(1589–1648)
Многостраничное жизнеописание Феликса Гутратера является довольно скромной частью его сочинения, известного под названиями «Домовая книга», «Инвентарь», «Описания» или, если более полно: «Домовая книга, инвентарь, путеводитель, красная нить и другие необходимые описания о… моих горячо любимых женах… происхождении, службе, действиях, а также обо всем имуществе, с полным реестром, с указанием последней воли, и со многим прочим, что будет благоугодно увидеть». Название книги, насколько это возможно, отражает ее содержание. Автор, происходивший из благородной (но обедневшей) семьи и не получивший должного образования, тем не менее сделал в Пассау и Линце неплохую карьеру, будучи в юности пажом, а впоследствии гофмейстером, попечителем имений и управляющим замком; из-за болезней он уже в сорок лет сложил с себя свои обязанности и предался отдыху и написанию мемуаров (в которых, впрочем, после 1634 г. встречаются лишь отдельные записи). Гутратер достаточно непосредственен в повествовании о своей жизни: он не делает тайны из своих чувств по отношению к первой и второй женам и не упускает возможности порассуждать, как следует оценивать то или иное событие с моральной точки зрения. Однако свое детство он рассматривает исключительно как взрослый человек, отдавая должную благодарность своим суровым родственникам и скорбя о том, что опекуны совершенно не радели о его образовании. Эта взрослость очевидна и в отборе Гутратером эпизодов, которые он выделяет как значимые для своего детства; чуть ли не единственным исключением являются сентиментальные воспоминания об обрядах побратимства, которые Феликс заключал со своими кузенами[334].
Домовая книга
Вигулойсен Гутратер фон Пюхштайн. Он больше всего в своей юности занимался военным делом, а женившись, стал жить на свои средства в Лауффене и умер 18 октября в 5 часов утра в 1595 г. Он взял супругой незамужнюю девицу Барбару Хольвассер, дочь сборщика таможенной пошлины герцога зальцбургского и судьи в Дитманнинге Линхарта Хольвассера, и его свадьба была 5 октября 1587 г. Вместе с ней он произвел на свет меня, Феликса, который был рожден 30 августа 1589 г. в день св. Феликса под знаком Тельца между 2 и 3 часами пополудни. Моим восприемником при крещении был господин Генрих Нагенгаст, патрон лауффенской церкви.
Как это уже было сказано, моя возлюбленная госпожа мать после блаженной смерти моего возлюбленного господина отца снова вступила в брак, на который все друзья смотрели с неодобрением, и она сама потом сильно поплатилась. Она вышла замуж за Георга Дрибенпахера фон Дифенбах-и-Вайденека, который хотя и был весьма знатен, но вследствие преследовавшей их большой бедности он должен был плачевным образом заниматься в Лауффене ремеслом обрезчика неровных волокон шерстяной ткани. Он был моим отчимом, и я совсем не стыдился этого, как некоторые лживые хвастуны и наглые глотки, возможно, делали бы на моем месте. Но я не таков, ибо тот, кто презирает бедность, тот действует против Бога, и увидишь, он также попадет в число бедных в свой день.
Дальше расскажу о том, как я проводил время моей жизни, сколько я себя помню и насколько мне это известно, а именно с 1596 г. [335]
В тот год мои опекуны господин Йохан Яков Тойфль фон Пюэль, попечитель имения Лебенау князя зальцбургского, и господин Йохан Хризостомус Гутратер, назначенный Его Императорским Величеством капитан, который был братом моего отца, в первый раз определили меня в немецкую школу, посчитав при этом, что я имел такую дырявую голову, что не годился к учению[336]. И оттого они приказали учить меня только письму и верховой езде. И за это мое большое несчастье я им нисколько не благодарен и совсем бы не хотел, чтобы подобная же беда случилась с моими детьми или о них кто-то сказал, что они не могут учиться.
В тот год у меня была такая сильная корь, что я за четыре недели не съел ни кусочка, и во время этой болезни однажды очень сильно напугал моих братьев, ибо у меня за один день 16 раз случались судороги.
В 1597 г. мой опекун господин капитан Гутратер 16 августа взял меня к себе и затем послал в немецкую школу в Зальцбурге.
Поскольку в то время меня очень любил господин Аннибальд фон Райттенау, брат архиепископа Зальцбургского, и очень благосклонно ко мне относился, он втайне от моего опекуна послал меня в Мильдорф.
