— Жизнь, — Коста внезапно меняет тон на философский, — штука длинная. Лежит себе оружие в тайнике, и есть не просит, а понадобится, хоть бы и через двадцать лет, так вот оно!
— Ага, — раздумчиво согласился я и принялся разбирать оружие на протереть.
— Зачем? — удивился мужчина.
— Отпечатки.
— Так? — озадачился он, и я разъяснил.
— Интересненько, — задумался Коста, — это открывает перспективы не только для полиции, но и для умных людей.
Санька ещё не наигрался, и пока мы разговариваем, затеял беготню в пещере, пиф-пафая из разряженново оружия и западая за камнями. По тому, как он поправляет кепку, видно – сейчас он самонастоящий ковбой из Майнридовских книг.
— А, — кошусь на друга и поворачиваюсь к греку, — с полицией как? Они с… ну, этими? Заодно?
— Тут, — Коста поморщился гадливо и принялся набивать трубку, — проще и гаже одновременно. Так штоб вот – нате вам денежки от нас, похитителей людей и работорговцев, этого не было. А так, знаешь… с городовыми вась-вась – когда табачком угостить, а когда и рюмочкой. Червончик детишкам на день ангела. Не подношения, а такие себе добрые приятели с немножечком покровительства служивым людям от небольших коммерсантов.
— К околоточным… — он замолк ненадолго, раскуривая трубку, — с подходцем, поуважительней.
Суммы другие… и вообще. Не вдавался, не помню построчно. Или тебе важно?
— Не… так, для понимания.
Для понимания, говоришь? — Коста задумался. — Для понимания – полиция наша взятки берёт только так, чуть не из карманов выдёргивает, поперёд намерения дать. Но есть и табуированные дела. Табуированные, это…
— Знаю.
— Угу, — он пыхнул трубкой, — жёны, дочки, племянницы у всех есть. За покровительство такому нехорошему свои же… не в суд, а так… несчастный случай или самоубийство. Но это если прямо. А тут просто – глаза закрывают. Как же, благонадёжные граждане! Всё врут! Завистники и клеветники! Так-то.
— Послезавтра жду вас у мине на дне рождения! — сменил он тему за приближением Саньки. — И штоб никаких дорогих подарков не вздумали!
— Да мы…
— Вы-то может и да, — фыкрнул он, обдав нас клубом табашного дымы, — но другие-то нет! Всё, мальчишки, давайте!
Пожав на прощанье ево мозолистую руку, разошлись. Выдаденное оружие мы оставили пока здесь. Придумаем, тогда и перетащим куда нада.
— Оно и к лучшему, — задумчиво сказал Чиж, будто продолжая какой-то разговор, — я как раз Соню рисовал. Как думаешь?
— Самое то, — одобрил я, и в голове у меня всплыли слова тёти Песи, шо Косту-моряка знают может и не за всю Одессу, но за Молдаванку и Пересыпь она железно ручается.
— Ой! — воскликнула София, прижав руки к губам и выглядывая у Косты через плечо. — Это я?!
Возглас привлёк внимание, и гости начали толпиться вокруг, любопытствуя и давясь. Коста на ето быстро решил, поставив портрет жены прям на рукомойник во дворе, штоб всем было видно.
— Шоб я так жил, — подивился какой-то пожёванный жизнью и каторгой приятель Косты, — среди нас настоящий талант! Я таки знаю, за шо говорю, потому как моё ремесло немножечко рядом!
— Первая моя… — смущался Чиж внимания, — которую мастер подписать велел.
Гости немножечко сильно погомонили, рассаживаясь на столиках, выплеснутых из небольшого их садочка далеко на улицу. Народищу! Тьма! Разом за столами чуть не под двести сели, так ещё и меняться будут. А то! Уважаемый человек, в деревне так же.
Потом Коста представил нас как своих «юных, но проверенных друзей», на што все покивали чему-то своему и постарались запомнить наши морды лиц. А ето серьёзно! Если што, теперь и на помощь подойдут.
— Будет шо-нибудь за музыку? — поинтересовался негромко один из мужчин, выразительно так покосившись на прихваченную мной гитару. — За ваши танцы я много слышал, но за музыку обычно хорошо делает Коста.
— Будет, — отвечаю, дожевав, и взяв гитару, начинаю наигрывать потихонечку.
— Ша! — услышал нас Коста. — Немножечко послушаем другое дарование.
— Такая себе поетическая история о вашем с Соней знакомстве, — пояснил я, трогая струны.
Я вам не скажу за всю Одессу,
Вся Одесса очень велика,
Но и Молдаванка и Пересыпь
Обожают Косту-моряка.
Шаланды полные…
— делаю самолегчающую паузу и подмигиваю Косте —
…кефали,
В Одессу Коста приводил,
Здесь мужчины локтями затолкали друг дружку, да в усы зафыркали – дескать, знаем мы, какую там кефаль Коста возит! Контрабандой отовсюду!
И все биндюжники вставали
Когда в пивную он входил.
Синеет море за бульваром
Каштан над городом цветет
И Константин берет гитару
И тихим голосом поет:
"Я вам не скажу за всю Одессу,
Вся Одесса очень велика,
Но и Молдаванка и Пересыпь
Обожают Косту-моряка."
