Я, семилетний мальчик, допущенный к взрослому застолью, еще почти ничего не понимавший в сложной взрослой жизни, тем не менее чувствовал, как эта немудрящая музыка делает людей добрее, заставляет забывать горе, страдания, уводит от повседневных забот и тревоги. Теперь я понимаю и могу сказать, что собравшиеся за столом гости, с очень разными судьбами, образованием и воспитанием, разным положением в обществе, становились единым целым. Вот вам и избитое выражение «волшебная сила искусства». Оказывается, что точнее и не скажешь.
А потом они заиграли знаменитую «Тум-балалайку». Тоску и надежду. Нежность и тревогу. И я с изумлением увидел слезы на глазах этих прошедших все круги ада людей. С тех пор прошло шестьдесят три года. Надеюсь, что сколько-нибудь лет я еще проживу. Но никогда не забуду и это застолье, и эту музыку.
Тум-балалайка,
Шпил балалайка.
Рвется и плачет сердце мое.
Ян ХуторянскийТрубач под крышей
После войны соседи, как правило, знали друг друга. Тем более странно выглядел мужчина, живший в мансарде под самой крышей нашего дома. Он был одинок и необщителен. О таких людях говорят: не от мира сего.
Похоже, единственной его любовью была труба, которую он не выпускал из рук. Звук ее служил нам утром будильником, а вечером – отбоем.
Судя по классическому репертуару, сосед был профессиональным музыкантом, возможно, даже солистом симфонического оркестра.
Репетировал он до пяти часов вечера, а затем уходил в концертном костюме, при галстуке-бабочке.
Велико же было мое удивление, когда перед сеансом в кинотеатре «Серп и молот» увидел соседа в маленьком эстрадном оркестре.
После войны выступления перед сеансами были традиционными. Зрители приходили заранее, часто семьями, чтобы послушать любимые песни или солиста. Особой популярностью пользовались тогда джазовые мелодии из голливудских фильмов о красивой жизни.
Вячеслав ИщенкоДядя Лёша
В гости к отцу приезжал дядя Леша – светловолосый веселый летчик, шумный здоровяк и балагур. Но главное – Герой Советского Союза! Шел 1946 год, всё еще дышало войной, во многом чувствовалась эйфория Победы. Точнее сказать, это сейчас я догадываюсь о том, что такая эйфория была. А тогда для меня, семилетнего, вся жизнь была праздником. Я не знал бед и проблем, которыми жили старшие. Дух войны, дух Победы чувствовался даже в таких вещах, как одежда маленьких детей. Те семьи, которые могли себе позволить, шили малышам военную формочку с погонами. Это казалось необыкновенно красиво. Только много лет спустя я узнал, что такая же традиция была и в годы Первой мировой войны. Немало есть снимков, на которых запечатлен цесаревич Алексей в хорошо пригнанной военной форме – в шинели и сапогах. В такой одежде наследник был с Николаем Вторым в царском поезде, на фронте.
Дядя Леша, как правило, являлся не один, с ним были другие пилоты гражданских самолетов, которые почему-то тогда называли главковскими. Видно, в ту пору была и такая авиация. Родители не раз брали меня в авиационные путешествия из Гурьева в Астрахань и обратно. Лету немного, может быть, час с небольшим. Аэропорт Гурьева помню как просто пыльную степь и мачту с развевающимся на ее вершине указателем – длинным сетчатым сачком, который поворачивался в зависимости от направления ветра. Откуда дует ветер, туда и поворачивалась эта штуковина своей круглой «входной» частью. Сие нехитрое метеорологическое устройство и сегодня используют на аэродромах. Кстати, говорили тогда не «аэропорт», а непременно «аэродром». Должно быть, потому, что рейсовых полетов еще не было.
Я внимательно наблюдал, как запускали двигатель самолета. Такое сейчас можно увидеть разве что только в кино.
– Контакт! – кричал сидящему в кабине пилоту дядька у винта.
– Есть контакт, – отвечал летчик и нажимал стартер.
Винт с трудом проворачивался на один оборот, проходя при этом какое-то тугое препятствие. С первой попытки запустить мотор не удавалось. Мне это напоминало запуск автомобильного двигателя заводной ручкой, которую мы, дети, называли заводилкой. Одна попытка, вторая, третья, и вот вместо двухлопастного винта мгновенно возникал прозрачный круг на носу ревущего самолета. Так запускали авиадвигатель в одном из эпизодов кинофильма «Семеро смелых».
Дядя Леша был отчаянный лихач. Иногда, пролетая над Каспийским морем, он едва не касался брюхом самолета мачт рыболовецких реюшек – маленьких рыбацких парусников. При произнесении этого слова ударение следует делать на «ю».
Он любил производить впечатление, особенно на женскую часть пассажиров. Летим над морем, рядом мать. Дядя Леша… оставляет штурвал, выходит из кабины, а самолет летит самостоятельно. В кабине никого нет! Мать причитает, ругает его, кричит, чтобы немедленно возвращался в пустую пилотскую кабину. Улыбающийся дядя Леша подчеркнуто спокойно садится вместе со всеми за столик, выпивает, закусывает. Потом нехотя возвращается на свое место в кабине. Не закрывая за собой дверь. Теперь я понимаю, что он включал автопилот, а тогда выходки смельчака заставляли цепенеть от ужаса не только мою матушку.