В 1598 г. я очень просил моих опекунов, чтобы они отправили меня учиться, но мне было в этом совершенно отказано. 18 ноября мой двоюродный дядя и опекун Йохан Яков Тойфль взял меня к себе в свой замок, где я за полгода забыл больше, чем выучил ранее за два.
В 1599 г. я по недосмотру попал под льющийся жир, и у меня от этого появилась корка на голове, которую мне своими собственными руками лечила жена упомянутого господина Тойфля, урожденная Хоффлингер фон Имелькамп, но меня все равно мучили сильные боли в течение целых семи недель.
29 апреля меня вместе с двумя моими братьями Гансом Кристофом и Гансом Вилибальдом снова отправили в школу к лауффенскому школьному учителю господину Хуберу, у которого мы также должны были столоваться. У него было с нами много забот, ибо он должен был удерживать нас, братьев, от потасовок и драк и заниматься с нами, когда мы все трое окровавленные приходили на занятия. <… >
В упомянутом году я начал по большей части тайно, так что никто об этом ничего не знал, постепенно учиться молоть, чертить, вырезать по дереву, вязать, вышивать шелком и подобным рабочим «детским забавам». Но больше всего мне с самого детства были по сердцу духовные вещи и украшение алтарей.
В 1600 г., когда я вместе с другими гулял по крытой галерее лауффенской приходской церкви, мой брат Йохан Хризостом в шутку внезапно толкнул меня сзади на могильный камень моего отца, так что долго считали, что я умру, несколько недель я харкал кровью, и после этого случая я долго болел.
В 1601 г. на день св. Иоанна в Мете я и мой любимый кузен Ганс Зигмунд Оффлингер заключили братскую дружбу[337].
В 1602 г. 6 марта я поехал с моим двоюродным дядей господином капитаном Шнеевайзеном в Халль.
Двадцать девятого я и мой любимый кузен Готфрид Гутратер заключили братскую дружбу в саду, и, поскольку у нас не было ни вина, ни воды и нельзя было их быстро достать, мы съели в знак дружбы ноготки и розмарин, и детьми мы очень любили друг друга.
3 августа я поехал с моей возлюбленной госпожой матерью в Зальцбург, и на обратном пути при Хауншперге мы потерпели кораблекрушение, тогда я проплыл на сундуке более четверти мили, пока меня не вытащил рыбак.
В 1603 г. осенью мой двоюродный дядя и опекун господин капитан Гутратер умер в Фельде в Венгрии и был похоронен в Вене, что для меня было большим несчастьем, ибо он очень хорошо обходился со мной. И для всех друзей это было большим огорчением вследствие милости, обещанной ему уже императором Рудольфом. После него моим опекуном стал двоюродный дядя господин Ганс Гутратер, попечитель владения Миттерзиль князя зальцбургского, благочестивый и верный муж, который также прожил совсем немного.
В 1604 г. мои опекуны сообщили мне, что они хотят отослать меня из дому. Но путешествие было не столь долгим, как я надеялся. Я посетил моих родственников и друзей в Зальцбургском архиепископстве, а именно господина старшего лейтенанта Эрготта, капитана Шнеевайзена, господина Гримминга, Тойфля фон Пюэля, Хоффлингеров, Альтишских, Ротмайрских, Бриферских, Эдерских, Вагнхуберских, фон Рехлинг и много других знакомых, которые почти все уже умерли.
После этого 27 сентября я прибыл в Пассау к нашему двоюродному дяде господину Эразму Гольдену фон Ламподингу Обернпаршенбрукскому, который был тайным советником эрцгерцога Леопольда, президентом придворного совета, гофмаршалом и попечителем в Вольфштайне. Этот господин был очень добродетелен, и я не мог научиться от него ничему дурному. <…>
Роберт Блэр(1593–1666)
Роберт Блэр появился на свет в Ирвине (город на западном побережье Шотландии) в 1593 г.
После завершения курса в церковно-приходской школе он продолжил обучение в университете Глазго. В двадцать два года он был назначен профессором, а в следующем году получил право проповедовать Евангелие, став священнослужителем пресвитерианской церкви Шотландии. Успех движения за реформу церкви, возглавляемого в Шотландии Джоном Ноксом (1505–1572), привел к образованию государственной пресвитерианской церкви Шотландии в 1560 г.
