— Какое-то время назад в газетах писали, что чернобыльская катастрофа показала, что человек выживает при гораздо более высоких дозах облучения, чем предполагали раньше. Прекрасно написано! А в сегодняшних газетах пишут, что шведские власти повысили предельно допустимые границы радиоактивности в ягодах. Умно! Дерьмо в разумных дозах очищает желудок! Расслабьтесь!
Можете быть абсолютно спокойны! Количество мертворожденных страшно увеличилось после Чернобыля, расслабьтесь! Количество выкидышей тоже, но между этими явлениями нет никакой связи, и все будет хорошо. Теперь спите.
Такое холодное лето, такая холодная зима. Вы думали об этом? О том, что стало холоднее. Мой голос доносится с отдаленной планеты, на которой стало холоднее. Нет причин для паники. Теперь я спокойно пойду и позвоню в скорую психиатрическую помощь, и, уверяю вас, все будет хорошо!
— Она же совсем чокнутая! — говорит Рикард, когда Ракель выходит из комнаты.
— По-моему, она потрясающая! — отвечает Даниель.
Ракель возвращается с кофе и тремя чашками.
— Мне нельзя пить кофе, — горестно произносит Даниель. — Рут говорит, что кофе вреден детям с чувствительным желудком.
— А у тебя что, чувствительный желудок? — интересуется Ракель.
— Не знаю, — смущенно отвечает Даниель.
— А я все равно буду пить кофе, — храбро говорит Рикард. Кофе — атрибут взрослого мира, а все, что относится к этому миру, страшно привлекает Рикарда.
— Что ты сказал? — спрашивает Ракель, которая редко понимает, что он говорит.
— Он говорит, что тоже хочет кофе, — объясняет Даниель, — и я тоже хочу. Может, у меня и не такой чувствительный желудок.
Ракель наливает им кофе. Даниель и Рикард торжественно молчат. Увлекательное вступление в новый мир.
— Как вкусно! — восклицает Рикард, добавляя в свою чашку все больше и больше молока.
— М-м-м! — пытается выдавить из себя Даниель, морщась после каждого глотка.
— Надо сразу вымыть чашки, чтобы Рут не узнала о наших посиделках, — предлагает Ракель.
— Тетя Ракель, пообещай, что ты никогда не уедешь! — вдруг восклицает Даниель и краснеет.
— Не могу я этого пообещать, дружок, — со смехом отвечает Ракель.
— Ты же понимаешь, — осуждающе говорит Рикард.
Больше Даниель ничего не говорит. У него уже заболел живот от кофе.
У Николаса с младых ногтей был чувствительный желудок. Когда ему было шестнадцать, Рут отправила его к доктору, который выписал таблетки от нервов. Николас нашел это лекарство в «Энциклопедии пациента» и обнаружил, что его употребление может привести к импотенции. Именно тогда он понял, что из дома надо бежать — и чем скорее, тем лучше.
После бегства он почти не общался с семьей. Николасу стыдно перед Даниелем, потому что он несколько месяцев назад обещал Даниелю взять его в кино, но так и не сдержал слово.
Он протирает запотевшее зеркало. Смотрит на себя: нервный взгляд, круги под глазами, не успел убраться в ванной, всегда так… На лице пена для бритья, в руке одноразовый станок.
Николас медлит, никак не начнет бриться. Он все еще не привык.
В дверь звонят. Это она, а Николас до сих пор не одет. Он отводит руку с бритвой в сторону. Он думает: она может и подождать. Потом все-таки спешит.
Выбегает в кухню и принимает три таблетки от головной боли.
Раздается еще один сердитый звонок. Он поднимает книгу с пола и идет в комнату, ставит книгу на полку. У него всего три книги, не считая «Астерикс»[74].
Еще несколько коротких звонков.
Он быстро натягивает комбинезон, освежает лицо туалетной водой, корчит отражению рожу и открывает:
— Как, мама, ты уже здесь?
Николас и Рут с улыбкой обнимаются и целуют воздух в десяти сантиметрах от щеки. Рут медлит, вдыхает аромат одеколона, крепко щиплет сына за руку. Ее ногти недавно покрыты ярко-красным лаком.
— Выглядишь свежо! — говорит она.
— А у тебя очень красивый шарфик! — отвечает Николас.
Рут получила шарфик в подарок от Эдмунда. Он желтый и безвкусный. Оба это знают. Они улыбаются друг другу. Оба, улыбаясь, показывают зубы.
Он берет ее пальто. Она смотрит в зеркало, проверяя, нет ли на зубах помады.
Пока Николас варит кофе, она инспектирует комнату.
— У тебя, вижу, книги в алфавитном порядке, — это все, что она говорит, пока он наливает кофе.
Николас не отвечает.
— Ах да, у меня же кекс! — восклицает она.
Рут открывает свою сумку и достает кекс в пластиковой упаковке из «ИКА».
— Маленький кекс, — повторяет она.
Николас не меняет выражения лица.
На скатерти складка, которую Николас пытался разгладить. Пока они пьют кофе, Рут водит по складке пальцем.
— А как тебе работа? — спрашивает она.
— Ой, просто даже тошно, сколько там пользы приносишь!
Рут фыркает.