Рыбачка Соня как-то в мае,
Направив к берегу баркас,
Ему сказала: "Все вас знают,
А я так вижу в первый раз."
В ответ открыл он "Сальвé" пачку,
Сказав с небрежным холодком
"Вы интересная чудачка,
Но дело, видите ли, в том,
Я вам не скажу за всю Одессу,
Вся Одесса очень велика,
Но и Молдаванка и Пересыпь
Уважают Косту-моряка."
Фонтан акацией покрылся,
Бульвар Французский был в цвету.
"Наш Коста, кажется, влюбился," —
Кричали грузчики в порту.
Об этой новости неделю
Везде шумели рыбаки.
На свадьбу грузчики надели
Со страшным скрипом башмаки.
Я вам не скажу за всю Одессу,
Вся Одесса очень велика.
День и ночь гуляла вся Пересыпь
На веселой свадьбе моряка![27]
Перепев её несколько раз, и два раза общим хором, играл и пел потом и другие песни. Не я один, тут чуть не целый оркестр! Мно-ого музыкальново народу здесь. Гармони, гитары, балалайки, мандолины и скрипочки, флейты и прочее. Не все прям совсем хорошо, но зато от большой души.
Пели, пили, танцевали греческие, русские танцы и еврейское всякое вперемешку. Ну мы с Санькой в грязь лицом и не ударили, значицца!
Санька потом со всеми почти што девчонками перетанцевал, а я пару раз станцевал тоже, а потом гляжу – Фира расстроенная сидит. Не так, как мышь на крупу дуется, другим на поглядеть, а по-настоящему. Улыбается вроде, а такое горе внутри! Ну и я всё. Только с ней.
Наверное, вообще.
Двадцатая глава
Массивная дверь конторы мягко захлопнулась за мной.
— Суки! Твари неебические, конём их маму через папу!
Похлопав себя по карманам, достал сигареты и зачиркал зажигалкой. Как назло, отлетел кремешок, и зажигалка полетела в стену, негромко бахнув остатками газа.
Покатав фильтр во рту, нашарил глазами возящегося с какими железяками рабочего в углу двора.
— Найдётся? — показываю сигарету. Не нашлось. Кинул её назад в пачку, да и пошёл восвояси, подняв воротник от холодного порывистого ветра.
— Сходил за справедливостью? — поинтересовался Валерка в бытовке, зевая во всю запломбированную пасть.
— Сходил! Димасик ебаный, чтоб ему на голову насрали! Не внёс, блять! Больше восьмидесяти часов вылетело через жопу, и что-то мне подсказывает, что хуй вернут.
— Хуй, — согласился Валерон, — потому я жопу хуй подыму лишний раз, я их переработки вертел вместе с перерабатывальщиками.
— Ну, блять… по уму если, так им же самим такая политика боком выходит! Раз-другой-третий наебут, так или уходят нормальные работяги, или вот как ты – лишний раз хуй пошевелишься, а если и пошевелишься, то ни разу не для работы. И коллектива никакого, одни хуй пойми кто!
— Тащи со стройки каждый гвоздь, — с удовольствием продекламировал тот, потянувшись лёжа, — ты здесь хозяин, а не гость!
— Насчёт по уму ты прав, но со своей колокольни, — Валерка по случаю выходного нетрезв сильнее обычного, да ещё, похоже, раскумарился, на умняк потянуло, — а у них своя! Не здесь, но слышал, как прораб мастера молодого учил. Как там… нет, дословно не помню, но что-то там по поводу коллектива. Нельзя коллективы, короче. Договариваться тогда придётся – хоть по быту, хоть по зарплате. Са-авсем другие деньги пойдут!
— Один хер окупится!
— Хер там! То есть окупится, конечно, но тогда, с коллективами, нахуй пойдёт тот же Димасик с его купленным дипломом и мякушкой в голове заместо мозгов. Прораб пиздить влёгкую не сможет – ни с работяг, ни со стройки. Ну и повыше – откаты хуй там. Сечёшь?
— Секу. Бляди… третья работа меньше чем за год, и что-то мне подсказывает, что и здесь хуй задержусь!
— Такая себе вилка, — Валера повернулся набок и подпёр голову кулаком, — ищешь где лучше, а приходишь когда в контору, там на трудовую смотрят. Бегунков не любят, проблемные! И похуй им, пьёш ты или вот так – за свои кровные. Покорные нужны.
— А вот хуй им! — вскинулся я, скидывая обувь и с ногами залезая на нары. Через несколько минут разговор утих сам собой, и я уткнулся в телефон, бездумно листая ВКонтакте.
«— Лёшка… Маринка… второго уже!? Женя Субботин… о, гастарбайтер херов! В Германии устроился, нелегал херов! Везде хорошо, где нас нет! А может… хм… А что я теряю? Место в бытовке и постоянные наёбки в деньгах?»
Пальцы начали набирать сообщение…
— Ф-фух! — я резко сел на топчане.
— Сон? — глуховато поинтересовался Санька, высунув голову из-под одеяла.
— Да, — встав, зашлёпал босыми ногами по брошенной на каменный пол циновке и присосался к чайнику, — ничево таково, ерунда какая-то.