть до вовсе уж невольного, как это у служивых часто бывает. Через матросиков тогда удачно вышло. Раз! И через весь город пролетела таки записочка, шо мы не политические, а погромщики сугубо по делу, за всё плохое нехорошим людям.
— Сёма! — заорал он истошно, выплюнув сигару в руку. — Ты адиёт всегда, или только когда я тебя вижу?! Я тебе шо говорил?
Бляйшман унёсся раздавать указания и показывать, как делать не надо, а за ним и я. Такой себе то ли вестовой, то ли адъютант. Шустрый на ногу и язык, и не без авторитета среди мальчишек. Да и промежду взрослых тоже послушают, а не сразу взад развернут, да с пинком.
— Зеленой в жопе, — вкусно затянувшись, и поглядывая зорко на нерадивых всех, делающих дорогу немножечко неудобной, продолжил он наше просвещение. Я, Сань… то есть Рувим!
Ёсик и немножечко Лёвка, но последний только так, штоб лучше рядом, а не где-то, и сердце за нево болит! Потому как тоже родственник, через жену.
— В жопе, — повторил он со смаком, — и ви таки знаете, почему?
Глаза дяди Фимы обежали промеж нас и остановились на мне. Мотаю головой, откудова мне?
— Потому, шо обосрался! Такой себе руководитель, шо всё через себя сделал, а не через всех, как умные. И когда полицмейстер отъехал в нелучший мир, это и сказалось как нельзя должным образом! Там доложить не успели, здесь ещё што, и вот – на улицы вывели переминающихся с ноги на ногу матросиков заместо солдат с их коли.
— И матросики ети уже знают, что народ поднялся не на власти, а против сволочи!
— Умничка! — пахнущая табаком рука провела по моим волосам. — Вот тебе конфетку! Да таки ладно, всем через тебя! Пользуйтесь моей нежадной щедростью!
Жестяная коробочка с монпансье пошла по рукам, и от нежадности дяди Фимы мы взяли по леденечику.
— А потом через матросиков и в солдаты! — продолжил он, посасывая леденец и сигару одновременно. — И это, я вам скажу, таки ой! Немножечко ещё не ой-вэй, но уже можно смотреть в ту сторону. И теперь солдатики, которых вывели на улицы, чувствуют себя самую множечко поиметыми. Потому как получается, шо они не за власти против революционэров, а за власти, но ещё и за работорговцев! Списочки то разошлись! А это такое фу, шо на всю Европу выплеснуться может.
— Зеленому всё? — поинтересовался Ёсик, сделав вниз рукой.
— А вот здесь и может быть ой! — качнул головой дядя Фима. — Фима, который не тёзка совсем! Попандопуло тебя через якорь штоб! Через тебя я вижу, как не надо! Как надо?! Посмотри на Сёму и делай ровно иначе, не ошибёшься!
— Шо за люди, — пробормотал он, — я таки понимаю, шо евреи считают себя за умную нацию, но в такие часочки начинаю в этом сильно сомневаться!
— А! За ой! — вспомнил он. — Если он начнёт давить на нас и мы поддавимся, то вроде как он и на коне, а не раком под. Подавил, так сказать. А шо подавил, зачем и кому, это уже, поверь моему большому и невкусному жизненному опыту, царь разбираться не будет. Ура и молодец, получи орден!
— Да, — вздохнул тихий Чиж, — я раньше думал, што царь, ето ну…
Он замялся и повернул лицо в небо, но почти тут же пожал плечами.
— …а он просто царь.
«Переоценка ценностей», — мелькнуло едкое и чуточку облегчённое в моей голове.
— Так он будет давить?
— И провоцировать, — кивнул мне Бляйшман, — а нам таки ой как нужно пройти так, штобы не продавиться и не провоцироваться! Потому к гадостям таки готовимся, но через оборону и без обострений. Выстоим, так его и снимут. Ну то есть за царя я говорить не могу, но за умных людей через его окружение немножечко да, но только как подумать. Снимут не через царя, так через прессу и компанию посредством неё. Там сейчас такое подымается, шо хочется надвинуть шляпу до самых плеч и спрятаться в мамином погребе!