И опять же, без нитки с иголкой к концу лета таким оборванцем стану, что на Хитровке, и то обсмеют!
Копеечку, опять-таки, хотца. Каку-никаку, а денюжку заработать нужно, да не только на топор. Вернуся вот по осени на Хитровку, и што? Место на нарах да хлеба кус, оно вроде и не трудно, но запасец в карманах лишним не станет, а ну как што приключиться неладное? Хучь болесть какая, хучь ишшо што.
А одёжку? На зиму-то? Не с прохожих же снимать!?
Вот сижу потому, туески берестяные плету под ягоды. Попервой коряво получалося, но уже приноровился, лепо выходит. Подбираю бересту разного цвета, чтобы вроде как узорочьем по туеску вьётся.
А то ведь што по Хитровке помню, что по ентой… прошлой жизни. Господам, им обёртка нужна яркая. А што там внутри… да тьфу! Черники какой на пять копеек, да туеску берестяному красная цена столько же — это по отдельности. А вместе, так два гривенника отдай, да не греши! Ну а коли туесок узорчатый, так и вовсе. Особливо если барышням такое перед мордой лица сувать.
Вроде и не тяжкая работа, а умаялся весь. Оно ведь только кажется, что самое трудное, так это бересту с берёзы содрать чистёхонько, а потом сиди себе, да и плети. Обычный туесок, то да, а узорчатый? Голову всю поломал, особливо поначалу. Бересту по цветам разложи, да узоры придумай в голове загодя… Головоломка настоящая, ей-ей!
Насобирал с утра земляники, што по второму разу пошла, да черники с княженикой, и ну к дачам! Вот прям штоб туда не суюся, сторожа с собаками тама гуляют. Злые! Перекрыли все дороги, да так, што даже кому на станцию надо — обходите, и всё тут. Стороной, ноги бить через переезд да путя железнодорожные, в кругаля. Известное дело, господа. Што хотят, то и делают — хучь поперёк закона, хучь поперёк правды.
Кручуся вокруг да около станции с туесами своими, да народ высматриваю. Ага! Парочка из господ, молодые совсем ишшо. Тока-тока повенчалися, похоже. Идут — фу ты ну ты! Он ея за талию держит, она вся так жмётся, что мало голову на плечо не кладёт. Тьфу! Срамота!
Сразу не лечу, штоб настроение романтическое, значица, не сбивать. Закружил вокруг да около, на глазах мелькаю. Шляпу свою травяную заместо картуза — раз! Оно ить смешно, да и пусть, зато глаз за несуразность такую цепляется.
— Как хорошо, Котя, как хорошо! — Воркует молодуха, ну чисто голубка, ничего по сторонам не замечает, — Право, думается порой, что всё это чудо мне только снится. Как ласково смотрит на нас солнце с небес, каким уютом и негой тянет от нашего бутовского леса. А телеграфные столбы? Они, Котя, оживляют пейзаж, придают ему неизъяснимое очарование. Будто говорят, что где-то там, вдали, есть всё же цивилизация, что мы не одни с тобой в целом свете.
— Да, солнце моё, — Ответствовал супружник, перехватывая ея ручку, и как принято у господ — целуя. И какой интерес только? — Какие, однако, у тебя руки горячие! Это, верно, от того, что ты волнуешься, солнце моё… Что у нас к обеду сегодня затеяли?
— Ботвинья да цыплёнок. На двоих нам этого будет довольно, а к вечеру Салтыковы обещали подвезти из города балык.
— Ягодок не желаете, господа хорошие? — Почуйствовал момент я, влезая со своими туесами.
— Ой! — Молодуха прикрыла рот ладонью и засмеялася — нарочито так, вот ей-ей! Будто колокольчики хрустальные позвякивают. Небось училася такому не один год — вона как супружник молодой сомлел! На такие вот ухватки девки нас, мущщин, и ловят!
— Какой мальчик смешной! — И снова хихикает, — Котя, посмотри у него ягоды.
— Вот, господа хорошие, — Подосовываю им под носы туески, у меня как раз для такого што-то вроде корзины низенькой сплетено. Низ прутяной, боковины берестяные. Голову ломал, пока придумал. Зато и смотрится лепо, а делов на час работы, — Земляника — отборная вся, один к одному! Черника — спелищая, да не давленая. Княженика. Побалуйте супружницу свою распрекрасную!
— И почём?
— Полтинник за туес! — Вижу, што глаза его округляются, — А хотите, трёшку за всё? Все туеса, да с подносом вместе!
— И шляпу! — Смеётся молодка, заливаясь колокольчиками.
— И-эх! Умеете вы торговаться, госпожа хорошая!
— Н-да, — Господин только качнул головой, — ну тогда давай-ка, дружок, донеси это всё до дачи.
А мне тово и надо! Я хитрость енту, маркетингом называемую, долгохонько придумывал. Сперва полтинник, вроде как для торговли, а потом трояк за всё. Оно ить многие купят, а надо иль нет, уж потом думать будут. Цена-то ведь в самую плепорцию, ну может чуточку самую повыше. Зато вот с ентим… в голове всплыло новое слово… подносом! И шляпой.
Сразу всё и продал, да цены не сбиваючи. Во как!
Сторожа пропустили, только собак на поводках подобрали, да косилися в мою спину недобро. Оно это… профессиональный перекос, во!
За господами я шёл, только глазами туды-сюды… антиресно же! Дорожки повсюду, лавочки стоят, фонари самонастоящие на столбах. А дома, вот ей-ей, неважнецкие!
Вот посмотришь издали — богато. В два етажа все, да с верандами и балконами, да резьбы всяко-разной много, окрашено ярко. А щели в стенах отсюдова вижу, к домам не подходя.
