— Может, дождиком смоет? — робко предполагает Шарлотта.
— Что-то я ничего о дожде не слышала в прогнозе.
Даниель смотрит на рвоту. Его и вправду вырвало. Вот она, лужа, перед воротами. Даниель молчит.
В школе на переменах его всегда гонят к забору. И расстреливают его мячом. За попадание в разные части тела полагаются разные баллы. Даниель молчит.
Есть еще одна игра, называется «бык». Одного мальчика назначают «быком». А другие колошматят его сколько хватит сил. «Быком» всегда назначают одного и того же мальчишку. Его зовут Гуннар. И он тоже молчит.
— Ну ладно, сначала попьем чайку, — говорит тетка, — чай оказывает успокаивающее действие на желудок.
Она с неодобрением косится на Даниеля. Шарлотта начинает злиться. Даниель же не виноват, что его тошнит. Даниель — ее красивый брат. Она знает, почему Даниель молчит. Он слишком хорош для этого мира. Он — как пророки из Библии.
— Даниель не хочет чая, и я тоже!
Слова вырываются у нее непроизвольно. Потом она краснеет, и тетка тоже краснеет.
— Что это ты говоришь?
— Дома мы никогда не пьем чая, — врет Шарлотта. — Даниеля опять может вырвать.
Она обнимает Даниеля за плечи. Они идут к дому. У нее розовый рюкзак, у него голубой. Они останавливаются у двери. Ждут, что тетка подбежит и отопрет. Так она и делает, и вид у нее разнесчастный.
Ближе к вечеру тетка решает вздремнуть. Голова болит, жалуется она. Мама говорит, что тетя Ракель нервная, что она не чувствует других людей. «Этот человек абсолютно всего боится!» — говорит мама.
Шарлотта и Даниель, забравшись с коленями на кухонный диван, смотрят в окно. Тучи затягивают небо. Они должны пробыть у тети Ракель две недели, пока мама с папой в отъезде. Шарлотта хотела остаться в городе. Она отправилась сюда исключительно ради того, чтобы защитить Даниеля.
Тучи такие черные.
Они ненавидят тетку. Они с самого начала знали, что возненавидят ее. Даниель начинает плакать. Он всегда плачет. Шарлотта обнимает его, как обнимают любимого котенка.
— Не хочу, чтобы ты меня обнимала, — хнычет Даниель.
Хоть он и зажмуривает глаза, слезы все равно текут. Шарлотта слышит, как в соседней комнате шебуршит проснувшаяся тетка… Шарлотта отпускает брата и прикрывает его губы ладонью:
— Не плачь!
— Ты боишься, — шепчет ей Даниель.
— Это ты боишься, — шипит она в ответ и щиплет его за руку.
Тетка открывает дверь.
— Нет, ну вы видели где-нибудь такое — сидит взрослый мужик и ревет!
— Вообще-то он еще красивее, когда плачет, — бормочет Шарлотта.
Ты — статуя из черного камня. Гладкая от дождя, стекающего по поверхности. Летний дождь шелестит о гравий, опрокинутая игрушечная коляска, затянутая паутиной медная крыша — ты статуя на площади. Все спрятались. Только ты скоро снова станешь чистым.
Тетя Ракель вздыхает и уходит восвояси. У нее никогда не было своих детей. И она всегда думала, что любит их.
— Слышишь, барабанит по крыше, — говорит Шарлотта, — я же говорила, что будет дождь. Пойдем понюхаем?
— У тебя что, с собой резиновые сапоги?
— У меня есть деревянные башмаки.
Даниель торопится.
— Тогда давай быстрее. Это ведь теплый дождь, да?
Они выскакивают на улицу.
— Тепло! — ликует Даниель.
— Пахнет дождем, — спокойно замечает Шарлотта.
— Но в дождь пахнет не только дождем.
Они умолкают.
— Вы что, и вправду собираетесь играть под ливнем? Вы же промокнете насквозь! — кричит им тетка из окна верхнего этажа.
Они смотрят вверх. Тетка вздыхает и закрывает окно.
Она садится за стол и прячет лицо в ладонях. Похоже, это будут очень долгие две недели. Она боится детей. Они даже кекса ее не захотели.
Людей нельзя подкупить, чтобы тебя любили, думает она, но как же тогда быть, а?
Ракель все бросила ради Вернера. Это дом Вернера. Она переехала к нему, несмотря на то что он никогда по-настоящему этого не хотел. Она считает свой переезд жертвой во имя любви. Он об этом не задумывается.
— Тетя Ракель любит дядю Вернера, а дядя Вернер не любит тетю Ракель.
Шарлотта рассказывает Даниелю то, что слышала от матери.
— И все-таки они вместе, понимаешь, потому что они спят в одной кровати. Как еще это назвать, пусть любовь и не взаимная?
Шарлотта повторяет слова матери. Даниель не знает, что значит «взаимный».
— Мама говорит, что все это добром не кончится, потому что тетя Ракель — истеричка.
Шарлотта и Даниель нашли велосипед. Шарлотта катает Даниеля. Дождь закончился. Солнце сверкает в кронах берез. Тучи иссиня-черные. Мимо в облаке мельчайших брызг проносится автомобиль.
