равляется Артемий Кулёмин? Раздумывать некогда. Всесвятский окольным путём на извозчике опережает Кулёмина и ждёт его на пруду, затаившись в камышах.
Всесвятский не ошибся. Вскоре на мельничном пруду появился Кулёмин. Он шёл неторопливо, не озираясь. Дойдя до кромки камышей, Кулёмин остановился. Сел на свой ящик. Закурил.
Засевший в камышах Всесвятский не дышит. Теперь Кулёмин явно кого-то ждёт. Слушает тишину. Никто не приходит. Но придёт. Всесвятский убеждён в этом. Сумерки готовы смениться темнотой. Холодно. Мёрзнут ноги. Но пошевелиться нельзя. Ждать и только ждать. Чу! Шаги. Это он!
Нет, не он, а какой-то старик. Старик с посошком. Он точно идёт на Кулёмина. Они здороваются. Что-то говорят. Обмениваются какими-то свёртками. Вскоре расходятся.
Это и было началом неожиданного открытия.
Возвращаясь в Мильву пешком, Всесвятский решил, что не станет писать никакого донесения, невыгодно оповещать и наводить на след других. Уж лучше пусть это будет его открытие, которое может принести ему свободу. С волками жить можно только по волчьим законам. Всесвятский может продать чужую тайну, но не за понюшку табака. Хватит с него служить людям, которые его такой ценой избавили от каторги, – милль пардон.
Рассуждая так, он вышел на плотину, освещённую дуговыми фонарями. Вечер всё ещё наступал рано. Всесвятский и не заметил, как обогнал его мальчик в старой шубейке. Это был Санчик. Он бежал сам по себе. Всесвятский шёл сам по себе. Никакого отношения они друг к другу не имели. У каждого из них свой мир и, конечно, своя судьба. Так думает большинство незнакомых людей, живя в одном мире, в одной судьбе.
В данном случае Санчик Денисов имел случайное отношение к Антонину Всесвятскому. Он в числе других писем, направляемых в казначейство, нёс небольшую клетчатую секретку, которую миллионерша Соскина, вручая гривенник Санчику, попросила передать лично артисту Всесвятскому. Артист Всесвятский жил неподалёку от Санчика, а мать Санчика стирала Соскиной тонкие вещи. Исполнительный и серьёзный Санчик заслуживал доверия куда большего, нежели приживалка, горничная, кучер, кухаркин сын и тем более – почта.
На плотине холодно. Санчик бежит вприпрыжку, отворачивая от ветра, дующего с пруда, худенькое личико. Он, как и всякий, думает о своём. А думает он о том счастливом дне, когда его примут в судовой цех нагревать заклёпки. Тогда он будет получать больше, чем выплачивают отцу по инвалидности. Он из первой же получки купит матери валенки, отцу коробку настоящего турецкого табака, а старшей сестре Жене маленький флакончик духов. Потому что скоро вернётся младший унтер-офицер Павел Кулёмин. И нужно, чтоб от Женечки пахло, как от настоящей барышни.
Теперь уже не так долго осталось ждать до свадьбы. И тогда у него появится человек, которого можно называть старшим братом. Павел поступит в оружейный цех и выучит Санчика тонкой работе, и тогда Денисовы заживут как люди, с обедом и ужином, с белым хлебом по утрам и с жареными пирожками по воскресеньям. И это будет большой радостью, а пока дует пронизывающий ветер. Плохо греет полысевшая шубейка. Валенки совсем прохудились от беготни по заводу, и в них набивается снег, а треушок не закрывает лица.
Встречные не обращают внимания на Санчика. Они не знают, что это бежит обездоленное детство академика Александра Васильевича Денисова… Знай бы об этом тот же Всеволод Владимирович Тихомиров, так Санчик наверняка был бы принят в гимназию, за Санчика не только вносилась бы плата за обучение, он был бы обеспечен всем… Но тогда бы… Тогда бы, наверно, и вернее всего, Санчик не стал академиком, как не станут ими те из его сверстников, которые сидят в тёплых классах мильвенской мужской гимназии.
Беги, Санчик, беги. До казначейства уже совсем недалеко. Там тепло и ты сразу согреешься, а потом помчишься домой. У твоей бабушки сегодня была богатая милостыня. Она принесла огромный кусище изюмного пирога из белой хорошей муки.
Беги, милый дружочек, беги. Беги! Валенки в общем-то не так уж худы, да и скоро весна. Потом лето. А пирог с изюмом такой вкусный, такой мягкий. И бабушка тебя так ждёт…
Наверно, не все согласны, что мы делаем такие скачки, перемещаясь в одной главе на сорок – пятьдесят лет туда и обратно. Но как быть, если книга кончится задолго до того, когда Санчик Денисов станет известным учёным. Не интереснее ли будет следить за жизнью этого робкого, незаметного мальчика, зная, какого человека вырастит из него советская власть, которая тоже ещё впереди…
Словом «судьба», как и словом «счастье» люди злоупотребляют больше, чем всякими другими словами, и в песнях, и в разговоре, и, конечно, в любовных письмах.
Антонин Всесвятский оторвал краешки секретки и прочёл её при Санчике в тот же вечер. В секретке всего лишь одна строка: «Зачем вы отвёртываетесь от судьбы и счастья?»