Летние клетушки как есть, холоднички. Сразу видно, што внаём дачи, а не хозяйские.
Держать меня не стали, чай не в гости зашёл! Получил трёшницу, да и пошёл вовсвояси. В лавку было зашёл, но цены здеся! Дешевше в Москву за топором и иголками съездить.
Неподалече от перрона меня уже ждали.
— Расторговался? — Вежественно поинтересовался один из троицы, цвикнув слюной через зубы на пыльную дорогу. Все мои годки примерно, ну да известно — кто постарше, вовсю уж в поле с родителями.
— А то! — И цвикаю в ответ, на Хитровке такому чуть не поперёд всего обучаешься.
— На чужое место влез, — Выступил второй, широкомордый, сжав кулаки.
— И што? — Снова цвиркую, прям вот под ноги.
— Оштрафуем тебя, — Заухмылялся старшой, — на всё что есть!
Н-на! Чего ждать-то?! «Нежданчик» в подбородок, хучь даже и слабый, он лучшей всего работает. Сидит вот, глазами луп-лупает.
А я тут же второму с ноги пыром, да в пузень! Уклонился от неуклюжего замаха третьего, прыщеватого, да и добавил пырнотому уже по уху. Сверху чуть, да всем почитай весом. Лежит!
Прыщеватый отскочил и ну за каменюку!
— Положь! Я тоже в эти игры могу играть!
Послушался, только глазками злобно пялится, да угрожать пытается.
— Да мы тебе встретим ишшо!
— Встретили уж! Троих на одну руку намотал, тоже мне — вояки грозные, бояки смелые! Ну, подь сюды!
— Нет уж! — Прыщеватый отскочил и засмеялся, как залаял, — Ты думал, только нам дорожку перешёл? Мы, бутовские, с дач кормимся! Наша-то земля была, и даж в договоре прописали, что только мы теперича могём с дачниками торговать. Так-то! Ты всей деревне дорогу перешёл!
Мне ажно тоскливо стало — как представил себе взрослых парней, да с дубьём… и ведь забьют! Я бы, вот ей-ей, забил! Штоб не повадно. А то одного пропустишь так с ягодами, так через неделю уже пятеро чужинцев будет, а ты сам и родные твои к весне все деревья окрестные от луба зубами зачистите. Так вот!
Прав он, вот ей-ей! Но и отступать нельзя, значица. Иначе всё, бросать балаганчик-то придётся.
— А неча! Чем словами сказать, штраф какой придумали! Ты кто? — Сажуся на корточки перед приходящим в себя страшим из троицы, — Урядник? Ишь придумали чего, людёв грабить! Не на тово нарвалися!
— А на ково? — Уже мирно спросил старший, не отодвигаяся.
— На тово! Я в Москве за лоскутников, што на Трубном, в стенке застрелищиком выступал! А там годков моих побольше будет, чем народу во всём дачном посёлке, да с окрестными деревнями. И не проиграл ни разу, так-то!
— Иди ты!? — Взгляд опасливый, но видно — поверили. И так это… чуть не лестно им теперя. Одно дело — проиграть втроём одному, вот где стыдобища-то! Другое — пусть и втроём, но одному из первых московских кулачников. Среди годков, канешно. Оно не то што бы почётно, но уже и не зазорно.
— Сам иди! Коньком прозвали, потому как кулаком лупасю, как копытом.
— Ну, можь и так, — Старший подтрушивает, но виду не показывает, — но от своих слов не отказываимся! Дачи, то наши угодья, исконные.
— Токмо ягоды?
— А што?
— Приду коли поговорить, так дубьём не встретите?
Переглядываются. Морды задумчивые, но видно — енти врать не станут, не приучены. Отлупить, хучь и до смерти — легко. А врать не умеют, да и учиться не хотят.
— Нет, — Наконец говорит старшой, прочие кивают вразнобой, — Приходи. Спросишь Гришку Кузнецова, проводят.
— Ну, ждите.
Глава 19
Вскинулся с лежанки так, что чутка не слетел. Сижу, дышу тяжко да сердце колотится как после бега.
— Пошто не упредил? — Лицо Сашки Дрына перед глазами, как вживую. Каждую ночь почитай снится такое, всяко-разное. А как упредишь-то! Знал бы, сам… и-эх!
Встав босыми ногами на рогожу, жадно пью из чайника, подвешенного к поверху — штобы мыши не забралися. Сплюнув несколько попавших в воду жучков да мошек, напился до того, что чуть живот не лопнул.
Спать наново? Нет уж, учёный. Всё едино ни сна ни отдыха не будет, только проворочаюся зря. Ну да ладно, днём своё доберу, а сейчас вот и солнышко начало подыматься на колеснице Ильи Пророка.
Скинув пинджак и портки, с разбегу окунулся в теплищую воду, смывая ночные страхи и невольные грехи. Шумно плескался и купался, пока солнце не встало. А после, вылезая уж, проверил верши.
Есть! Три рака, один совсем здоровущий, да большой налим, невесть как забравшийся в маленькую для него вершу. Никак за рыбёшкой полез, да и встрял, разбойник! Ну и мелочи всякой десятка с два — так, ладони в две, не больше.
Раздул погасшие было угли, да подбросил загодя приготовленного сушняка, штоб горел себе потихохоньку, но не разгорался. Ну и пристроил рядышком налима и раков, оставив мелочь пока што в вершах. Небось не спортится!
Приладил, да и давай прыгать! Разминка енто да зарядка утренняя. Таких вот картинок атлетичных в голове мно-ого засело! Знаю как руками-ногами махать правильно — суставная гимнастика прозывается. Круговая тренировка и ента… функциональная.