— Тетка сидит дома и думает, куда мы пропали. Скоро станет звонить в больницу. Так ей и надо.
— Наверное, лучше все-таки повернуть назад.
— Ну это уж слишком, я так беспокоилась!
Когда они возвращаются, тетя Ракель стоит у калитки. Руки скрещены на груди. Чуть не плачет.
Шарлотта прислоняет велосипед к стене. Даниель смотрит на тетку. Тетка смотрит на него.
— А ты все молчишь, — говорит она и убирает прядь волос с лица.
Шарлотта спешит обнять брата. Она вызывающе смотрит на тетку. Пусть не думает, будто вот так запросто может взять Даниеля в оборот.
В теткином выражении лица что-то назревает. Даниель смотрит на нее. И по-прежнему молчит. «Быком» всегда становится один и тот же мальчик, думает он.
Даниель знает, что от этой ужасной правды никуда не денешься, он высвобождается из объятий сестры и делает шаг к тетке.
— Если можно, я бы съел кекса, — говорит он и улыбается.
Тетка смотрит на Даниеля. Она не понимает. И Шарлотта не понимает. На ее взгляд, Даниель иногда ведет себя как идиот.
— Нет, не сейчас, обед уже готов, — возражает тетка. — Вернер уже вернулся с работы, и он хочет есть. — И потерянно добавляет: — Постарайтесь вести себя хорошо.
Он сидит на кухне. Лысоватый, полноватый, кривоватый.
И вот ради него она пожертвовала своей жизнью, думает Шарлотта.
— Да, вот так, — говорит тетка, и вид у нее снова несчастный.
Вернер даже не отрывает взгляда от газеты.
— Садитесь, дети, еда на столе, — произносит он.
— Хорошо, когда дома маленькие, — говорит он позже, начиная чистить картофелину.
(Даниель тем временем обжигает пальцы о свои картофелины, которые разваливаются на куски, как только в них втыкаешь вилку.)
— Этот дом создан для малышей.
Тетя Ракель стискивает вилку.
— Но… они еще не успели появиться. Я был женат, так вот. Жена оставила меня. Ужасно, когда тебя бросают.
Он запихивает еду в рот и с удовольствием жует. Даниелю кажется, что Вернер похож на мусороуборочную машину.
— Бросать всегда легче. Когда становится ясно, что это необходимо, то и совсем не трудно.
И картофелина тети Ракель тоже разваливается.
Вернер смеется.
Когда я был маленький, одноклассники однажды спросили меня:— Юнас, ты за какую команду? «Гнагет», «Юргорн» или «Байен»?Я понял, что надо что-то отвечать, и сказал:— «Отвидаберг»[44].В «Отвидаберге» играли Ральф Эдстрём, Роланд Сандберг и Бенно Магнуссон. «Отвидаберг» шли первыми с большим отрывом.Мне всегда нравились победители.И в том же году Ральф Эдстрём, Роланд Сандберг и Бенно Магнуссон были проданы за границу.«Отвидаберг» закончил восьмым.Я даже не знал, где этот Отвидаберг находится.Что мне было делать? Сказать, что я вдруг передумал, что теперь я за клуб «Мальме»?Пришлось и дальше быть за «Отвидаберг».Теперь они играют в классе «Б».Некоторые всегда проигрывают.Утро. Ракель контролирует время варки каши сигаретами. Когда сигарета выкурена, каша готова.
Человечество можно разделить на две каше-группы.
Одни аккуратно отмеряют полстакана крупы, добавляют стакан воды плюс четверть стакана на кастрюлю, а затем варят ровно три или пять минут.
Другие сыплют крупу в воду на глазок и смотрят, что получится.
Ракель относится ко вторым.
— Ой, сегодня у нас каша-размазня! — удивленно восклицает она и плюхает варево по тарелкам племянников, которых уже мутит. — Ну-ну, нечего сердиться. Этот день все равно уже пропал, потому что сегодня мы должны выпалывать сорняки. Не сделаем этого сегодня — не сделаем никогда, такое дождливое лето. Понимаете, Вернер сам, то есть мы с Вернером сами выращиваем овощи. Вернер мечтал стать фермером, это одна из причин, по которым он переехал сюда. В Хультсбрук. У него, к сожалению, нет времени на огород, поэтому большей частью вожусь с ним я, так уж получилось, у меня ведь есть время, да-да, время у меня есть.
Ракель зарабатывает переводами с испанского. Она подумывала раздобыть себе письменный стол, но ведь, с другой стороны, и обеденный вполне годится.
— Ты любишь полоть сорняки? — с недоверием спрашивает Шарлотта, когда они с Даниелем появляются на огороде — через полчаса после Ракель.
Ракель поднимается с четверенек и утирает пот ладонью, перемазанной в земле; волосы растрепались.
— Все можно полюбить, — медленно отвечает она и морщится, разгибая спину.
— Ни одному человеку это не может нравиться! — ворчит Шарлотта, передвигаясь ползком с плеером на всю громкость и упрямо выдергивая всю зелень, которая попадается ей на пути.
Внезапно она видит молоденькую морковку, и ей становится жалко.
Это же почти убийство, думает Шарлотта, она же сладкая.
Дальше она пропалывает осторожно и внимательно, оставляя все сладкие морковки расти дальше.