Пошарохался промеж деревьев и кустов, да и нашёл себе местечко для ночлега. А што? Веток наломать, в зипун закутаться, да и дать храпака! Но сперва, значица, поесть.
Пока по Москве бродил, несколько раз к реке выходил. Сам напился, да и бутылку наполнил. В котомке сухарей ржаных мало не два фунта, полфунта почти сала старово, пожелтевшево уже. Но ничево так, не протухлое! Чеснока ишшо несколько головок, луковица. Сытно и вкусно.
Поужинав, Санька выпил полбутылки воды, похлопал себя по тощему и животу, да и завалился на ветки, даже не помолясь.
Разбудили ево лучили солнышка, лупящево прямо в глаза, а пуще того упрямое насекомое, решившее избрать Санькину левую ноздрю местом для гнездования. Сев резко, он высморкал ево, а потом и повторил на всякий случай.
Задерживаться Чиж не стал. Так тока, под кустиком оставил кучку, вроде как гостинец приютившему растению. Грыз сухари и пил на ходу воду, да приставал по дороге к попадавшимся людям. Поутру всё больше простой люд попадался, а не чиновный в мундирах. Да и решимости у Саньки побольше стало. А то ведь Москва! Тут небось до снегу Егорку искать можно, если как вчера — по часу с духом собираться, штоб к чилавеку подойти.
— Иэх, малой! — Остановленный мастеровой, ненадолго призадумался и снял фуражку, вороша кудри с заметной, несмотря на молодость, сединой, — Друга ищешь?
— Да, дяденька! — Санька мало што не приплясывал перед ним, само тово не замечая, — В учение отдали, да мастер такой негодящий оказался, што сбежал.
— Н-да… А знаешь, малой! — Оживился мущщина, — Бегунки-то пусть не все, но через Хитровку проходят! Место ето поганое, но люди там разные обитают! Ты, значить, туда иди, да там и поспрошай!
Потом мущщина быстро объяснил, куда там можно суваться, а куда и ни за какие коврижки, хучь даже и медовые.
— … ручки-ножки поломают, язык отрежут, да и будут с тобой милостыню просить! — Мастеровой серьёзен, и Санька внял, опасливо сглотнув, — То-то! Ну всё, некогда мне, и так с тобой задержался!
Мастеровой убежал, а Чиж не сразу и понял, што так и не знает, где же ета Хитровка-то! Но ничо! Зная, што искать, найти можно. А язык, он тово, доведёт хучь до Киева, а хучь и до цугундера.
Добравшись до Хитровки, Санька встал чуть поодаль, притулившись спиной к стене, да всматриваясь в дома и прохожих со смесью опаски и надежды.
— Чаво стоишь-то? — Задиристо поинтересовался небрежно одетый мальчишка чуть постарше, но какой-то золотушный, одетый в самонастоящий барский сюртук, только што прямо на голое тело. Ниже были драные штаны, сквозь которые виднелся срам, а обут задира в сапоги, какие Чиж на офицерах видывал, тока што носы покоцаные. А так тюль в тюль!
— Хочу и стою! — Огрызнулся Чиж, ни разу не сцыкливый. Не бойкий, как Егорка, ето да, но и не сцыкун!
— Хочет и стоит? — Непонятно чему удивился мальчишка и так же непонятно хохотнул, — И-эх! Тетеря провинциальная! Кострома? Говор у тя больно заметный.
— Точно! — Обрадовался Санька пониманию, и тут же вывалил:
— Дружка своево ишшу! Егорка, может знаешь таково?
— Во простота, — Округлил глаза мальчишка, оглядываясь куда-то, но Чижа понесло:
— На кулачках самолучший! Да! От сапожникова ученья ишшо удрал, потому как тот пьяница и руки распускал даже в Великий Пост.
— Много тут таких, — Привычно отозвался мальчишка, но задумался, — Да ну, быть таково не может! А вдруг? Конёк и етот… тоже вроде костромской, да и… жди!
Обладатель роскошнова сюртука ловко ввинтился в толпу, сцапав по дороге недоеденный пирог из рук зазевавшегося прикащика, стукнув тово носом сапога по щиколотке. Пока тот ругался и прыгал на одной ножке под смешки зевак, Чиж ажно прикипел к стене, вытянув шею и отчаянно вглядываясь в толпу. Несколько минут спустя мальчишка, обойдя стороной уже уходящево прикащика, показался в сопровождении ково-то…
— Егорка!
Обнялись крепко, да Чиж почти тут же и расплакался. Не как бабы ревут, с воем и соплями, а так — слёзы просто текут, и всё. Эх, нюня…
… да и сам я не лучше!
— Держи! — Не глядя, шарю в кармане и протягиваю ассигнацию.
— Пятьдеся… ну, Конёк, спасибо!
Мальчишка исчезает, как и не было, а я веду Саньку к себе, крепко держа за локоть. В голове дурацкая опаска — а ну как сон? А ну как исчезнет сейчас?
Крепко, с подвывертом, щипаю себя… ай! Не сон! А худющий какой! Одни глаза остались.
— Погоди, сейчас, — Сворачиваем в обжорные ряды, и я веду к знакомым торговкам, ориентируясь по запаху, — Два с вареньем!
— Да я ел, — Начинает отнекиваться Чиж.
— И я с тобой поем!
Вроде как за компанию, он неловко принимает пирожок и аккуратно, но жадно откусывает, жмуря от удовольствия глаза. То-то! Ел он, как же. Может и ел, канешно, но больно уж худющий, как только што после зимы.
— Дружок мой, Санька! — Проглотив кусок, сообщаю торговкам, — Первеющий! Если што вдруг, так помогите, в долгу не останусь!