— Погоди, скоро ты выбьешься из сил. Слишком мало персонала и слишком высокие требования у пенсионеров. Все заканчивается равнодушием. Это единственный исход.
Николас не отвечает.
— Что ж, — говорит Рут, — я смотрю, квартира прекрасная. Как ты знаешь, у нас в гостиной живет тетя Ракель. Она развелась со своим… мужем. Это, признаться, нелегкая ноша для семьи, но надо помогать, чем можешь. Хотя бесконечно это продолжаться не может. Тетя Ракель — взрослая женщина, ей почти сорок, она не может спать на диване остаток жизни, ты, разумеется, это понимаешь!
— К чему ты клонишь?
— Ну, здесь тесновато, но все-таки — настоящая квартирка с кухней, ванной и…
— Ни за что! Я здесь живу!
— Слушайте меня, молодой человек. Твоей тетушке на двадцать с лишним лет больше, чем тебе, она на грани нервного срыва, и все, чего я пытаюсь сделать, — это найти решение, которое подойдет как можно большему количеству людей. И ты, само собой, должен помочь мне, тем более что с носом ты не останешься. Дома тебя ждет комната, и, кроме всего прочего, когда ты снова начнешь учиться осенью, ты не сможешь себя содержать. Эдмунд, правда, переставил свой письменный стол в твою комнату, он там работает, но я не против того, чтобы снова потесниться. Все должны быть готовы чем-то пожертвовать.
— Чертова драная сука! — прерывает ее Николас.
Рут резко встает и выходит, в ореоле победы.
На столе лежит нераспакованный кекс.
Придя домой, Рут говорит Даниелю:
— Твой брат очень нас обидел. Тебе нельзя становиться таким же, как он.
— А что он сделал? — спрашивает Даниель.
— Пообещай, что ты никогда не будешь разочаровывать свою мать! — требует Рут.
И Даниель обещает.
На следующее утро Даниель находит желтый шарф в пакете с мусором. Он стирает его и дарит Рикарду.
Тем же вечером Николасу звонит господин Скуглюнд, владелец квартиры. Николас тут же понимает, о чем речь.
Некоторые обстоятельства вынуждают господина Скуглюнда попросить Николаса переехать. Поскольку они не заключали контракта, Николас не может ничего возразить. И поскольку господин Скуглюнд знает, что Николасу есть куда идти, что его с радостью примут дома, он просит Николаса переехать к концу недели.
Николас переезжает в субботу, но не домой, он просто переезжает, не сообщая куда.
— Как понять, что ты взрослый? — спрашивает Даниель, когда они с Рикардом выходят из школьной столовой.
— Когда становишься взрослым, переезжаешь из дома, — отвечает Рикард.
— Да, но куда? — продолжает Даниель.
— В новый дом, конечно, собственный дом, — говорит Рикард, застегивая куртку, потому что на дворе холодно, а табличка «Перемена в помещении» еще не зажглась. — Просто покупаешь мебель, вещи какие-то и говоришь: «Это мой дом» — и живешь там.
— Ну а если тебе не разрешают там жить? Если все время приходится переезжать?
— Не знаю, может, тогда мебель, с которой ты переезжаешь, — это и есть твой дом.
— Но нельзя же поставить мебель на лужайку и сказать, что это твой дом, — возражает Даниель.
— Нет, конечно, — соглашается Рикард.
— Фу, должен быть закон о том, что у каждого должен быть свой дом!
— Так он и есть, — говорит Рикард, но не очень уверенно.
«Зима, такое неприятное время, — думает Ракель. — Нечего больше ждать».
В три часа они с Рут должны поехать к Вернеру, чтобы забрать ее вещи.
Дом. Девятнадцать квадратных метров, которые отыскала ей Рут. Ей повезло, что у нее есть Рут. Рут — скала. А она сама — куча гравия, нет, бетономешалка, нет, мешок с цементом. Ай, она не знает.
«Лето прошло, и надо радоваться тому, что было, — думает Ракель. — Ждать больше нечего».
В машине по дороге к Вернеру они съедают большой пакет тянучек.
Пломбы вылетят! — думает Ракель.
Пломбы вылетят! — думает Рут.
Идет дождь, дорога скользкая, и им приходится держаться восьмидесяти километров в час. Рут время от времени проверяет, хорошо ли застегнут ремень безопасности. Все-таки машину ведет ее истеричная сестра. Назад она, слава богу, поведет сама.
Ракель рада, что ей есть на чем сконцентрироваться, — на чем-то, что ослабляет хватку железной руки, вцепившейся в ее сердце. Обратно, туда, где я потерпела поражение. Куда мне спрятаться от твоего лица?
Так странно ходить по этому неприбранному дому, который должен был стать их домом, и собирать то, что принадлежит ей; таким нереальным кажется заметать следы, смывать прошлое. Ей, к счастью, удается не удариться в сантименты, а работать эффективно.
— Эф-фек-тивно!
Через полчаса приходит Рут.
— Ты готова?
— Ясное дело, подожди у автомобиля, я сейчас приду.
Она торопится. Надо оставить… какой-то знак.
За неимением лучшего она состригает щетину со своей старой зубной щетки. Это символизирует окончательный разрыв, думает она.
С лестницы доносятся быстрые шаги. Это она, та, другая, она кутается в черное пальто, у нее изумительно убраны волосы. Такая красивая!