– Конечно, – говорит Клара. – Но, может, сами с ней поговорите? Я могу принести телефон вам к постели.
Он звонит в Кварталы. Удается дозвониться только соседу, он уходит, возвращается, докладывает, что Инес нет дома. Он перезванивает позже – опять безуспешно.
Рано поутру назавтра, где-то в безымянном просвете между сном и бодрствованием, ему случается сон или видение. В воздухе у изножья кровати он с необычайной ясностью видит двухколесный фаэтон. Фаэтон сработан из слоновой кости или металла, отделанного слоновой костью, его влекут два белых коня, ни тот, ни другой – не Эль Рей. Одной рукой держа поводья, а другой царственно помавая, на облучке стоит мальчик, совершенно нагой, если не считать тряпичной набедренной повязки.
Как фаэтон и два коня помещаются в больничной палате – загадка. Фаэтон словно висит в воздухе без всяких усилий со стороны коней или возницы. Кони вовсе не замерли – время от времени они бьют копытами, мотают головами и фыркают. А у мальчика, похоже, рука, которую он вскинул, совсем не устает. Выражение его лица знакомо: оно довольное, даже торжествующее.
В некий миг мальчик смотрит прямо на него. «Читай по глазам», – словно говорит он.
Сон или видение длится минуты две-три. Потом блекнет, и палата вновь та же, что и прежде.
Он рассказывает об этом Кларе.
– Вы верите в телепатию? – спрашивает он. – У меня было такое чувство, что Давид пытается мне что-то сообщить.
– И что же это?
– Не могу точно сказать. Быть может, им с матерью нужна моя помощь. А может, и нет. Послание – как бы это сказать? – смутно.
– Ну, не забудем, что обезболивающее, которое вы принимаете, – опиат. От опиатов бывают сны – опийные сны.
– То был не опийный сон. Все по-настоящему.
После этого он отказывается от болеутоляющих и, соответственно, мучается. Хуже всего по ночам: малейшее движение пронзает его электрическим ударом боли в груди.
Ему не на что отвлечься, нечего читать. В больнице нет библиотеки, одни старые номера популярных журналов (рецепты, увлечения, дамская мода). Он жалуется Эухенио, и тот приносит ему учебник своего философского курса («Я знаю, что ты серьезный человек»). Книга, чего он и опасался, – о столах и стульях. Он ее откладывает.
– Прости, не мой сорт философии.
– А какую философию ты бы предпочел? – спрашивает Эухенио.
– Которая потрясает. Которая меняет жизнь.
Эухенио смотрит на него растерянно.
– А что не так с твоей жизнью? – спрашивает он. – Если не считать увечий.
– Чего-то не хватает, Эухенио. Я знаю, что так быть не должно, однако вот же. Мне моей жизни недостаточно. Я хотел бы, чтобы кто-то, какой-нибудь спаситель, сошел с небес, взмахнул волшебной палочкой и сказал: «Вот, прочти эту книгу и получишь ответы на все вопросы». Или: «Вот тебе совершенно новая жизнь». Ты, небось, таких разговоров не понимаешь, верно?
– Нет, не могу сказать, что понимаю.
– Не бери в голову. Просто настроение такое. Завтра буду опять самим собой.
Пора готовиться к выписке, говорит ему врач. Есть ли ему где жить? Есть ли кому готовить для него еду, приглядывать за ним, помогать, пока он поправляется? Не желает ли он поговорить с социальным работником?
– Никаких социальных работников, – отвечает он. – Я обсужу этот вопрос с друзьями и решу, как все устроить.
Эухенио предлагает ему комнату у себя в квартире, которую они снимают с еще двоими товарищами. Он, Эухенио, с удовольствием поспит на диване. Он благодарит Эухенио, но отказывается.
Альваро по его просьбе собирает данные о домах престарелых. В Западных кварталах, сообщает он, имеется учреждение, в котором проживают и выздоравливающие, хоть оно и рассчитано в основном на пожилых. Он просит Альваро записать его в список ожидания того учреждения.
– Совестно от таких слов, – говорит он, – но я надеюсь, что там вскоре появится свободное место.
– Если ты без злого умысла в душе, – успокаивает его Альваро, – эти слова можно считать допустимой надеждой.
– Допустимой? – уточняет он.
– Допустимой, – подтверждает Альваро.
И тут вдруг печалей его как не бывало. Из коридора доносятся звонкие юные голоса. В дверях появляется Клара.
– У вас посетители, – объявляет она. Отходит в сторону, и в палату врываются Давид и Фидель, а за ними – Инес и Альваро.
– Симон! – кричит Давид. – Ты правда свалился в море?
Сердце у него подпрыгивает. Он робко протягивает руки.
– Иди ко мне! Да, произошел небольшой несчастный случай, я упал в воду, но почти не намок. Мои друзья меня вытащили.
Мальчик карабкается на высокую кровать, толкается, по всему телу впивается боль. Но боль – ничто.
– Мой драгоценный мальчик! Мое сокровище! Светоч моей жизни!
Мальчик выбирается из его объятий.
– Я сбежал, – заявляет он. – Я же говорил тебе, что сбегу. Я прошел сквозь колючую проволоку.
Сбежал? Прошел сквозь проволоку? Он теряется. О чем мальчик говорит? И что на нем за странное облачение: плотная водолазка, короткие (очень короткие) штанишки, туфли и белые носки, едва ему до щиколоток.
