Рональд пристально посмотрел в глаза Элеоноре.
— Я не совсем понимаю тебя.
— А ты постарайся. Вспомни наши прежние отношения и поймешь, чего я хочу.
— Да, — Рональд, — казалось, догадался. — Ты хочешь освободить меня от всякого долга по отношению к тебе, чтобы испытать, действительно ли я переменился за это время.
— Нет-нет, Рональд, ты ошибаешься. Но видишь ли, твоя хитрость…
— Элеонора, поверь, я просто не могу доказать тебе.
— А я и не желаю доказательств. Разве ты не понимаешь, что я ничего не хочу от тебя сейчас. Я такая, как есть. Я не хочу пользоваться твоим приездом для того, чтобы ты принимал участие во мне, в моей жизни и репутации, которую ты спас. Что мне моя теперешняя репутация? Чтобы со мной ни случилось — мне все безразлично. И ты, Рональд, был бы дураком, если бы казнился из-за меня. Ты приехал сюда встретиться со мной, потому что был уверен, что я страдаю. И тем хуже для меня, что я воспринимаю тебя спокойно.
— Но ведь я же здесь, Элеонора, и я готов для тебя на все.
— Ради бога, не говори только о любви, ведь точно так ты говоришь с Клеопатрой, так говорят все женихи. А я не твоя невеста.
— Нет, Элеонора, так могу сказать только я и только тебе.
Скарлетт с изумлением следила за разговором.
Она понимала, что мужчина и женщина вспоминают старые обиды, но в то же время она чувствовала, что Рональд любит Элеонору, и она никак не могла взять в толк, почему же он не хочет жениться на ней, да и сама Элеонора к этому не стремится.
Она не понимала, почему же тогда Рональд признавался в любви Клеопатре, почему он был с ней помолвлен. Это были для Скарлетт еще неразрешимые задачи, ведь чтобы что-то понять в любви, нужно ее пережить.
Тебе, Элеонора, по-моему, доставляет наслаждение терзать себя и меня.
— Да, я в этом искусна, — улыбнулась женщина.
Мужчина вновь взял руку женщины в свои ладони.
— Давай не будем ссориться, сядем и поговорим откровенно, подумаем, что нам делать дальше.
— По-моему, ты, Рональд, все решил за нас двоих. Ты помолвлен, скоро будет твоя свадьба.
— Нет, не все так просто. Клеопатра все время оттягивает день свадьбы, а я боюсь, что могу передумать.
— А ты будь более уверен в себе, — посоветовала Элеонора, — ведь ты такой самоуверенный и гордый.
— Да, я хотел забыть тебя, хотел составить счастье этой бедной девочке.
— Ну так и составляй, при чем здесь я?
— Элеонора, ведь это ты сделала меня таким, каков я есть. Ведь ты была моей первой женщиной.
— Ну и что? Первая любовь никогда не кончается женитьбой.
— Ты знаешь, что мне сказала Клеопатра?
— Догадываюсь.
— Она говорила, что меня видели с какой-то женщиной в Новом Орлеане.
— А ты что, был там один? — улыбнулась Элеонора.
— Нет, но я нашел в себе силы признаться Клеопатре, что не люблю эту женщину, да оно так и есть на самом деле.
— Вот это ты зря, — Элеонора поправила прическу. — Лучше бы ты сказал, что любишь ту женщину, тогда бы Клеопатра смогла поверить в слова о твоей любви.
— Я сам не знаю, что делать, — Рональд подпер голову рукой. — Я стараюсь понять, но чем больше думаю, тем тяжелее мне становится. Я хочу быть с тобой — и в то же время я обязан Клеопатре, я не могу ее обмануть.
— Ты должен решить для себя, Рональд, о ком ты заботишься: обо мне, об этой девочке или о себе. Сделать счастливыми всех одновременно невозможно.
— Да, но тут все сложнее, — Рональд сидел задумавшись, — ведь для меня смысл всей этой драмы в том, что каждый из нас — я, ты, Клеопатра — напрасно воображают себя одним неизменным единым, цельным, в то время, как в нас сто, тысяча и больше разных видимостей, словом, столько, сколько их в нас заложено.
— Ты любишь пофилософствовать, — сказала Элеонора.
— Да, но рассуждения иногда приводят к здравым выводам, иногда они помогают выжить в сложной ситуации. Ведь в каждом из нас, Элеонора, сидит способность с одним человеком быть одним, с другим — другим, а при этом мы все тешим себя иллюзией, что остаемся одними и теми же для всех, что сохраняем свое единое нутро во всех наших проявлениях.
— Это совершеннейшая чепуха, — расхохоталась Элеонора, — ты хочешь сказать мне, что ты сумасшедший и не можешь отвечать за свои поступки, и ты хочешь обвинить меня во всех своих бедах. Нет, Рональд, за себя нужно отвечать самому, а не сваливать на других. Я сама понимаю и ловлю себя подчас на том, что совершаю поступок, в котором отнюдь не отражается вся моя суть и что это было бы вопиющей несправедливостью судить по нему обо мне. И в этот момент мне кажется, будто меня выставили у позорного столба пожизненно, будто вся моя жизнь выразилась в одном этом мгновении.
— Вот в этом моя беда, — согласился Рональд с Элеонорой. — В моей жизни есть несколько таких постыдных поступков, и меня бесит, что люди хотят закрепить за мной этот образ, который мне несвойственен, образ, который мне принадлежал лишь в позорные минуты моей жизни, а я переживаю это особенно тяжело.