Санчик получил пятак. Ого! Значит, можно побежать в «Прогресс». Там новая картина про разбойников. Однако же… На ладони Всесвятского появляется ещё пятак. А затем он просит снести ответ. Сегодня. Сейчас же. Ответ был не длинен: «Не от судьбы отвёртываюсь я, и не от счастья, а от игры судьбой и счастьем».
С этого дня Санчик мог ходить в «Прогресс» ежедневно, и всё равно оставались деньги, которые он мог отдавать матери.
Весна благополучного в первой своей половине тысяча девятьсот четырнадцатого года, отблагоухав черёмухой, зацветала сиренью. На заводе множество заказов. Берут на простые работы из деревень. Санчик Денисов дождался своего. Отслужил положенный срок Павел Кулёмин. Не верилось Женечке Денисовой, что вернулся её жених.
– Не дай мне сойти с ума! Ты ли это? – При отце, при матери, при чужих людях обнимает своего Павлика верная невеста.
А он, истомившийся, изревновавшийся, ждёт не дождётся дня свадьбы. И этот день пришёл. Людно было в церкви. Самые разные люди сбежались смотреть, как венчается красавица бесприданница, не улыбнувшаяся все эти годы и майскому дню и весёлым сватам, шутками да песнями убеждавшими её сменить серого солдата на удачливого сокола с домком, с коровкой, с лошадью, с телячьим покладистым характером, хоть верёвки из него вей, хоть масло пахтай…
Весело гуляли на свадьбе Жени Денисовой и Павла Кулёмина два друга, два шафера с белыми лентами, Санчик и Маврик. Звончей всех кричали они «горько, горько».
Счастья желают гости молодой чете, новой рабочей семье.
– А я, – с гордостью сообщает Санчик своим друзьям, – теперь я тоже буду спать на кровати, а не на полу. Павлик берёт меня жить к себе. И работать я перейду к нему в цех. Там будь здоров сколько платят!
У всех, кажется, успешно идут дела. И всё потому, что завод дымит на полную силу всеми трубами.
Бойко торгуют магазины. Чураков похваляется ещё не купленным автомобилем. В Мильве ни у кого не было автомобиля. Куропаткин еле успевает считать наличные. На складе «Пиво и воды» тоже дела идут хорошо. Сбылись сны Любови Матвеевны Непреловой. И дохи и шубы. И дрожки и ружья. И гости и в гости – нет свободного вечера.
Слухи ходят, что доверенный фирмы «Пиво и воды» не прочь сам завести своё дело и будто бы уже рубятся брёвна для дома и помещений молочной фермы «Бр. Непреловы».
– Нет, нет, – уверяет Герасим Петрович, – разговоров больше, чем брёвен. Мне ещё служить да копить, копить да служить…
Дочка Ириночка уже отлично разговаривает и радует Герасима Петровича. Жаль только, что, кроме неё, не родился мальчик, из которого можно было бы воспитать человека с твёрдым характером и, конечно, с красивым почерком. Из Маврикия никогда и ничего путного не получится. Лодырь, фантазёр и «петрушка». Хорошо, если он станет хотя бы таким балаганщиком, как Всесвятский. Но для этого нужно иметь хотя бы его рост. А пасынок, ко всему прочему, и недоросток. Кем станет он, что из него получится, невозможно и предположить, но заранее можно сказать – ничего хорошего.
Что же можно сделать с пасынком, если в нём кровь отца?.. Герасим Петрович по-своему был прав, и можно ли строго судить его за то, что Маврик чужд ему всем своим существом. Правда, он обещал жене, себе, умирающей бабушке Маврика и, наконец, богу любить пасынка. И он старался, но не мог.
Раздумывая о Маврике, Герасим Петрович каждый раз приходил к одному и тому же заключению – пусть растёт, как растёт…
Тётя Катя нынче решила съездить в Елабугу. Там живёт её знакомая по школе кройки и шитья. Она вышла замуж за немолодого, но обеспеченного человека и теперь каждый год приглашает Екатерину Матвеевну побывать в Елабуге, поговорить о жизни. Екатерина Матвеевна, отказываясь в прежние годы от приглашения поехать к Ложечкиным, нынче собиралась туда с удовольствием. Наверно, наскучалась за зиму. А Елабуга – это люди, пароход, Кама. Маврик тоже поехал бы с тёткой, да тянет Омутиха, тихомировская мельница. И…
И многое другое, что, может быть, не следует называть пока и про себя.
Илья с Фаней, может быть, уедут на лето к тётке в Варшаву. С Санчиком приходится встречаться реже. Он весь день на заводе. Новые друзья тоже кто куда. Омутиха – это всё-таки не худшее, что можно придумать, хотя там теперь и нет Викторина Тихомирова, а только Владик. Викторин учится в корпусе. Он кадет. Он станет морским офицером.
У Маврика в табеле одна пятёрка. Две четвёрки. Остальные тройки. Что делать! Не может же он всю жизнь держать себя в руках. Хорошо, что нет двоек.
Теперь нужно надеяться только на себя.
Мать не была обрадована табелем, а отец тем более, хотя и ничего не сказал о тройках, и, лишь слегка улыбнувшись, посоветовал Маврику:
– Я думаю, Андреич, нужно ехать завтра же с утра в Омутиху.
Маврик мотнул головой. Ему хотелось уехать как можно скорее. Он мог бы и сегодня.
Утром кучер запряг лошадь. Не Воронка, конечно. А смирного Карька, на котором любила ездить мать. Маврику впервые доверялась лошадь. Хоть как-то всё-таки был замечен его переход в третий класс гимназии.