Ну да. Так оно и было. Все жило у меня в голове. И несмотря на то, что я еще ни разу не показал на деле того, на что, по моему представлению, был способен, за мной по-прежнему сохранялось постоянное место на средней линии. В начале весны у нас проходила первая в том году тренировочная игра против Ролигхеденской школы на поле перед новым Дворцом спорта, и, когда во втором тайме меня заменили, я покинул поле со слезами на глазах. Как я ни отворачивался, тренер это заметил и догнал меня перед раздевалкой. Мне следовало остаться и посмотреть продолжение игры, но я так огорчился, что меня заменили, что не выдержал и ушел, отчасти, конечно, чтобы скрыть, что я плачу.
— Что ты, Карл Уве? — спросил тренер.
— Ничего, — сказал я.
— Это потому, что тебя заменили? Всем надо дать возможность попробовать. Это не значит, что тебя выгоняют. Ничего подобного. Это же тренировочная игра.
Я улыбнулся сквозь слезы.
— Я же ничего, — сказал я. — У меня все окей.
— Точно?
— Да, — сказал я, ощущая, что вот-вот заплачу.
— Ну ладно, пока, — сказал он.
После этого случая я стал думать, что он позволяет мне играть из жалости или не хочет повторения случившегося. Мысль, конечно, неприятная, но главное, я остался в команде, невзирая на мои многочисленные недостатки.
Мы тренировались и проводили игры в Хьенне, на поле, которое находилось ниже большого поселка Браттеклейв, и большинство ребят, с которыми я играл, были оттуда.
Там-то я ее наконец и встретил.
Стояло начало июня, на голубом небе не было ни единой тучки. Мы играли между расставленными посередине поля фишками, так как за линией штрафной и в центре поля трава уже была вытоптана и обнажилась неровная почва. Несмотря на то что солнце склонялось к закату и тени от деревьев протянулись поперек поля, было так жарко, что мы все взмокли, гоняясь за мячом, и на лбу у нас выступал пот. На деревьях по сторонам футбольного поля заливались птицы, кричали чайки, иногда урчали моторы проезжающих мимо машин, откуда-то издалека доносился треск газонокосилки, из временных раздевалок внизу слышался смех и громкие голоса, компания ребят купалась в бурой теплой воде озера Хьенна, а мы, отдуваясь и пыхтя, мельтешили вокруг мяча, пасовали его друг другу быстрыми, отдававшимися глухим стуком ударами. В этом сезоне я играл в лучшей команде, с ребятами старше меня на год, хотя, как родившийся в декабре, должен был, как и в прошлом году, играть с тем, кто почти на год младше меня. Мы вели в серии и через месяц должны были снова попасть на Кубок Норвегии с некоторой надеждой дойти до финала в Уллеволле. На мне были белые шорты «Умбро» и бутсы «Лекок спортиф», которые я начищал после каждой тренировки, и до сих пор, беря в руки, испытывал от их вида прилив радости.
В этот вечер за футбольным полем, в том конце, где стоят ворота, соскочили с велосипедов четыре девочки. Оставив там велосипеды, они обошли поле и, усевшись сбоку, смотрели на нас, болтали между собой и смеялись. Раньше тоже случалось, что девочки приходили посмотреть, как мы играем, но ее я еще никогда среди них не видел. А сейчас там, несомненно, сидела она. На этот раз в синих джинсах и белой майке.
Весь остаток тренировки меня ни на секунду не покидала мысль о ее присутствии. Все, что я делал, я делал для ее глаз. Когда тренировка закончилась и по рукам пошли бутылки со спортивным напитком «XL-1», я опустился на траву рядом с Ларсом и Хансом Кристианом как раз под тем местом, где сидели девочки. Ребята крикнули девчонкам что-то обидное, те со смехом ответили тем же.
— Вы их знаете? — спросил я как можно осторожнее.
— Да, — равнодушно ответил Ларс.
— Они из вашего класса, что ли?
— Да. Кайса и Сюнва. А другие две из класса НС.
Ее, значит, зовут либо Кайса, либо Сюнва.
Я откинулся назад, опершись на траву руками и сощурился на оранжевый солнечный свет. Один из наших ребят окунулся головой в бочку с водой, которая стояла у боковой линии. Выпрямившись, он тряхнул головой. Капли воды на секунду встали над ним сверкающей дугой и сразу исчезли. Обеими руками он, как гребнями, провел себе по мокрым волосам.
— Одну из них я уже видел раньше, — сказал я. — Ту, что справа. Как ее звать?
— Ты про Кайсу?
— Так это — Кайса?
Ларс взглянул на меня. У него были курчавые волосы, тонкий нос и нагловатое выражение лица, но глаза — добрые и с постоянной смешинкой.
— Мы с ней соседи, — сказал он. — Я знаю ее с тех пор, как научился ходить. Интересуешься?
— Не-е, — сказал я.
Ларс несколько раз ткнул меня в грудь указательным пальцем.
— Еще как интересуешься! — ухмыльнулся он. — Представить тебя?
— Представить? — выговорил я, чувствуя, что во рту вдруг пересохло.
— Это же вроде бы так называется? Скажи! Ты ведь у нас всезнайка.
— Вообще-то так. Нет. Не сейчас, и вообще не надо. В общем, я не интересуюсь. Спросил просто так. Подумал, что я ее уже встречал.