Рональд говорил настолько проникновенно, его голос дрожал так сильно, что даже Скарлетт ощутила неописуемое волнение и, выглянув из-за портьеры, увидела, как резко обернулась Элеонора и положила свои руки на голову Рональда.
Женщина прижала молодого человека к себе.
— Успокойся, успокойся, я все понимаю, все пони маю, Рональд. Это я виновата во всех твоих бедах и несчастьях, только я. Ведь все началось с меня. Ты действительно был таким наивным и настолько невинным, что это меня восхитило, восхитило тогда. И я, сама не зная почему, решила овладеть тобой. Ты помнишь те наши встречи, помнишь?
— Да, — едва промолвил Рональд, прижимая женщину к себе.
— Мне кажется, что не стоило тебе приезжать сюда, — Элеонора гладила волосы Рональда, — тем более, с Клеопатрой. Я понимаю, что ты хотел испытать свою решимость, но ты, Рональд, поверь, еще слишком слаб, чтобы устоять перед соблазном. И не ты откажешься от меня, а мне придется сделать выбор и принять это трудное решение.
— Не надо! Не надо! — воскликнул Рональд. — Я хочу, чтобы ты была со мной, чтобы ты всегда была со мной.
— Рональд, но ведь это невозможно, — Элеонора присела рядом со своим возлюбленным, — это совершенно нереально, ведь у меня есть муж, у тебя есть невеста, и наши отношения никогда не будут приняты в свете. А обманывать, я тебе честно признаюсь, мне уже надоело.
— Но ведь ты не любишь своего мужа! Ведь это страшный человек!
— Да, я не люблю мужа, — довольно холодно произнесла Элеонора, — но он при всех своих недостатках человек достойный и обманывать его мне не хочется. А так же и у тебя, Рональд, есть обязательства перед Клеопатрой.
— Но я хочу любви! — уже задыхаясь, прошептал Рональд. — Я хочу любви с тобой, я хочу владеть твоим телом, слышать твой голос! Я хочу прижимать тебя к своей груди, целовать и вдыхать твой аромат! Элеонора, ты слышишь? Ведь ты та, кто разбудил во мне мужчину, а это, поверь, очень много значит.
— Нет, нет, — воскликнула Элеонора. — Рони, у тебя еще будет много женщин.
— Но у меня никогда не будет такой, как ты, Элеонора!
— Ты должен думать только о Клеопатре, — Элеонора резко встала с дивана, а Рональд тут же бросился к ее ногам, упал на колени и принялся целовать ее туфли.
— Что ты делаешь? Остановись! — попыталась удержать Рональда Элеонора.
Но он ползал у ее ног, продолжая шептать:
— Я хочу, чтобы ты принадлежала только мне, я не хочу тебя делить ни с кем. Ни с кем!
— Не надо, Рональд, — уже явно теряя над собой контроль, грудным голосом прошептала Элеонора.
Рональд вскочил на ноги и крепко прижал к себе Элеонору. Та вначале пробовала отстраниться, но как-то сразу обмякла в руках мужчины и всецело отдалась ему.
Скарлетт слышала звуки страстных поцелуев, слышала глубокие вздохи и непроизвольно прикрывала глаза.
Ей одновременно и хотелось смотреть на безумства и в то же время она боялась.
А до нее долетал горячий шепот Рональда:
— Элеонора, обращайся со мной как с бродячей собакой, которая случайно пристала к тебе.
— Что ты говоришь? Что ты говоришь, Рони? — шептала Элеонора.
— Да-да, так, как будто бы ты не можешь отделаться от меня и поневоле вынуждена взять к себе. Если ты поверишь в это, поверишь, что я бродячая собака, то ты будешь презирать меня, будешь унижать. Но в то же время, видя, что все это я переношу с кротостью, со смирением, может быть, ты пожалеешь и не оставишь меня.
— Это невозможно, — ответила Элеонора, целуя Рональда.
— Ведь я знаю, Элеонора, ты хочешь делать все наоборот, ты хочешь, чтобы вокруг тебя сиял ореол святости, ты не хочешь никого обманывать.
— Я не хочу обманывать? — рассмеялась женщина. — Я только и делаю, что всех обманываю, и поэтому мне горько и не хочется жить.
— Ты святая… — шептал Рональд.
— Я святая? — смеялась женщина. — Я порочная и ничего с собой не могу поделать. Я самая порочная женщина в мире.
— Но все равно, ты святая, — говорил Рональд, становясь перед Элеонорой на колени и обминая ее ноги, — я люблю тебя, люблю, — шептал он в легкие складки ее платья.
Скарлетт видела, как от дыхания Рональда трепещет шелк, видела, как Элеонора, запрокинув голову, тяжело вздыхает. Она видела как вздымается грудь миссис Берлтон. А Рональд, стоя на одном колене, обнимал женщину за талию.
— Я люблю тебя, — повторял он, поднимаясь все выше и выше.
А Скарлетт вспомнила, как Рональд убежденно говорил Клеопатре, что любит только ее.
Руки Элеоноры сомкнулись на спине Рональда. Она видела, как нервно дрожат руки миссис Берлтон, как поблескивают перстни на ее тонких пальцах.
«Боже мой, почему я здесь? Как я смогу завтра смотреть в глаза, когда они чинно за завтраком будут сидеть друг напротив друга и делать вид, что едва знакомы?»
— Поцелуй меня! Поцелуй сильнее! — шептала Элеонора, и Рональд жадно припадал к ее губам.
«Боже, что я наделала! — думала Скарлетт. — Почему я не осталась в спальне? Почему я пошла сюда? Ведь я никогда не забуду этого зрелища, я теперь никогда не смогу верить мужчинам!»