— Давай, — сказал я.
С той стороны, которая глядела на пролив, скалистый берег обрывался отвесной стеной метра два высотой, с него мы прыгали и ныряли. На ветру было холодно, но в воде тепло, так что мы проплавали целый час, прежде чем вылезли на скалу сушиться.
Когда мы оделись, Гейр вынул из кармана зажигалку и показал мне.
— Откуда ты ее взял? — спросил я.
— Нашел в дачном домике, — сказал он.
— Хочешь что-нибудь зажечь?
— Для того и вынул.
На скале из всех трещин росла трава, а посередине острова была небольшая лужайка.
Гейр присел на корточки, заслонил зажигалку ладонью от ветра и поджег маленький кустик травы. Он тотчас же занялся светлым, почти прозрачным пламенем.
— Можно мне? — спросил я Гейра.
Гейр поднялся, убрал со лба непокорный чуб и протянул мне зажигалку.
— Смотри! — сказал я. — Осторожно! Огонь расползается.
Гейр засмеялся и стал затаптывать пламя. Он почти его затоптал, как вдруг вспыхнуло в другом месте, где он только что все загасил.
— Видал! — воскликнул он. — Само собой загорается!
Он затоптал огонек, а я пошел к лужайке и поджег траву там. Тут пронесся сильный порыв ветра, и огонь разлетелся по сторонам.
— Помоги, — крикнул я. — А то больно много тушить!
Мы скакали по лужайке, хорошенько потоптались на ней, и огонь погас.
— Дай-ка ее сюда! — сказал Гейр.
Я отдал ему зажигалку.
— Запалим сразу в нескольких местах! — объявил он.
— Окей, — согласился я.
Он чиркнул на том месте, где стоял, и протянул зажигалку мне, я побежал на другой конец лужайки, поджег там, подбежал к нему на новое место, куда он уже перешел, и тоже поджег.
— Слышишь, как трещит? — спросил он.
Слышно было хорошо. Огонь шипел и потрескивал, медленно пожирая траву и распространяясь вокруг. Там, где поджег я, он полз как змея.
Налетел новый порыв ветра.
— Ой-ой-ой! — закричал Гейр, когда пламя вскинулось над травой на несколько дециметров, одновременно отхватив еще здоровенный кусок земли.
Он бешено заплясал, затаптывая огонь. Но все усилия были уже бесполезны.
— Давай помогай! — крикнул он мне.
Мне послышались в его голосе панические нотки.
Я тоже принялся топтать. Снова налетел ветер, и пламя уже стало нам по колено.
— Ой! — заорал я. — Вон там тоже заполыхало!
— Снимай свитер, забьем его свитерами! Так делают, я видел в кино!
Мы сняли свитеры и начали хлопать ими по земле. Ветер по-прежнему трепал и раздувал пламя, и оно распространялось все шире.
Пожар уже был нешуточный.
Мы хлопали свитерами и топтались как сумасшедшие, но все было тщетно.
— Ничего не получится, — крикнул Гейр. — Нам его не потушить!
— Да уж, — сказал я. — Горит только все сильней и сильней!
— Что будем делать?
— Не знаю. Может, взять черпак, как думаешь? — предложил я.
— Черпак? Ты что — совсем дурак?
— Никакой я не дурак, — сказал я. — Я же только предложил.
Ой-ой-ой! Огонь разгорелся не на шутку. Я чувствовал жар, стоя от него за несколько метров.
— Все, удираем! — сказал Гейр. — Бежим!
Под треск разбушевавшегося огня мы с Гейром спихнули лодку на воду. Гейр сел на весла и приналег на них еще более рьяно, чем когда мы плыли сюда.
— Вот черт! — приговаривал он время от времени. — Как горело, а? Как горело!
— Да, — соглашался я. — Кто бы мог подумать!
— Уж точно не я.
— И не я. Лишь бы никто не заметил!
— Ничего такого страшного, — сказал Гейр. — Главное, что нас никто не видел.
Когда мы вернулись на берег, то затащили лодку подальше в лес, чтобы скрыть все следы. Майки на нас были запачканы в саже, мы их прополоскали и постирали тут же в воде, а на всякий случай сняли с себя и шорты и тоже простирнули; если кто спросит, мы скажем, что купались в шортах, а майки нечаянно уронили в воду. Затем мы окунулись в воду сами, чтобы смыть запах гари, и пошли домой. Еще издалека я увидел, что в саду перед домом никого нет. Постоял в прихожей — нигде ни звука. Прошмыгнул в котельную, повесил свою майку и полуголый зашел к себе в комнату, достал из шкафа новую майку, переменил шорты.
Из окна в комнате Ингве я увидел, что папа отдыхает на газоне в шезлонге. Он, как ящерица, мог часами неподвижно лежать, загорая на солнце. Зато и загар у него был соответствующий. Где-то поблизости играло радио: мама, наверное, сидела на веранде под окном гостиной.
Через час она вошла ко мне в комнату и принесла дезодорант. Он назывался «MUM for men», стеклянный флакон синего цвета, с приятным, сладким запахом. For men, подумал я. Для мужчин. Я — мужчина! Через пару недель я пойду в среднюю школу, и я уже пользуюсь дезодорантом.
Мама объяснила, что им надо просто провести под мышкой после того, как вымоюсь. Но только после мытья, ни в коем случае не на грязную кожу, а то будет пахнуть еще хуже.
