— Стефан и Леннарт! Если вам есть что сказать, то скажите вслух, чтобы весь класс слышал, — говорит она.
Стефан и Леннарт тут же замолкают.
— Я так и думала.
Со звонком учительница велит им отложить тетради.
Все тут же кидают свои тетради в ящики парт. Ее раздражает шум, но она решает улыбнуться.
— Ну что ж, теперь, как обычно, закончим нашу учебную неделю Веселым часом. Вашим часом.
Томас поднимает руку.
— Что, Томас?
Томас подходит к ней и что-то шепчет. Она отвечает вслух, слышит весь класс:
— Болит живот? Ну, не настолько, наверное, чтобы не остаться на последний урок — Веселый час к тому же, и вообще? Не верю. Ну вот, я так и думала. Так что иди сядь на место. Скоро тебе станет лучше.
Томас сокрушенно садится на место. Учительница потирает руки:
— Итак, Веселый час. Кто-нибудь что-нибудь подготовил?
Юха быстро поднимает руку. Учительница притворяется, что не видит его.
— Сценка? Викторина? Загадки? А? — произносит она все более просительным тоном.
— Я! — кричит Юха. — Я!
— А кто-нибудь еще?
Никто не поднимает руку. Учительница вздыхает.
— Ну и что ты приготовил на этой неделе?
— Сценка, в которой все роли исполняю я сам.
— Я так и думала, — опять вздыхает она, и вид у нее такой, будто ее тошнит. — Никто больше не хочет выступить, точно? Нет… Ну тогда давай, Юха.
Юха вылетает из-за парты и встает на подиуме перед доской. Он так захлебывается, что говорит почти бессвязно и проглатывает половину слогов. Каждую неделю Юха развлекает класс, выступая на Веселом часе. Это главное занятие в его жизни.
Жил, короче, один парень, его звали, не знаю, как его звали, но он, короче, пошел однажды к одному богатому старику спросить, нет ли для него работы, и старик сказал ему (низкий голос): «Хорошо, но только работай прилежно». (Высокий голос) «Да, господин, я буду работать прилежно». (Низкий голос) «Ну, тогда для начала надо вырезать узоры на оконных рамах!» (Высокий голос.) «Да, господин». И, короче, этот старик ушел, а парень стоит и лижет окна, а потом этот старик пришел и говорит (низкий голос): «Люди добрые, да что это ты тут делаешь? Надо было вырезать узоры на оконных рамах!» (Высокий голос) «Ой, а я думал, надо вылизать узоры на оконных рамах…»
(Тут Юха делает паузу, чтобы одноклассники посмеялись. Йенни смеется, но кроме нее — никто.)
(Низкий голос.) «Уф-ф! — сказал старик — Ну ладно, дам тебе еще один шанс — иди и принеси мне новую рубаху, но только стырь-ка ее где-нибудь!» (Высокий голос) «Хорошо, господин!» Топ, топ, топ, можно мне новую рубашку, топ, топ, топ, пошел обратно домой.
(Когда Юха изображает, как он режет что-то ножницами, учительница встает со словами: «Рассказывай, рассказывай, Юха, это очень интересно, только мне надо сходить по делам. Скоро вернусь!» Она принужденно улыбается и выходит, думая о том, что ничего тупее она в жизни не слышала. Она идет в лаборантскую и делает глоток из своей секретной фляжки.)
(Низкий голос.) «Но что это такое, о небо? Ты, кажется, совсем разозлил меня. Р-р-р-р!» (Высокий голос.) «Но, господин, вы ведь велели мне принести рубашку с дыркой где-нибудь!» (Низкий голос.) «Р-р-р! Я сказал тебе „стырь-ка где-нибудь“!»
— Понятно? «Стырь-ка где-нибудь», а не «с дыркой где-нибудь»!
— Не так было! — выкрикивает Эва-Лена на весь класс. — Старик сказал «стырь-ка ее где-нибудь».
Юха замирает.
— Нет, нет, — возражает он, — разве я так говорил?
— Конечно, так, — упрямствует Эва-Лена. Другие кричат, что она права. Юха краснеет.
Вскоре уже весь класс скандирует, отбивая такт:
— О-шиб-ся! О-шиб-ся! О-шиб-ся! Возвращается учительница и интересуется, из-за чего такой шум.
— Мне что, и отвернуться нельзя? — ноет она. Юха продолжает. Он всех ненавидит. Концовку он рассказывает без всякого энтузиазма. У него не осталось ни малейшего желания выступать. Если получается не смешно, сами виноваты. Так им и надо.
Учительница тихо садится за кафедру, случайно икает, подносит палец к губам, улыбается и делает вид, что внимательно слушает эту смешную историю.
Закончив, Юха поворачивается к ней в ожидании похвалы.
— А, ты все? — спрашивает она удивленно, как будто ее вдруг разбудили.
— Да. Все.
— А, ну да, было очень интересно, — произносит учительница, пытаясь поймать нужное выражение лица, — спасибо за прекрасную сценку!
Она изображает аплодисменты, попутно глядя на часы.
— Что ж, если никто больше ничего…
— Я приготовил еще одну, — бормочет Юха.
Улыбка учительницы застывает гримасой.
— Вот как! Замечательно! Ну, покажи ее скорее!
Она встает.