Представляя умеренное крыло пуританского движения, пресвитериане требовали уничтожения системы епископата и замены епископов синодами (собранием) пресвитеров[338], избираемых самими верующими. Уния 1603 г., заключенная при восшествии на английский престол шотландского монарха Якова IV Стюарта (в 1603 – 1625 Якова I), осложнила религиозную ситуацию. Курс на укрепление позиций королевской власти, осуществляемый посредством внедрения епископальной, по английскому образцу церкви, вел к неизбежному обострению противоречий между официальным англиканством и радикально настроенными пуританами.
Планы Роберта Блэра относительно карьеры в городе Глазго были нарушены появлением доктора Камерона (1622), активного проповедника политики двора. Блэр был вынужден отказаться от должности и перебраться в Ирландию, где он возглавлял пресвитерианскую общину города Бангора. В 1632 г. он был обвинен в неподчинении официальной церкви и лишен своей должности. В условиях непрекращающихся гонений на пуритан Блэр последовал примеру многих своих единоверцев. Он сел на корабль, чтобы эмигрировать в Новую Англию, но его судно было прибито штормом обратно к берегу (1635). Попытка Карла I (1625–1649) ввести в 1637 г. в Шотландии порядок англиканской церковной службы вызвала войну Англии с Шотландией. Роберт Блэр сопровождал шотландскую армию в ее знаменитом походе в Англию 1640 г.
Блэр был одним из шотландских священников, назначенных в 1645 г. с целью убедить короля отказаться от его приверженности епископальной церкви. В 1646 г. он был назначен капелланом Карла I, провел с ним в Ньюкасле несколько месяцев, а затем вернулся в Шотландию. В 1648 г. Кромвель прибыл в Эдинбург, чтобы заручиться военной поддержкой пресвитериан. В числе трех священников, выставленных для переговоров, находился и Блэр. Во время Протектората (1653–1658) Роберт Блэр ревностно продолжал свое служение Богу. После реставрации династии Стюартов он был отстранен от должности. В течение нескольких лет ему приходилось переезжать с места на место, проповедуя при любой счастливой возможности. Он умер в Абердуре 27 августа 1666 г. на семьдесят третьем году жизни.
Роберт Блэр был автором «Комментария к Книге притчей Соломоновых», а также некоторых сочинений теологического и политического характера, которые, к сожалению, не сохранились[339]. До нас дошла лишь его «Автобиография», отрывки из которой были напечатаны в 1754 г. в «Мемуарах о жизни Роберта Блэра», состоящих из двух частей: первая написана им самим и охватывает период с 1593 по 1636 г., вторая – мистером Вильямсом Роу[340].
Сочинения Роберта Блэра ближе всего к религиозной автобиографии. Свой жизненный путь автор рассматривает в качестве длительного и тяжелого путешествия, полного испытаний. Путь человека – это движение его к Богу. Отсюда проистекает повышенный интерес к душевным состояниям разного типа, склонность к самоанализу. Для перевода были отобраны отрывки из первой главы «Автобиографии» Роберта Блэра, содержащие его воспоминания о детстве[341].
Мемуары о жизни Роберта Блэра
За всю свою жизнь мне довелось иметь дело с удивительным разнообразием обстоятельств и превратностей судьбы, и, приближаясь теперь к завершению (мне уже почти семьдесят) и испытав постоянную доброту и заботу моего Господа, я считаю себя обязанным оставить некоторые заметки, содержащие наиболее важные отрывки из случившегося со мной в моем странствии, дабы жена моя и мои дети[342] имели бы их по крайней мере в качестве напоминания о стезе, которой я в мире держался, дабы лучше вооружить их, чтобы отвечать на клевету и упреки, которые доставались и, возможно, еще будут доставаться мне; а также в гораздо большей степени им; поскольку этого [написания] столь часто требовали от меня близкие мои, а также другие[343].
