росписью. Простые черные — это уже не то.
Йенни тоже мечтает о деревянных сабо с даларнской росписью, но у нее нет даже обычных. Ее папа считает, что маленьким девочкам полагается ходить в сандалиях, вот она и ходит.
Сандалии.
Сандалии, немодные брюки, безнадежно уродливая заколка в спутанных волосах и ни намека на грудь.
Йенни щиплет себя за груди, чтоб они росли.
У Леннарта и Стефана сильно изношенные деревянные башмаки. Это круто.
«Манчестеры» с вытертыми полосками — это тоже круто. Они-то у Йенни есть, пусть и всего одни. Красные. Она старается носить их как можно чаще. Однажды Эва-Лена крикнула ей, что она, тошнотина, могла бы и одежду менять иногда, а то уже воняет.
На самом-то деле воняла Эва-Лена — лошадью!
Но Йенни так и не посмела указать ей на это.
Самые крутые носят джинсовые куртки с обрезанными рукавами и бахромой на срезе. На спине либо пришит большой вышитый лейбл, либо что-нибудь написано ручкой.
Например, BLACK SABBATH, или DEEP PURPLE, или ALICE COOPER.
Однажды Эрик заявился в ботинках на платформе. Это последний писк. Вокруг него толпятся одноклассники, а он пытается напустить на себя равнодушие, как будто это вполне естественно и дело вовсе не в ботинках.
Вообще-то они больше подошли бы Пие. Ей все к лицу.
Пия — самая классная девчонка в классе. Даже прыщики у нее классные.
Грудь у нее появилась уже в четвертом классе. Теперь, в шестом, у нее уже настоящие бомбы.
Бомбы. Шары. Дыни.
Йенни щиплет себя за груди, чтоб они росли.
Девочки созревают на два года раньше. Во всяком случае, должны созревать, если у них все в порядке.
Йенни ест шоколад, чтобы на ее смешном плоском детском лице появились прыщи. Она молит Бога, чтобы к ней поскорее пришла половая зрелость и унесла ее с собой.
Прочь от детства, прочь от чучел, прочь из Сэвбюхольма.
Прочь.
Некоторых девочек уже отпускают с физкультуры из-за месячных. Это, конечно, Пия и Эва-Лена. А еще Силла, и Лотта, и Метте.
Хотя Метте блефует. Йенни стопроцентно в этом уверена. И Йенни бы блефовала, если бы не краснела от каждого пустяка.
Лучшая подружка Пии — Эва-Лена. Эва-Лена — самый злой человек на свете. Она воображала и задавака и воняет лошадью. Пия, конечно, тоже пахнет лошадью, но это ничего — это же Пия.
Весь класс жаждет завоевать симпатии Пии и Эвы-Лены. Особенно Юха. Он на все готов, лишь бы их рассмешить. Если бы ему пришлось выбирать между ними и Йенни, у нее не было бы ни малейшего шанса.
Хотя Йенни знает, что он их боится. По нему видно. Впрочем, их боятся все. И она тоже. Иногда она представляет себе, что они позвали ее в гости.
Она воображает, как они идут домой к Пие, которая живет в типовом коттедже через дорогу. Йенни точно знает, где это, хоть ни разу и не бывала у Пии. Даже на вечеринках, потому что ее никогда не приглашали.
Йенни сама приглашала Пию к себе на праздник, но Пия не пришла. Как, впрочем, и все остальные. У Юхи было воспаление уха, а все остальные отказались.
Йенни не ненавидит Пию. Она воображает, что Пия зазывает ее к себе в гости, и они болтают обо всем на свете, и Пия рассказывает Йенни секреты — такие, которых даже Эва-Лена не знает, и Йенни клянется, что никому ни за что не расскажет.
Они читают «Старлет»[29] и красят друг друга, и мама Пии спрашивает, не хочет ли Йенни остаться у них пообедать, и она, конечно, соглашается. Эве-Лене пора домой. Но Йенни остается и садится за стол с семьей Пии. Спагетти с мясным соусом, а на десерт — молочный коктейль, который мама Пии приготовила в их новомодном миксере. Потом Йенни и Пия слушают пластинки, потом сооружают прически, потом хихикают, а потом Пия спрашивает, не хочет ли Йенни остаться переночевать, и они всю ночь лежат и не спят, а болтают и болтают.
Но такого, конечно, никогда не произойдет.
Пия и Йенни учатся в одном классе вот уже почти шесть лет. Но они никогда по-настоящему не говорили друг с другом. Эва-Лена переехала в Сэвбюхольм в четвертом классе, но они с Пией сразу же подружились.
У выхода из школы висит табличка: «Перемена в помещении».
Если она светится, можно не выходить на улицу.
За все годы, что Йенни проучилась в сэвбюхольмской школе, табличка ни разу не светилась.
Идет ли дождь, падает ли снег, трещит ли на дворе мороз. Табличка «Перемена в помещении» — лишь мираж, о котором дети могут только мечтать, но который никогда не станет реальностью.
44Юха так взбудоражен, что, когда они приходят к нему домой, даже не дает Йенни снять куртку. И ботинки снять она не успевает. Он дергает ее за руку и тащит за собой. И когда она спрашивает, что же случилось, Юха больше не в силах сдерживаться: они купили цветной телевизор!