Когда она ушла, я сделал, как она учила, понюхал свой новый запах и снова взялся за книгу, которую тогда как раз читал, самую любимую на тот момент. Это был «Дракула», я читал его уже во второй раз все с тем же увлечением.
— Пора ужинать! — позвала мама из кухни, и я, отложив книжку, пошел к ним.
Папа сидел на своем обычном месте, весь сумрачно-смуглый и хмурый. Мама налила в чайник кипятка и поставила нам на стол.
— Марта сегодня пригласила нас приехать к ним на дачу, — сказала мама.
— Совершенно исключено, — сказал папа. — Что еще она сказала?
Мама отрицательно покачала головой:
— Ничего особенного.
Я сидел потупив взгляд и старался есть побыстрей, но так, чтобы не показалось, что спешу поскорей покончить с ужином и уйти.
Поблизости кто-то начал заводить мотор, тот несколько раз чихнул и умолк. Папа встал и выглянул в окно.
— Разве Густавсен не уехал в отпуск? — спросил он.
Никто не ответил, он взглянул на меня.
— Он уехал, — сказал я. — Но Ролф и Лейф Туре остались. Они дома одни.
Мотор заработал снова. На этот раз он завелся сразу. Водитель переключил передачу, рокот резко усилился, но двигатель тут же закашлялся и смолк.
— Но кто-то ездит на их машине, — сказал папа.
Я встал посмотреть.
— Сиди! — приказал папа.
Я сел.
— Что там случилось? — спросила мама.
— Эти хулиганы без спроса ездят на родительской машине.
Он обернулся лицом к маме:
— Что за безобразие!
Прерывисто рокоча и кашляя, машина поднималась в гору.
— Что же они — совсем ребят распустили? — произнес он. — Лейф Туре же учится в одном классе с Карлом Уве! И этот мальчишка без спроса берет родительскую машину.
Я проглотил последний кусок бутерброда, добавил в чай молока, чтобы он стал похолоднее и можно было выпить его залпом. Встал из-за стола.
— Спасибо за ужин, — сказал я.
— На здоровье, — ответила мама. — Укладываешься?
— Пожалуй, — сказал я.
— Тогда спокойной ночи!
— Спокойной ночи.
Он зашел прежде, чем я успел погасить свет.
— Поднимись и сядь, — велел он.
Я поднялся и сел.
Он посмотрел на меня долгим взглядом:
— До меня дошли слухи, Карл Уве, что ты куришь.
— Что такое? — удивился я. — Да не было этого! Честное слово, я не вру.
— А я слышал другое. Я слыхал, что ты куришь.
Я быстро вскинул голову и посмотрел ему в глаза.
— Так ты курил?
Я опустил глаза:
— Нет.
Его рука уже держала меня за ухо.
— Курил, — сказал он, крутанув мне ухо. — Признавайся — курил?
— Не-ет! — вскрикнул я.
Он отпустил ухо.
— Так сказал Ролф, — сообщил он. — Ты хочешь сказать, что Ролф мне солгал?
— Да, наверное, так, — сказал я. — Потому что я не курил.
— Зачем Ролфу было лгать?
— Не знаю, — сказал я.
— Так почему же ты ревешь? Если у тебя совесть чиста? Я знаю тебя, Карл Уве. Знаю, что ты курил. Но больше ты этого не сделаешь. Так что на этот раз тебе прощается.
Он повернулся и вышел такой же сумрачный, как пришел.
Я отер глаза пододеяльником и некоторое время так лежал, глядя в потолок. Сна не было ни в одном глазу. Курить я никогда не курил.
Но он догадался, что я что-то натворил.
Откуда он это узнал?
Как он мог догадаться?
На следующий день мы не могли удержаться и сплавали к острову.
— Смотри — весь черный! — сказал Гейр, подняв весла.
Мы с ним так хохотали, что чуть не попадали из лодки.
Хотя внешне это лето было такое же, как другие, — мы съездили и в Сёрбёвог, и на дачу к бабушке с дедушкой, а остальное время я болтался по поселку и ходил гулять то с одним, то с другим из товарищей, а если никого не было, то читал, лежа на кровати, — но по существу оно было совсем не похоже на остальные: потому что, когда оно кончится, мне предстояло не просто начать новый учебный год, как бывало до сих пор; в июне, на выпускном, перед нами выступил с речью сам директор, поскольку теперь мы окончили начальную школу и после летних каникул пойдем учиться в Ролигхеденскую школу средней ступени. Теперь мы уже не дети, а подростки.
Весь июль я проработал в одном садовом хозяйстве, вкалывал на поле с раннего утра под палящим солнцем, собирая или упаковывая клубнику, полол морковь, потом, в середине дня, притулившись под выступающей скалой, второпях съедал принесенный с собой завтрак, чтобы успеть на велосипеде к озеру Йерстадванн и хоть наскоро окунуться перед тем, как продолжить работу. Весь мой заработок шел мне на карманные деньги, которые я собирался потратить на Кубке Норвегии. На время турнира мама и папа уехали в горы. В то лето случилась небывалая жара, один из матчей мы играли на грунтовом поле, и я свалился от теплового удара, так что меня отвезли в импровизированный полевой госпиталь, к вечеру я там пришел в себя, откуда-то издалека слышна была музыка Roxy Music — «More Than This», я глядел в потолок брезентовой палатки счастливый, как никогда, радуясь этому, непонятно откуда взявшемуся чувству.