Итак, начнем с моих ранних лет. Мой отец[344] (о благочестии которого я узнал, когда достиг определенного возраста; в частности о том, сколь он был склонен к молитве и сколь осторожен, когда, будучи дважды захвачен в море пиратами, отказался обогатить себя покупкой их товаров, чем занимались его соседи) был отнят у меня, когда я был шести лет от роду. На его похоронах я приложил все мои ребяческие усилия, чтобы оказаться в могиле раньше его[345]. Младший в семье[346]… я остался, таким образом, на руках не слишком обеспеченной матери-вдовы[347], но Господь (поскольку она прожила вдовой после смерти отца около пятидесяти пяти лет) в течение долгого времени являл ей свое милосердие через покровительство, оказываемое ей достойным и известным [Божьим] слугой, мистером Дэвидом Диксоном[348]; Господь рано признал меня, бывшего лишь формально добродетельным, покинутого [отцом], как я уже сказал, и начал наставлять меня уже на седьмом году моей жизни. Во второй день [похорон], когда я был оставлен дома по нездоровью… Господь обратил мой дух к размышлению над следующим вопросом: «Для чего служишь ты, бесполезное создание?» Не будучи в состоянии дать ответ, я выглянул в окно и увидел ярко светившее солнце и корову с полным выменем. Я подумал, что я знаю, что солнце было создано, чтобы сиять и давать свет миру и т. п., а та корова создана, чтобы давать молоко, чтобы питать меня… но все еще оставаясь в неведении в отношении того, для чего создана. Я сам задумчиво ходил взад и вперед по галерее, где находился. Затем, не увидев на улице ни молодого, ни старого, не услышав ни единого звука, я вспомнил, что все люди имеют обыкновение собираться в очень большом доме, называемом церковь, где они, вне сомнения, находятся из-за того же вопроса, что возник у меня, и слушают службы, которые я до сих пор не принимал близко к сердцу. Вскоре после этого в воскресный день чужеземец (после я узнал, что это был английский священник, осужденный епископами и направляющийся в Ирландию, ожидающий в Ирвине[349] разрешения на проезд) взошел на кафедру: его лицо и ворот его облачения[350], подобного которому я прежде не видел, заставили меня внимательно взглянуть на него, и в то время как я был охвачен этим действием, он произнес: «А мне благо приближаться к Богу»[351]. Эти слова были тем текстом, на котором он строил свои наставления и который он очень часто повторял тогда в своей проповеди; и каждый раз мое сердце бывало ими тронуто. Я согласился с их истинностью и искренне почел их правильными и подумал: «Истинно Господь дал мне ответ на вопрос, на который мой дух ответил незадолго до этого». И хотя прошло уже шестьдесят три года с того момента, спокойствие, осанка и голос говорящего остаются нетронутыми в моей памяти; эти слова были столь милы мне, что в самом начале моего священства я воспользовался этим текстом, как и поклялся.
С той поры я не осмеливался играть в воскресный день, хотя учитель после разбора Катехизиса распускал нас с вполне определенным указанием: «Идите не в город, а на поля и поиграйте»[352]. Я подчинялся ему в том, что шел на поля, но отказывался играть с моими товарищами, поскольку игра противоречила заповеди Божьей[353].
Так же как я помню эти ранние проявления милосердия Божьего, я помню и свои ранние грехи. После описанных выше событий во время бесчинства (обычно называемого святками), понимая, какие вольности позволяют себе некоторые из тех, что старше меня, чтобы паясничать более смело, я прикинулся пьяным, оставаясь при этом столь же трезвым, как и всегда. Забыв о долге, я продолжал играть до позднего вечера. Я был подвергнут расспросам и оказался под угрозой наказания и, чтобы избежать этого, я притворился, что плакал на могиле моего отца, и таким образом избежал наказания и заставил плакать мою мать. Тогда я легко с этим примирился и лишь в двадцать три года, читая «Исповедь» блаженного Августина, обнаружил, как близко в преклонном возрасте принимал он свои детские ошибки[354]…
Хотя меня одолевали подобные искушения и грех, я по прочтении уселся за работу, чтобы поразмыслить над деяниями времен моей молодости, ведь грешное себялюбие столь сильно в нас, что даже если бы Твое Слово, О Господи, дало ясное объяснение склонностей нашего сердца к самообману касательно всего и прискорбной безнравственности [нашей], мы и тогда бы еще не поверили в это [объяснение], пока не почувствовали бы и не обнаружили бы это [наставление] ворвавшимся в нашу жизнь.
Тогда же Тебе было угодно, Господи, посетить меня с казавшейся смертельной болезнью кровавого поноса, из-за которой незадолго до этого умер мой отец, и когда все предписанные средства не дали результата, Тебе, о милосердный Боже! было угодно предложить мне способ, который, казалось, сразу же убьет меня, которым я воспользовался и который остался секретом Твоего старого слуги; но, погрузившись в сон на все двадцать четыре часа, я проснулся совершенно здоровым и попросил мяса, к которому я не притрагивался все двадцать четыре дня. Но и после этого развращенность моей натуры проявлялось в спорах и непокорности по отношению к моим двум сестрам; и тогда, Господи, ты подверг меня внезапной и короткой болезни и сделал так, что, оправившись от нее, я возненавидел все раздоры и несогласия. <…>