— Цветной телевизор… — выдыхает Йенни, закатывая глаза. — Прости, что я это тебе говорю, но вы последние в Сэвбюхольме купили цветной телевизор.
— Ты что, думаешь, я не знаю, — отвечает Юха, — но ты не видела, что у него есть, — пульт!
Он прямо-таки смакует это слово.
— Да ну! — говорит Йенни.
— Ну да, — отвечает Юха и тянет Йенни в гостиную, где Бенгт устанавливает телевизор.
Марианна сидит на диване, сунув палец в рот, с комиксами про Дракулу на коленях, и ждет, когда папа закончит, чтобы посмотреть «В половине пятого».
— Осторожно! — нервно кричит Ритва, когда они входят. — Сейчас папа будет проверять пульт! Ни в коем случае не попадите между ним и телевизором! Кто знает, что за волны излучает эта штуковина! Ну, Бенгт, нажимай!
Она усаживается поудобнее на диван. Юха садится рядом. Йенни стоит позади. Ритва так нервничает, что ей вдруг приходит в голову закрыть глаза Марианне.
Вся семья выжидающе смотрит сначала на телевизор, потом на Бенгта, потом снова на телевизор.
Ничего не происходит.
— Ну нажимай, Бенгт! — повторяет Ритва.
— А я что делаю!
Бенгт держит пульт, как стеклянный. Осторожно-осторожно нажимает на кнопочки. Нажимает и нажимает. На лбу выступает испарина. Он поднимает и опускает пульт и нажимает, и нажимает, и нажимает.
И ничего не происходит.
— С телевизором что-то не так, — говорит он наконец со слезами в голосе.
Ритва подходит к телевизору и ударяет по нему. Великолепное изображение без звука.
— Телевизор — высший класс, — бормочет она, — это с тобой что-то не так.
Она вырывает у него пульт.
— Делаю погромче, слышите! — сообщает она.
Ничего не происходит.
— Еще раз делаю погромче!
Ничего не происходит.
— Может, я слишком далеко стою, — не сдается она, — теперь переключаю!
Шаг за шагом она приближается к телевизору, нажимая на кнопки так, что костяшки пальцев белеют. Наконец пульт уже у самого экрана, и она кричит:
— А НУ-КА ПЕРЕКЛЮЧАЙ, SATANA PERKELE[30], ДОЛБАНЫЙ ЧЕРТОВ ПУЛЬТ!
— Можно я попробую! — говорит Юха, хватая пульт.
— Осторожно, — кричит Ритва, — ты можешь заработать рак! Он сломан — бог его знает, что он там испускает! Лучше я запру его в серванте.
— Телевизор все равно хороший… — робко произносит Йенни.
— Сними башмаки, соплячка! — тут же шипит в ответ Ритва. — Дома у себя ты тоже в уличной обуви топаешь?
Большой и нелепый пульт попадает в сервант, где и лежит заодно с финскими рождественскими тарелками и семейной Библией. Магический неприкосновенный предмет в семье, о котором обычно не говорят. Время от времени Юха тайком берет его, чтобы проверить — вдруг заработал.
Но он не заработал.
Юха стоит несколько минут, нажимая на кнопки и поднимая-опуская пульт, а потом кладет его на место.
Постепенно во всех семьях в округе появляются телевизоры с пультами, и неуклюжая здоровенная махина в доме Юхи начинает напоминать нечто из каменного века, а вовсе не чудо электроники.
Через много лет жених уже взрослой Марианны достанет пульт, рассмотрит его внимательно и спросит, почему в него не вставили батарейки.
Но это, как уже сказано, произойдет в далеком будущем, о котором никто ничего не может знать заранее.
45Мира, в котором я родился, больше не существует. Это теперь такая же история, как и восемнадцатый век, так же непостижимо.
Так низвергаются герои. Так вымирают динозавры.
Так исчезают памятники Ленину и социалистические правительства, и мир становится сияюще новым и гладким.
Холодным, как сталь.
В будущем среди пещерных рисунков найдут изображения астронавтов, идущих по Луне. Они шли там давным-давно, и тогда это казалось важным и значительным. «Маленький шаг для человека, но огромный — для человечества», как сказал один из них, но и это мы тоже забудем.
«Музыку слышу издалека. Это играет замерзший оркестр». Так пели в мире моего детства; там шла гонка вооружений Востока и Запада, там соревновались в космосе.
Соревноваться в космосе, ну и мысль! Плод воображения Гордона Молниеносного[31] из каменного века.
Но тогда это было реальностью. Это накладывало отпечаток на наше детство.
Как и Советский Союз. Когда я был маленьким, была империя — больше Римской; поверят ли в такое мои внуки? Советский Союз был уничтожающе огромен. Год за годом они побеждали в мировых чемпионатах по хоккею, они проехались на танках по Чехословакии, грозили всему миру ядерным оружием, и никто не мог осадить этого колосса, который неизбежно подминал под себя все, что попадалось ему на пути.
Паф-ф! И нет.
Что еще за Советский Союз? — спросят внуки.
Так низвергаются герои. Так вымирают динозавры. Они исчезают — и их нет. На поле боя снова густо и пышно растет трава. Не все раны лечит время, но оно уносит трупный запах.