– Спасибо, что пришли, – говорит он, – но, Давид, откуда ты сбежал? Ты про Пунто-Аренас говоришь? Они тебя забрали в Пунто-Аренас? Инес, вы позволили им забрать его в Пунто-Аренас?
– Я им не позволяла. Они приехали, когда он играл на улице. Увезли его на машине. Как я могла их остановить?
– Мне и в голову не приходило, что это может случиться. Но ты сбежал, Давид? Расскажи. Расскажи, как ты сбежал.
Но встревает Альваро.
– Пока до этого не дошло, Симон, давай обсудим твой переезд. Когда, по твоему мнению, ты сможешь ходить?
– А он не может ходить? – спрашивает мальчик. – Ты не можешь ходить, Симон?
– Еще некоторое время мне будет нужна помощь. Пока все боли не уйдут.
– Будешь ездить на коляске? Можно я тебя буду катать?
– Да, можно, катай, но не очень быстро. Фиделю тоже можно.
– Я вот почему спрашиваю, – говорит Альваро, – я еще раз связался с домом престарелых. Сказал им, что ты, скорее всего, полностью поправишься, и специальный уход тебе не потребуется. Тогда, сказали они, тебя примут сразу – если ты не против жить еще с кем-то в одной комнате. Как тебе такое? Одним махом решили бы уйму вопросов.
Жить в одной комнате с еще одним стариком. Который храпит по ночам и харкает в носовой платок. Который жалуется на свою дочь, которая его бросила. Который дуется на новенького – захватчика его территории.
– Конечно, я не против, – говорит он. – Это большое облегчение, что теперь есть куда податься. У всех гора с плеч. Спасибо, Альваро, что все устроил.
– И за все платит профсоюз, конечно, – говорит Альваро. – За твое проживание, питание и за все, что тебе потребуется, пока ты там.
– Это хорошо.
– Ну, теперь мне пора на работу. Оставляю тебя с Инес и мальчишками. Уверен, им есть что тебе рассказать.
Он себе что-то придумывает, или Инес и впрямь бросает на Альваро взгляд исподтишка? «Не оставляй меня с ним, с человеком, которого мы собираемся предать!» Засунуть в обеззараженную комнату в дальних Западных кварталах, где он ни единой души не знает. Бросить плесневеть. «Не оставляй меня с ним!»
– Садитесь, Инес. Давид, расскажи мне все с самого начала. Ничего не позабудь. У нас куча времени.
– Я сбежал, – говорит мальчик. – Я тебе говорил, что сбегу. Я прошел сквозь колючую проволоку.
– Мне позвонили, – говорит Инес. – Совершенно чужой человек. Женщина. Она сказала, что нашла Давида на улице, он бродил без одежды.
– Без одежды? Ты сбежал из Пунто-Аренас, Давид, без одежды? Когда это произошло? Тебя никто не ловил?
– Одежда осталась на колючей проволоке. Я же обещал тебе, что убегу, ну? Я могу убежать откуда угодно.
– И где же та дама тебя нашла – которая звонила Инес?
– Она нашла его на улице, в темноте, замерзшего и голого.
– Я не замерз. И не был голый, – говорит мальчик.
– На тебе не было одежды, – говорит Инес. – Это означает, что ты был голый.
– Это все не важно, – перебивает ее он, Симон. – Как дама связалась с вами, Инес? Почему не со школой? Это ж очевиднее всего было сделать.
– Она не выносит ту школу. Ее все терпеть не могут, – говорит мальчик.
– Это правда настолько ужасное место?
Мальчик энергично кивает.
Впервые заговаривает Фидель:
– Тебя там били?
– Тебе должно исполниться четырнадцать, чтоб они могли тебя бить. Если тебе четырнадцать, они могут тебя бить, если ты не слушаешься.
– Расскажи Симону про рыбу, – говорит Инес.
– Каждую пятницу они нас заставляли есть рыбу. – Мальчик театрально содрогается. – Терпеть не могу рыбу. У нее глаза, как у сеньора Леона.
Фидель хихикает. Мгновенье – и мальчишки уже заливаются смехом.
– И что же еще такого ужасного в Пунто-Аренас – помимо рыбы?
– Они нас заставляли носить сандалии. Не пускали Инес навещать меня. Сказали, что она мне не мать. Сказали, что я подопечный. Подопечный – это у кого нет матери или отца.
– Чушь какая. Инес – твоя мать, а я твой заступник, а это считай что отец, иногда лучше даже. Твой заступник приглядывает за тобой.
– Ты за мной не приглядывал. Ты дал им забрать меня в Пунто-Аренас.
– Это правда. Я был плохой заступник. Я спал, а должен был бдеть. Но я усвоил урок. Дальше я буду лучше о тебе заботиться.
– Ты будешь с ними драться, если они опять придут?
– Да, изо всех сил. Одолжу меч. Скажу им: «Попробуйте-ка еще раз украсть у меня моего мальчика, и вам придется иметь дело с Доном Симоном!»
Мальчик сияет от удовольствия.
– И Боливар, – говорит он. – Боливар может охранять меня по ночам. Ты приедешь к нам жить? – Он оглядывается на мать. – Можно Симон будет жить с нами?
– Симону надо пожить в доме престарелых и там выздороветь. Он не может ходить, не может взбираться по лестницам.
– Может! Ты можешь ходить, Симон, правда?
– Конечно, могу. Обычно нет, потому что все болит. Но ради тебя я готов на все: лазать по лестницам, ездить верхом – что угодно. Скажи лишь слово.