— Мне только нужно выйти по делам. Я скоро вернусь…
Уроки закончились, но Томас не решается идти домой. Он стоит, одетый, и смотрит в окно. На улице мартовская слякоть, серость, вечная зима — не погода, а тоска.
Дома его ждет мама, которой он никогда ничего не рассказывает, которая подтыкает ему перед сном одеяло и говорит, что ничего страшного нет.
Он не хочет ее расстраивать. Он не хочет говорить ей, что она ошибается.
Томас прижимается к теплой батарее. На нем его уродливый коричневый плащ и меховая шапка. Он смотрит в окно. Есть так много всего, о чем он никому не может рассказать, даже если бы кто-нибудь и спросил. У него дрожат губы. Томас — человек, которому страшно, у него есть все основания бояться, он тысячу раз убеждался в том, что у него есть причины для страха. Томас живет едва ли не дальше всех. До дома ему далеко-далеко. Где-то по дороге его поджидают Леннарт и Стефан, которые обещали, что поколотят его, как еще ни разу не колотили.
За то, что ему двенадцать лет, а он еще ни разу не трахался, и еще за то, что у него такой уродливый коричневый плащ.
А больше причин нет. Коричневый плащ, сшитый его мамой, не по вкусу Стефану и Леннарту.
Поэтому они и должны побить его, и поэтому Томас не смеет идти домой. Он стоит, прижавшись носом к окну, а туловищем — к батарее. Под одеждой течет пот, все уже чешется от жары. Он дрожит, потому что выхода нет.
Есть только одна дорога, и где-то на этой дороге его поджидают Леннарт и Стефан. Он знает, что ему все равно придется пойти, а Леннарт и Стефан могут поджидать его хоть всю жизнь.
Томас в который раз собирает мужество в кулак — перед побоями.
Томас знает, что детство длинное.
— Ты что, еще здесь? — спрашивает учительница, запирая класс. — У тебя же болел живот?
Не получив ответа, она фыркает и направляется в учительскую, бормоча:
— Ну-ну, понятно, как у него болел живот. Ну-ну. Все средства хороши, кроме плохих, но плохие — это просто мерзость.
Икнув, она скрывается за углом.
Йенни и Юха одеваются. Вместе с Томасом они — последние.
Юха подходит к Томасу и спрашивает, как он. Томас пинает батарею.
— Ну и дерьмо же они устроили на физкультуре, — начинает Юха. — Леннарт и Стефан — настоящие придурки.
Он корчит рожи, чтобы развеселить Томаса.
— Ты можешь пойти со мной домой? — спрашивает Томас.
Юха смущенно ухмыляется.
— Ну ты же знаешь, я иду домой с Йенни… и мама хотела, чтобы я шел прямо домой… и…
— Я знаю, что они там, — шепчет Томас.
— Ну ладно, — вздыхает Юха. — Я пойду с тобой.
Томас живет за стадионом, у кругового разворота, где построили четыре одинаковые виллы из красного кирпича с балконами вдоль всей стены. Других домов поблизости нет. Дорога доходит до разворота, заканчивается виллами. Пока их не построили, дороги не было. Был один луг. Дорога заканчивалась ничем.
По-медвежьи коричневые телефонные столбы, бледно-зеленая померзшая трава, молочно-белое небо, за которым где-то в сияющих медных покоях сидит Бог.
Когда в сэвбюхольмской школе физкультурный день, в лесу за этими домами устраивают спортивное ориентирование.
А так туда никто не ходит.
Вообще-то Томас живет слишком далеко от школы, и ему следовало бы ездить на велосипеде, но его мама не позволяет. Она так боится, что он упадет и расшибется. Поэтому Томас и ходит пешком, он ведь послушный мальчик, а где-то в засаде сидят Леннарт и Стефан, чтобы избить его, как еще ни разу не били.
Юха нервничает и то и дело оборачивается, Томас шагает, сцепив зубы и упрямо глядя перед собой.
— Ну вот! Скоро и твой дом! — говорит Юха, когда они минуют стадион. — Теперь уже ничего не случится.
Томас фыркает.
— Но Стефана и Леннарта вообще нечего бояться, — снова начинает убеждать его Юха, — я даже был однажды у Стефана дома.
— Правда? — без особого доверия спрашивает Томас.
— Он стырил деньги из мамашиного кошелька. Мамаша у него супертошнотная. У нее накладные ногти.
— У моей мамы тоже, — вздыхает Томас.
— А моя грызет ногти.
Они замолкают и размышляют о своих мамах.
Потом Юха снова начинает:
— Леннарт такой придурок, каких мало. Помнишь, у нас была групповая работа по географии, и ему попалась Дания, так он ничего не нашел, кроме старой книги, и рассказывал, сколько коров, свиней, коз и уток было в Дании сорок лет назад. Очень интересно! Он, кроме футбола и гимнастики, ничего и не умеет.
— Может быть. Но я, например, вообще ничего не умею. У меня по всему хуже всех оценки.
— Не-а, у меня хуже всех за метание мяча.
— Это просто потому, что ты бросаешь по-девчачьи.
Они смотрят друг на друга и покатываются со смеху.
И вдруг за спиной слышится свист. Они быстро оборачиваются. Позади них стоят Леннарт и Стефан.
— Чё ржете-то? — ухмыляется Стефан.
— Юха, а ты чего здесь делаешь? — лыбится Леннарт.
Они их догнали.