— Кайса — девчонка что надо, — сказал Ларс. И шепотом добавил: — У нее большая грудь.
— Да, — сказал я. И, не подумав, обернулся посмотреть на нее.
Ларс засмеялся и встал. Она взглянула на меня.
Она на меня взглянула!
Он кинул мне бутылку «XL-1», я запрокинул голову и одним духом втянул в себя зеленоватую жидкость через торчащую из горлышка длинную тонкую трубочку.
— Пойдем купнемся? — сказал он.
— Нет, мне надо домой, — ответил я.
— Может, и Кайса пойдет купаться.
— Да ну тебя! — сказал я.
Он посмотрел на меня, я отрицательно мотнул головой. Он улыбнулся. За нами потянулись и остальные. В раздевалке я переменил только майку и обувь, надел тренировочную куртку, пристроил сумку на велосипедном багажнике и поехал домой по старой грунтовой дороге, ведущей через лес, где воздух в тенистых местах сразу похолодал. Ехать надо было с плотно закрытым ртом, потому что в этих прохладных серых карманах тучами роилась мокшара. На склон сбоку, совершенно оголенный после прошлогоднего пожара, падали лучи солнца; пока оно не скрылось окончательно за начавшимися впереди холмами, и по обе стороны дороги стеной встали высокие, густые ели. Велосипед у меня оставался все тот же, который мне купили, когда я был маленький, «ДБС-комби», руль и седло на нем были установлены на самый высокий уровень, так что он стал похож на какого-то мутанта — первая, неудачная стадия превращения велосипеда во что-то совсем иное. Я громко пел, на высокой скорости объезжая все ямы и ухабы и время от времени подскакивая на высунувшемся камне.
Быстро!
dodiddilidodo
Быстро!
Dоdiddilidodo
Быстро!
Dodiddilidodo
You come all flattarp he come
Groovin ut slowly he got
Ju ju eyeball he won
Holy roller he got
Here down to his knees
Got to be a joker he just do what he pleases
Быстро!
Dodiddlidodo
Быстро!
Dodiddilidodo
Быстро!
Dodiddilidodo
Это было начало песни «Come Together» из альбома «Abbey Road» — так, как я его слышал. То есть я знал, что они поют не совсем это, но какая разница, когда мчишься со склона в лесу весь переполненный счастьем? Внизу, где дорожка пересекалась с асфальтовым шоссе, я притормозил, пропуская машину, а затем вновь набрал скорость и, изо всех сил налегая на педали, стал подниматься на противоположный склон. В горле стоял комок, я тщетно пытался откашляться, на вершине холма Спидманнсбаккен пересек дорогу и направился по велосипедной дорожке к «Фине», где вся тамошняя банда сидела за уличным столом, а не внутри, как зимой. Их мопеды и велосипеды стояли в сторонке. Я не то чтобы боялся, как раньше, заходить в кафе, в крайнем случае они могли разве что отпустить в мой адрес какое-нибудь замечание, но это было бы неприятно, и я предпочел пройти мимо них по другой стороне. В тот вечер в компании были трое ребят из моего класса; кроме Юнна, я увидел там Тура и Унни, еще Марианну из параллельного класса, с которой мы одно время дружили. Они не обратили на меня никакого внимания, а может, и просто не заметили.
Быстрее всего можно было доехать на велосипеде домой по шоссе, но я соскочил с него у подножия холма, где начиналась тропинка, и, ведя его рядом, стал подниматься наверх. Как только оставшееся позади шоссе скрылось за деревьями, ты оказывался как будто среди дикой природы, я так любил эту неожиданную перемену, что ради нее мне не жалко было потратить на возвращение несколько лишних минут.
Ты попадал в сплошной лес — ни домов, ни дороги, повсюду только лиственные деревья, высокие и раскидистые, одетые в зеленую листву, в которой щебечут птицы. Плотно утоптанную тропинку, на которой кое-где попадалась выступающая из земли плоская каменная плита, пересекали могучие корни, похожие на каких-то допотопных существ. Трава по берегам ручья стояла густая и пышная, в глубине зарослей лежали поваленные деревья с гладкими стволами, между их мертвых, сухих ветвей поднялась обильная поросль, эти деревья лежали тут, сколько я себя помнил, а дальше тянулась целая цепочка торчащих из земли пней, среди которых из травы поднимался свежий молодой подрост. Пока пройдешь пару сотен метров этой дорожки, успеешь вообразить себе, что ты находишься в таинственной, глухой, дремучей чащобе. Осенью и зимой сквозь деревья, правда, виднелся длинный каменистый склон, спускавшийся от дороги, которая окружала поселок, но от этого ничего не стоило отвлечься. Проблема ведь не столько в том, что окружающий мир ставит пределы воображению, как в том, что фантазия ставит пределы миру. Но в этот раз я пришел не поиграть, а побыть среди того, что мне нравится, и подпитать в себе то чувство свободы, которым меня одарил взгляд Кайсы.
Кайса! Ее зовут Кайса!
Ведя подпрыгивающий на кочках велосипед, я не спеша поднимался по склону, дошел до места, где начиналась ровная местность и, выйдя на дорогу перед приходским зданием, снова сел в седло. Перед домом Хьетиля дорога кишела ребятами, играющими в футбол. Его отец сидел на террасе в шортах, над которыми из расстегнутой рубашки с короткими рукавами вываливался огромный живот. Неподалеку от него дымился гриль.