Пытаюсь сделать суровую физиономию, положенную первому кулачнику и плясуну Москвы, но не получается. Вот чувствую, што морда лица будто трескается от улыбки. И ето, похоже, заразно — Санька тоже улыбается дурачком малолетним, да и торговки тоже тово… Некоторые вон даже сморкаются от избытка чувств и соплей.
Довёл до флигеля и представил соседям.
— Санька! Дружок мой самолучший! С нами теперь жить будет!
— Н-да, — Отозвался Живинский, оторвавшись от беседы, — наше общество становится всё моложе. Впрочем, я не против — живите, молодые люди!
— Александр Иванович, — Прошу доброго пьянчужку, проживающего в соседнем нумере, — Не соблаговолите ли подвинуться? Аккурат в нумер Лещинсково, дабы Санька со мной по соседству жил.
— А сам, — Заморгал заплывшими глазками бывший почётный гражданин города Москвы, — ну… Лещинский!?
— Так он на той недели ещё опился, отпели уже.
— А?! А… — Дядя Саша, усиленно хмуря лоб, принялся передвигать вещи, што не заняло много времени.
— То-то я гляжу, — Бурчал он, — Сунул давеча сапогом, а там пусто! Опился, надо же… говорил я ему казёнку брать, а не невесть что у непроверенных торгашей. Эх, Вадим Николаевич, Вадим Николаевич…
Пока мы общались, Санька лупал растерянно глазами вокруг, прижимая к себе котомку обеими руками.
— Лезь! — Пхнул я ево в плечо, и дружок запрыгнул на тряпки, где и уселся, подвернув ноги калачиком, — Рассказывай!
— Бабка померла, — Дрогнул он голосом, перекрестившись быстро.
— Царствие Небесное, — Крещусь и я.
— Вот… — Начал Санька после короткого молчания, — как умерла, так и началось. Опомниться не успел, как я у старосты живу, а всех денег — семнадцать рубликов.
Он потянул бечёвку нательного креста и показал мешочек:
— Здесь прямо, для верности.
Сашка начал рассказывать деревенские новости, живо интересовавшие меня.
— … а она? Да ты чё? За Фильку? Вот нашла женишка!
— Порченая потому как! Да не тишком, а бабы застукали с Акакием Зотовым, на всю деревню и ославили.
— Женатиком?!
— Ну!
— Дура! Прыщавая!
— Прыщей теперь нет, — Засмеялся негромко дружок, — Зато пузо вылезло! А от ково, поди теперь узнай! По срокам оно непонятно выходит.
— А мои, мои што?!
— Ну… так, — Замялся Санька, — сами ничево, а так вообще не очень.
— В рост они твои деньги пустили! — Бухнул он наконец.
— Тьфу ты ж блять! — Вырвалось у меня, — Были люди, да и кончились!
Чиж вздохнул виновато и опустил голову.
— Ладно! — Хлопаю ево по плечу, — Не бери в голову чужие проблемы. Не ты в том виноват, не тебе и печалится.
— А сейчас, — Вскакиваю на ноги, потому как сидеть после таких новостей невмочь, но и слушать дальше не могу, потому как переварить надобно, — пошли-ка в баню! Для начала сменку тебе купить, штоб в чистое сразу.
Санька, дрогнув на мгновение, полез за пазуху, но я хлопнул ево по руке и тут же потащил к выходу. Заскочил к съёмщику и отдал деньги за Чижов нумер, вперёд за две недели.
— Деньги есть, — Тихохонько рассказываю другу, не отпуская ево руку, — да не поверишь! Плясками зарабатываю! Да не как Жижка, которово просто на праздники звали и за то лишнюю стопку наливали. Москва, брат! Денег у иных купцов стока, што просто не знают, куда девать! Иной всю нашу деревню на корню по сто раз купить и продать может, так-то!
— Таких денег и не бывает, — Осторожно не поверил мне Санька, — если только у Государя-анпиратора!
— Увидишь! — То, што я не стал спорить, убедило ево лучше всего, — На такую дурость порой тратят, што прости Господи! Ну и на мои пляски тоже. Станцую, и нате! От ста рублей.
— Божечки…
— А не поверишь! Вроде и деньги есть, а потратить толком не могу! Документов-то нетути! Ни дом купить, ни в банк положить, ни даже квартиру снять.
— Одеться! — Трясу пусть и неплохую, но прошедшую через десяток хозяев, одёжку, — Одеться даже толком не могу!
— А Иван Карпыч тебя из рук не выпустит, — Понял глубину моей проблемы Чиж, — особенно теперь, после таких-то денег.
— Ага! А ещё и сапожник етот треклятый, которому я вроде как законтрактован. С соседями моими тоже…
— А! — Машу рукой, — Не заморачивайся! Просто с деньгами етими я как тот наездник, што без седла на понёсшем коне оказался. Вроде и скачет быстро, но не управляет им. И всех мыслей — как бы руки не разжались, да как бы не упасть, потому как косточки потом по оврагам собирать.
Одёжку Саньке закупал как для себя, у знакомово старьёвщика. Такая, штоб на Хитровке щёголем не казался, и штоб с городу дворники сразу не гнали, как явного хитрованца и трущобника. Посерёдке, значица. Там свои хитрости есть, как одёжку с обувкой подбирать, да как держаться.
Объясняю попутно ети тонкости, но вижу — в одно ухо влетело, в другое вылетело. Потому как впечатления! Ничего, сам таким был, не один месяц нужен, штоб привыкнуть.
А всё равно! Объясняю, показываю и попутно выстраиваю в голове план на ближайшие недели. Провести по Хитровке, показать нужным людям, перезнакомить ево с кем надо.