Но дядя Леша был действительно летчиком высокого класса. Он прошел всю войну, бывал в жутких переделках, отчаянием своим зажигал окружающих. Довелось ему какое-то время посидеть в тюрьме, за убийство. Он сам рассказывал, что где-то на запасном аэродроме во время войны крепко поругался с председателем местного сельсовета по фамилии Калинин:
– Представляете, он мне, дважды Герою, стал права качать! Я, говорит, здесь маленький Калинин. – Дядя Леша саркастически передразнивал того председателя, намеренно произнося в слове «Калинин» вместо «а» звук «о». – Ну, я подошел к столу, где сидела эта тыловая крыса, и так долбанул его по башке, что он, бедняга, тут же умер. Я, конечно же, не хотел этого.
За убийство «маленького Калинина» дядю Лешу и посадили. Просидел недолго, но одну Звезду Героя у него отобрали. Был командиром эскадрильи, сделали рядовым летчиком.
Жаль, что дядя Леша почти ничего не рассказывал про воздушные бои и про свои подвиги. Во всяком случае, я этого не слышал. Может, за столом, взрослым, но нас, детей, за стол не сажали. Хотя он тянулся к ребятишкам – у самого семьи не было. Играл с нами в карты, ловко показывал фокусы, и не только карточные. Говорил, что обучился всему этому в тюрьме. Брал, например, бутылку, обыкновенный пустой шкалик, тер этим шкаликом о стену, и бутылочка на некоторое время будто приклеивалась к стене, зависала.
В карты мы играли только в подкидного дурака. Однажды, когда он проигрывал и крыть ему было нечем, надо было принимать много карт, дядя Леша взял меня за подмышки, поднял, посадил прямо на карты и весело захохотал:
– А вот я Славкой побью!
Шумный, озорной, сильный и ловкий, он очень нравился всем детям нашего двора. Я страшно гордился, когда приходилось рядом с ним идти по городу: золотая Звезда Героя на темно-синем морском кителе без погон привлекала взгляды всех встречных, абсолютно всех. Однажды он сажал нас на поезд. В первые послевоенные годы поездки по железной дороге были рискованным предприятием. Но взрослые решились, и мы отправились в отпуск. То был 1946 год. Народу на вокзале и в поездах было великое множество. Сесть в вагон было очень непросто. Но перед Героем толпа расступалась.
Нам, мальчишкам, было ясно, что дядя Леша – душа любой компании. Его обожали все. К нему даже взрослые обращались как к высшему авторитету и знатоку во многих сферах жизни. Он, например, со знанием дела рассуждал, кто из великих певцов самый-самый: Лемешев или Козловский. Спустя много лет матушка мне рассказывала, что он, не моргнув глазом, отдал все свои деньги, чтобы помочь нашим соседям, очень нуждавшимся. Мать даже называла, сколько он отдал. Сумма была весьма приличной. С деньгами он вообще расставался совершенно свободно. Достанет из кармана несколько бумажных купюр и говорит:
– Значит так, Славка. Посчитаешь эти деньги правильно, значит, они твои.
Для меня, дошкольника, то была непростая задача, но я справлялся. А скорее всего, он отдавал деньги просто так, не особенно проверяя правильность моего счета.
Или брал газету и говорил:
– Давай, читай. Я послушаю.
Я читал как мог. В основном – заголовки. Некоторые слова были трудные, потому что длинные. Да и фамилии порой встречались нелегкие для произнесения. С тех, наверное, еще пор запомнилась фамилия первого секретаря ЦК Компартии Казахстана Шаяхметова. Я помню его даже по снимкам: сухощавый, с бритой головой.
Постоянно дядя Леша жил в Астрахани. У нас бывал наездами. Очень жалею, что не знаю его фамилии, не могу вспомнить почти ничего из его рассказов. «Почти» – потому что один все-таки засел в голове накрепко. И не самый важный. Как-то, сидя за столом, дядя Леша показал головой в сторону снятых и лежащих у порога унтов:
– Знаете, откуда у меня эти унты? С мертвого немца снял.
Для меня это сообщение было невероятным. Я во все глаза уставился на унты, но ближе, чем на метр, к ним уже не подходил.
Геройская жизнь дяди Леши оборвалась внезапно. Он погиб в Астрахани. Взрослые рассказывали, что несчастье случилось во время чьей-то свадьбы. Дядя Леша был одним из гостей. В разгар веселья он предложил молодым покататься на самолете. Это было вполне в его духе, и тогдашняя послевоенная вольница, к сожалению, позволяла такие вещи. Надо ли говорить, что дядя Леша, мягко говоря, в тот момент был не очень трезв. Но самолет разбился только потому, что был перегружен. Погибли все, в том числе и жених с невестой. Конечно, во всем виноват был дядя Леша, царствие ему небесное. Его шутки, песни и анекдоты, наверное, мало кто вспомнит сегодня, потому что большинство из тех взрослых, которые его окружали, уже ушли в мир иной.
Я сделал это за них.
Животные
Животные занимали в жизни детей большое место, вероятно, большее, че